Мифологическая проза малых народов Сибири и Дальнего Востока
Составитель Е.С. Новик

Общее оглавление

ВВЕДЕНИЕ

Предлагаемые образцы материалов по негидальскому языку и фольклору имеют своей задачей восполнить остро ощущающийся до настоящего времени пробел в области публикаций по тунгусо-маньчжурским языкам.

Негидальцы - одна из самых небольших народностей тунгусо-маньчжурской группы (по данным переписи 1979 г., их было отмечено 500 чел., из которых около половины (44.4%) родным языком считали русский*1). Живут негидальцы в Хабаровском крае. В настоящее время основная их часть представлена в нижнем течении р. Амура в Ульчском районе, куда они переселились главным образом из сел. Усть-Амгунь, подвергавшегося частым затоплениям (низовские негидальцы); значительно меньшая часть верховских негидальцев расселена небольшими группами по р. Амгуни в районе им. Полины Осипенко.

В языковом отношении негидальцы ближе всего стоят к эвенкам, но по условиям экономики и быта примыкают к народностям Приамурья - ульчам, нанайцам, а также к нивхам.

Существующие названия и самоназвания, как и родовые наименования негидальцев, служат косвенными свидетельствами их прошлых исторических судеб. Так, закрепившимся за ними названием негидал ~ нгегидал "береговые", "прибрежные" они противопоставляются кочевавшим по таежным горным склонам оленеводам-эвенкам. Употребляемое под ульчским влиянием самоназвание на бэйэнин этимологизируется как "местный, здешний человек" (ср. ульч. на ни, на най). Самоназванию елкан бэйэнин дается несколько толкований - "настоящий человек", "здешний человек", но, возможно, оно, как и родовое название Аимкан ~ Айумкан, указывает на Аяно-Нельканский район Охотского побережья, откуда пришла на Амгунь часть предков негидальцев (ср. елкан - (Н)елькан). Наконец, весьма характерным для негидальцев является наименование Aмнгун' бэйэнин (нан. самагирск. Хэнгу(н) най) "Амгуньский человек", т. е. житель р.

_____________________

*1 См.: Население СССР по данным Всесоюзной переписи населения 1979 г. М., 1980. с. 26.

с.3.

Амгуни, по берегам и притокам которой негидальцы расселялись в течение столетий и где, по-видимому, они сформировались как этнос, как отдельная этническая разновидность тунгусо-маньчжуроязычных народностей.

Негидальский язык, сложившийся как орудие общения небольшой территориально-племенной этнической группы, характеризуется весьма своеобразными чертами как в фонетическом, так и в грамматическом и лексическом отношениях, сохраняя свою самобытность вплоть до нашей эпохи.

Первые записи по негидальскому языку (около 30 слов), относящиеся к середине прошлого века, принадлежат А. Ф. Миддендорфу, побывавшему в районе р. Амгуни во время своего путешествия на север и восток Сибири (1842-1845 гг.)*2. В 1910 г. негидальцев посетил Л. Я. Штернберг, записавший около 600 слов и сделавший некоторые грамматические заметки*3. В 1923 г. П. Шмидт опубликовал негидальско-английский словарь приблизительно в 1200 слов*4.

Пятьдесят с лишним лет тому назад, в 1926-1927 г., студентками этнографического отделения географического факультета ЛГУ К. М. Мыльниковой и В. И. Цинциус за время годичного пребывания у негидальцев был собран довольно значительный материал по устному творчеству негидальцев. Было записано свыше 320 образцов, из них 150 сказок и преданий, 70 песен, 60 загадок, 20 различных табу-запретов и др. До настоящего времени опубликована незначительная часть этих материалов, причем с параллельным текстом на негидальском и русском языках лишь пять образцов преданий и сказок*5. Позднее увидели свет загадки негидальцев*6 и словесные формулировки некоторых табу-запретов*7. В 1961 г. у негидальцев побывали В. Д. Колесникова и О. А. Константинова*8, собравшие значительный лексический материал (до 12000 карточек) и сделавшие записи текстов, также еще ожидающих публикации.

