Анна Ахматова. Поэма без героя

Глава вторая

                                 Ты сладострастней, ты телесней
                                 Живых, блистательная тень!

                                                              Баратынский

Спальня Героини. Горит восковая свеча. Над кроватью три портрета хозяйки дома в ролях. Справа она — Козлоногая, посредине — Путаница, слева — Портрет в тени. Одним кажется, что это Коломбина, другим — Донна Анна (из «Шагов Командора»). За мансардным окном арапчата играют в снежки. Метель. Новогодняя полночь. Путаница оживает, сходит с портрета, и ей чудится голос, который читает:

Распахнулась атласная шубка!
       Не сердись на меня, Голубка,
              Что коснусь я этого кубка:
                     Не тебя, а себя казню.
Все равно подходит расплата —
       Видишь там, за вьюгой крупчатой,
              Мейерхольдовы арапчата
                     Затевают опять возню?
А вокруг старый город Питер,
       Что народу бока повытер
              (Как тогда народ говорил), —
В гривах, в сбруях, в мучных обозах,
       В размалеванных чайных розах
              И под тучей вороньих крыл.
Но летит, улыбаясь мнимо,
       Над Маринскою сценой prima,
              Ты — наш лебедь непостижимый,
                     И острит опоздавший сноб.
Звук оркестра, как с того света,
       (Тень чего-то мелькнула где-то),
              Не предчувствием ли рассвета
                     По рядам пробежал озноб?
И опять тот голос знакомый,
       Будто эхо горного грома, —
              Наша слава и торжество!
Он сердца наполняет дрожью
       И несется по бездорожью
              Над страной, вскормившей его.
Сучья в иссиня-белом снеге...
       Коридор Петровских Коллегий
              Бесконечен, гулок и прям
(Что угодно может случиться,
       Но он будет упрямо сниться
              Тем, кто нынче проходит там).
До смешного близка развязка;
       Из-за ширмы Петрушкина маска,
              Вкруг костров кучерская пляска,
                     Над дворцом черно-желтый стяг...
Все уже на местах, кто надо;
       Пятым актом из Летнего сада
               Пахнет... Призрак цусимского ада
                     Тут же. — Пьяный поет моряк...

Как парадно звенят полозья
       И волочится полость козья...
              Мимо, тени! — Он там один.
На стене его твердый профиль.
       Гавриил или Мефистофель
              Твой, красавица, паладин?
Демон сам с улыбкой Тамары,
       Но такие таятся чары
              В этом страшном, дымном лице:
Плоть, почти что ставшая духом,
       И античный локон над ухом —
              Все таинственно в пришлеце.
Это он в переполненном зале
       Слал ту черную розу в бокале,
              Или все это было сном?
С мертвым сердем и мертвым взором
       Он ли встретился с Командором,
              В тот пробравшись проклятый дом?
И его поведано словом,
       Как вы были в пространстве новом,
              Как вне времени были вы, —
И в каких хрусталях полярных
       И в каких сияньях янтарных
              Там, у устья Леты — Невы.
Ты сбежала сюда с портрета,
       И пустая рама до света
              На стене тебя будет ждать.
Так плясать тебе без партнера!
       Я же роль рокового хора
              На себя согласна принять.

              (На щеках твоих алые пятна;
              Шла бы ты в полотно обратно;
              Ведь сегодня такая ночь,
              Когда нужно платить по счету...
              А дурманящую дремоту
              Мне трудней, чем смерть, превозмочь.)

Ты в Россию пришла ниоткуда,
       О мое белокурое чудо,
              Коломбина десятых годов!
Что глядишь ты так смутно и зорко,
       Петербургская кукла, актерка,
              Ты — один из моих двойников.
К прочим титулам надо и этот
       Приписать. О подруга поэтов,
              Я наследница славы твоей.
Здесь под музыку дивного мэтра,
       Ленинградского дикого ветра
              И в тени заповедного кедра
                     Вижу танец придворных костей.
Оплывают венчальные свечи,
       Под фатой «поцелуйные плечи»,
              Храм гремит: «Голубица, гряди!»
Горы пармских фиалок в апреле —
       И свиданье в Мальтийской капелле,
               Как проклятье в твоей груди.
Золотого ль века виденье
       Или черное преступленье
              В грозном хаосе давних дней?
Мне ответь хоть теперь:
                                          неужели
       Ты когда-то жила в самом деле
              И топтала торцы площадей
                     Ослепительной ножкой своей?..
Дом пестрей комедьянтской фуры,
       Облупившиеся амуры
              Охраняют Венерин алтарь.
Певчих птиц не сажала в клетку,
       Спальню ты убрала как беседку,
              Деревенскую девку-соседку
                     Не узнает веселый скобарь.
В стенах лесенки скрыты витые,
       А на стенах лазурных святые —
              Полукрадено это добро...
Вся в цветах, как «Весна» Ботичелли,
       Ты друзей принимала в постели,
              И томился драгунский Пьеро, —
Всех влюбленных в тебя суеверней
       Тот, с улыбкой жертвы вечерней,
              Ты ему как стали — магнит,
Побледнев, он глядит сквозь слезы,
       Как тебе протянули розы
              И как враг его знаменит.
Твоего я не видела мужа,
       Я, к стеклу приникавшая стужа...
              Вот он, бой крепостных часов...
Ты не бойся — дома не мечу, —
       Выходи ко мне смело навстречу -
              Гороскоп твой давно готов...

Поэма без героя. Часть первая. Глава третья