Произведения устного творчества негидальцев разнообразны в отношении как жанров, так и средств художественной передачи. Сами негидальцы различают до 10 подвидов своих словесных произведений, обозначая большую часть из них особыми терминами. Сюда относятся: 1) талунг ~ талум 'сказка'; 2) улгу(й)

___________________

*2 Middendorf A. Reise in aussersten Norden und Osten Sibirien. СПб., 1847.

*3 Штернберг Л. Я. Гиляки, орочи, гольды, негидальцы, айны. Статьи и материалы. Хабаровск, 1933.

*4 Schmidt P. The Language of the Negidals. - Acta Univ. Latviensis, Riga, 1925, v. 5.

*5 Мыльникова К. М., Цинциус В. И. Материалы по негидальскому языку. - В кн.: Тунгусский сборник, 1. Л., 1931.

*6 Цинциус В. И. Загадки негидальцев. - Уч. зап. ЛГПИ, 1957, т. 132.

*7 Цинциус В. И. Обрядовый фольклор негидальцев, связанный с промыслом. - В кн.: Фольклор и этнография. Обряды и обрядовый фольклор. Л., 1974.

*8 Колесникова В. Д., Константинова О. А. Негидальский язык. - В кн.: Языки народов СССР, т. V. Л., 1968, с. 109-128.

с.4.

'предание, легенда'; 3) алду 'рассказ', 'новость'; 4) ихэн ~ икэн 'песня'; 5) хэдо 'припевы пляски-хоровода'; 6) одяви 'запреты-табу'; 7) нэнэвкан 'загадки'; 8) гумн'ев хэсэ 'поговорки'. Кроме того, следует упомянуть термин "етка" 'обычай, порядок, закон', которым негидальцы обозначали свои сообщения о соблюдении правил охоты на медведя, разделки и доставки его туши, съедения мяса, захоронения черепа и других частей скелета и пр. При обращении к духам с просьбой о ниспослании удачи употреблялось словосочетание кэсивэ гэлаввй 'счастья просить', при гадании - хангатчивви 'ворожить', при устранении причины неудачного промысла-майилгатчиввй 'снять неудачу'. Имеются также приметы.

Обращают на себя внимание негидальские наименования сказки талунг ~ талум и предания - улгу ~ улгуй. Последний термин по значению совпадает с эвенк. улгур 'рассказ', 'предание' и вместе с тем должен быть сопоставлен с п.-м. uliger, монг. улгэр, бур. ульгэр 'сказание', 'былина', ср. калм. улгур 'пословица, поговорка'. Что же касается нег. талунг ~ талум 'сказка', то у всех остальных народностей Приамурья и Приморья аналогичный термин используется в значении 'предание, легенда', ср. уд. тэлунгу, ороч. тэлуму - тэлунгу, ульч., орок. тэлунгу, нан. тэлунгу, сюда же нивх. тыылгу, тогда как эвен. тэлэнг означает 'рассказ'. Таким образом, негидальцы подобно эвенкам сохранили за термином улгу ~ улгуй < улгур его значение изустной летописи - предания, термин же тэлунгу, столь широко распространенный на Амуре, но, по-видимому, неизвестный эвенкам, принял у негидальцев значение 'сказка'.

С точки зрения существующих классификаций фольклорных произведений под общим наименованием талунг "сказка" у негидальцев выступает 5-6 различных видов этого жанра, а именно: 1) сказки о животных; 2) сказки сатирические или бытовые; 3) сказки чудесные, или волшебные; 4) сказки детские; 5) сказки кумулятивные, или кольцевые; 6) сказки о героях-богатырях, или героико-эпические сказки.

В первой группе сказок - в сказках о животных - основными персонажами являются лисица, летяга, лягушка, мышь, сова, ворон, ворона, дятел, маленькие птички, нерпа, налим и т. д. Нередко эти сказки не являются сказками о животных в узком смысле слова, так как в них большую роль играет человек.

Сказки сатирические дают весьма колоритное развитие темы о способах добычи хитростью себе жены, а также сюжета о глупом и умном брате; при этом в отличие от эвенкийских и эвенских эти сказки насыщены значительными элементами чудесного, в связи с чем их нельзя называть бытовыми в узком смысле слова. В волшебных сказках выделяется цикл сказок о героях с чудесными превращениями - о черепе, корыте, ножичке, коршуне, вороне, под видом которых герой пускается в путь в поисках жены и в конце концов превращается в доблестного охотника.

с.5.

Негидальские героико-эпические сказки, по-видимому, должны быть отнесены к числу дальневосточных вариантов сказаний о герое Анда Мэргэне - Добром молодце и героине Пудин - Девице-красавице. Верховским негидальцам известны эвенкийские сказания о мата - богатырях*9.

Среди улгу(й) - преданий можно выделить два отличающихся один от другого вида. В первую группу входят предания в узком смысле слова, т. е. исторические повествования о происхождении негидальских родов, их переселениях, межродовых столкновениях и пр. Второй цикл составляют легенды об охотниках, окрашенные анимистическими воззрениями и представлениями об окружающем мире, пронизанные отголосками тотемистических отношений к таким внушительным представителям дальневосточной фауны, как медведь и тигр. Такие легенды связаны с различными запретами - одяви и с верой в действенную силу талисманов-синконов, которые ниспосылаются неудачливому охотнику, сироте или бедняку его покровителем, одним из духов-хозяев эдэн, в том числе богатой невестой, полюбившей сироту, и т. д. К этому циклу тесно примыкают общеамурские варианты легенд о благодарном тигре и медведе-спасителе. Широко распространена также легенда о каре за непочтительное отношение к духу-хозяину огня - подя.

Что касается космогонических мифов о происхождении земли, человека и т. п., они были записаны в русском пересказе и относятся к общеамурским вариантам мифов о первом человеке, по-негидальски именуемом Уди, и о том периоде существования земли, когда поверхность ее была будто бы подобна раскаленной лаве, так как на небе светили три солнца, два крайних из которых Уди убил, пустив в них стрелы из лука.

Следует сказать, что упомянутые выше анимистические воззрения негидальцев были связаны с концепцией трех стихий. Весь окружающий мир, по представлениям негидальцев, был населен духами. Духи неба ниспосылали удачу при охоте на копытного зверя - лося и дикого оленя, а также на пушного - соболя, лисицу, хорька, колонка, белку, зайца. Местом приношения жертв духам неба с просьбами об удачной охоте и здоровье являлись родовые мольбища - алачингки, которые каждый отдельный род устраивал в тайге недалеко от селения. Среди изображений различных духов на мольбище имелись деревянные человекообразные фигурки духа-хозяина солнца - тыйгани и духа-хозяина луны - омнанкан, которые передавали хозяину неба - бога просьбы охотников и их жертвы. Отдельный обрядовый цикл был связан с представлениями о духе-хозяине горной тайги уйо бэйэнин, с горным человеком, т. е. с медведем, и с охотой на медведей. И, наконец, хозяин водной стихии - таамун влиял на успешную рыбную ловлю, а также на добычу морских млекопитающих.

_____________________

*9 См.: Цинциус В. И. Негидальский вариант сказаний восточных тунгусов. - В кн.: Фольклор и этнография. Л., 1970.

Если в роду были утонувшие сородичи, которые становились помощниками хозяина воды, то осенью, после ледостава, и весной, перед ледоходом, совершались моления у проруби*10.

Вполне реалистичными были у негидальцев представления и, если можно так сказать, взаимоотношения с первым помощником охотника и рыбака духом-хозяином огня подяа. Дух-хозяин огня знал, будет ли промысел удачным. Каждый охотник должен был "кормить" своего индивидуального духа огня - бросать ему в костер кусочек мяса, сала и пр. перед уходом на охоту и по возвращении, причем к огню обращались с просьбой: "Подя! бэйингавэ минэвэ вавкахал!" '"Хозяин огня! Зверя мне дай убить!"', и т. п.

С обрядовой фольклорной областью были связаны также представления о рождении детей, нормы поведения при беременности, воззрения, касающиеся смерти и загробного мира, отношения к овдовевшей женщине и т. д.

До Великой Октябрьской революции негидальцы подобно другим народностям Приамурья находились на уровне первобытно-общинного строя. Основой их производственной деятельности являлись охота и рыболовство. Охотились и занимались рыбной ловлей почти круглый год. От удачного или неудачного промысла зависела жизнь охотника и его семьи. Естественно, что вся повседневная деятельность негидальца - охотника и рыболова была наполнена стремлением обеспечить себе уверенность в удачном исходе промысла, стремлением уловить те причины, которые могли принести вред, и т. д. При том низком уровне производительных сил, который характерен для первобытнообщинного строя, при свойственных ему анимистических воззрениях на окружающую природу веками вырабатывалась своеобразная система различных табу-запретов делать то, что могло бы оказаться магически вредным в различных областях производственной деятельности и быта. Поэтому почти каждый шаг в повседневной жизни негидальца был опутан этими одяави-табу: "нельзя", "поберегись", которые получали свое выражение в словесной формулировке и, таким образом, сохранялись и передавались из поколения в поколение. Таковы истоки негидальского обрядового фольклора.

Различные жанры негидальского фольклора характеризуются разнообразными, свойственными едва ли не каждому из них особыми стилистическими приемами и средствами художественного оформления, на которых здесь необходимо остановиться, чтобы обрисовать их хотя бы в самых общих чертах.

Самым кратким словесным выражением, состоящим из одного слова озави "нельзя", является формула запрещения совершать

___________________

*10 Цинциус В. И. Воззрения негидальцев, связанные с охотничьим промыслом. - Сб. МАЭ, XXVII. Религиозные представления и обряды народов Сибири в XIX-начале XX в. Л., 1971, с. 170-200.

с.7.

какое-либо действие, которое по магическим причинам могло бы принести вред. Его нередко приходилось слышать в виде окрика, например со стороны родителей в отношении детей.

При раскрытии сущности запрета его формулировка также обычно была весьма лаконична: Бэйингавэ амнгадаханми - одяави: эти вавва! 'Про зверя болтать - нельзя: не убивается!', т. е. нельзя хвалиться наперед, что убьешь зверя, так как зверь "может услышать" и не даст охотнику убить себя.

Столь же немногословны были запреты, связанные с рыболовством: Эвуйендули хулми,  он'аханди мэтэвунми - одяви: чойгонконам мэтэвучивви! 'Если едешь по озеру, пальцем указывать - нельзя: сжав руку в кулак надо указывать!'

При передаче подобного рода формул запретов для записи они несколько видоизменялись, теряя свою категоричность, но все же их общая структура сжатого изречения сохранялась: Липкуно амагдалин моди долотми, опкал липкуно майайен. 'Если непосредственно позади закола бросить палку, весь закол "пугает"'. (т. е. рыба без видимой причины не пойдет в проход закола, перегораживающего реку, если через нее позади закола перебросить палку, тем самым магически преграждая путь).

Если требовалось развернутое разъяснение запрета, текст мог быть более пространным: Танкийе таннами, н'ахсалканди эти таннавва; койихсоди сангаптилкан эти таннавва; хангу эти гэлбичиввэ - атийаккан гумми. 'Если неводить на том месте, где зимует карась, в чем-либо нечистом (например, в одежде от умершего человека) - не неводится (т. е. не вытянешь невод с рыбой, рыба не попадется)'; [и] 'если имеешь заплатки [на обуви] из щучьей кожи, [тоже] не неводится;' [и] 'карась не называется (т. е. название "карась" не употребляют) - "старушка" - надо говорить'.

Словесные формулы одяви - табу требуют истолкования именно потому, что они являются как бы отражением сгустков пережиточных воззрений на различные "причины" возможных неудач во время нелегкой промысловой деятельности рыбака или охотника.

Если запрет почему-либо не соблюдался, существовали способы, опять-таки магического характера, выяснить причину его нарушения или избежать неблагоприятных последствий. Так, например, выше уже упоминалось, что нельзя было заранее говорить о том, что охотник добудет зверя. Если же этот запрет кем-либо нарушался, о чем можно было судить на основании неудачной охоты, охотник на таборе, т. е. на охотничьей стоянке, поев, брал палку, на которой вешают котел для варки пищи над костром, плевал на конец палки и втыкал ее обратным концом снова в землю со словами:

- Гасин бэйенин амнгаван севладай; эхэл нгэнэвкэнэ! - 'Деревенских (= односельчан) болтовню (досл. рты) нацепи (на себя), не пускай!'

Словесные обращения к различного рода духам-хозяевам (неба,

с.8.

горной тайги, воды, огня), сопровождавшие ритуал жертвоприношения, также были лаконичны. Например, старейший из сородичей, приступая к разрезанию сваренной на мольбище головы лося - жертвы духам неба, произносил:

- Мунэвэ гудехэл, бога, тейгани, омнанкан, алачингки! - 'Нас пожалей, небо, солнце, луна, мольбище!'

Прежде чем приступить к трапезе, каждый из пришедших на мольбище членов рода, достигший половой зрелости, должен был "кормить небо", т. е. подбросить вверх кусочки мяса и, обмакнув в водку кончик большого и указательного пальцев, сбрызнуть влагу вверх со словами:

- Айахива омкал! Улэвэ депкэл! - 'Водку пей! Мясо ешь!' Более развернутыми, нередко ритмичными являлись тексты заклинаний, гаданий (см. текст № 8. Гадание с хвостом рябчика; № 11. Очищение пугающего закола).

Ритмичность вообще характерна для различных произведений устного творчества негидальцев. В малых жанрах, типа формул табу - одяви, а также загадок, поговорок, которые чаще всего состоят из одного предложения, используются следующие ритмико-звуковые возможности языка:

а) Парное употребление изобразительных слов: Чеху-меху? 'Шур-мур?' (Уйкэ 'дверь').

б) Аналогичное использование междометий: Хэйгу ара-ара, угу ха-ха-ха? 'Нижний ай-яй-яй, верхний ха-ха-ха?' (Койчан 'сруб' и сона 'матица').

в) Аллитерация: Кани каптус? 'Каны плоски?' (Хотохан 'кисет').

г) Рифма, обычно связанная с повтором грамматических форм в конце предложения, и параллелизм построения: Багдайин бэйэ ивайен, холайин бэйэ иввэн. 'Белый человек рубит, красный человек вносит' (иктэ 'зубы', иннгэ 'язык').

Структурно к загадкам примыкают поговорки, связанные со сновидениями, ср.:

- Койчан толкитчади бисис-ку, кэлэ-кэлэ бивви? 'Щуку во сне видел, что ли, угрюмый ходишь?'; Хангу толкитчади бисиску, хал-хал-та? 'Карася во сне видел, что ли, растерянный ходишь?'

Произведения устного творчества, облеченные в песенно-стихотворную форму, в фольклористике принято относить к эпическим. К этому жанру в некоторой степени приближаются сказания о героях-богатырях или героико-эпические сказки тунгусского (эвенкийского и эвенского) типа, известные также негидальцам. В этих произведениях монологи и диалоги ведущих персонажей - героев-богатырей и героинь-девиц поются, у каждого на свой мотив, со своими "припевами".

Вместе с тем стихотворные вставки имеются и в других видах сказок негидальцев, в частности в сказках о животных. Так, например, лисица, подкрадываясь к сове (см. текст № 24), поет:

с.9.

Вой-вой,

годахани гон-н,

дара-мара тас-с!

Сэйпупонди,

дара-мара тас-с!

Ой-ой,

шея гнется,

спина-мина хряст!

Хвостом виль,

спина-мина хряст!

В этой же сказке поет, подражая шаману, птичка, которая прилетела за шапкой, украденной волком у старухи:

Чи-и-н, чи-и-н, черохолдан,

палалдула пала-пала,

вахалдула наха-наха,

дохондула дохо-дохо,

чонгколдула чохол-бол-бол!

Чи-и-к-чи-и-к чирикнула,

по полу топ-топ,

по лежанкам скок-скок,

В угол прыг-прыг,

в окошечко порх - выпорхнула!

К числу художественных средств следует отнести и саму структуру сказки в целом - цикличность в развитии сюжета путем повторных действий персонажей (троичность, а также пяти-и семикратность). При этом очень часто используется прямая речь. Особенно рельефно этот прием выступает в сказках детских и кумулятивных.

Сказкам свойственно также структурны однотипное построение начала, где сообщается, о ком в первую очередь пойдет речь, что создает впечатление зачина, например:

Эмэн бэйе балдича, эмукчаккон. Ти бича.

Дага бисим-нгу, гойо бисим-нгу, хуйанмэ хуллэн.

'Один человек жил, один-одинешенек. Так жил. Долго ли, коротко ли (близко ли, далеко ли) в тайгу (на охоту) ходил' (№ 34).

Концовки более стереотипны и, в сущности, являются сообщениями "от рассказчика" о том, что повествование им закончено, ср.:

Тадуккой моданан. 'Затем кончилось' (№ 24).

Элэ, моданча. 'Все, кончилось' (№ 25).

Тай моданин. 'Вот [и] конец' (№ 26).

Моданин, элэ. 'Конец, довольно' (№ 27).

Тай бимдин, моданан. 'Так жили-жили, [и] кончилось' (№ 30, 34).

Элэ, чопал, моданин. 'Довольно, всё, конец' (№ 31).

Даже при рассказывании сказок для записи многие информанты-негидальцы сопровождали свое изложение такими внешними художественными приемами, как мимика и мена голоса.

Жанру улгу(й) - преданий использование художественных средств свойственно в значительно меньшей степени, хотя и здесь встречается прямая речь.

Что же касается алду - рассказов о каком-либо событии, то для них характерна лапидарность. Изложение фактической стороны дела, реальных условий, предшествующих кульминационной фазе случая, ведется сжато, предложения, как правило, короткие и могут состоять из одного сказуемого - глагола. В предлагаемой работе представлены различные образцы

с.10.

устной речи негидальцев, подразделенные на тринадцать подвидов (I-ХIII).

Первыми помещены алду - рассказы об охоте, в которых излагаются реальные события, происходившие при участии рассказчика (№ 1-4).

За ними следуют такие неотрывные в свое время элементы охотничьего и рыболовного промысла, как одяви - табу (№ 5), хангатчивви - гадания (№ 6-9) и майилгатчивви - очищение, удаление вредоносных причин (№ 10-11).

Исторические предания и легенды - предания об охотниках (№ 12-23) помещены в одном цикле улгу(й), хотя их можно было бы подразделить на две подгруппы.

Жанр талунг - сказка разбит на пять подгрупп: сказки о животных (№ 24-28), сказки сатирические (№ 29-30), сказки чудесные, или сказки о чудесных героях с превращениями (№ 31- 34), сказки детские (№ 35-36) и, наконец, кольцевые, или кумулятивные (№ 37).

Последние три группы составляют гумн'ев хэсэ - поговорки (№ 38), хэдо - припевы хороводной пляски (№ 39) и ихэн ~ икэн - песни (№ 40).

Таким образом, речь негидальцев представлена в ее разнообразных стилях - от бытового рассказывания до художественно обработанных фольклорных образцов.

Несколько слов о принципах перевода. Перевод на русский язык сделан с некоторым приближением к синтаксическим особенностям негидальского текста, в частности с сохранением места сказуемого в конце предложения. При включении в русский перевод отсутствующих в негидальском языке союзов и т. д. последние заключены в квадратные скобки, например, Оли, хигочан. 'Ворон [и] коршун'. Пояснения к отдельным словам при отсутствии в русском языке однозначного слова помещены в круглых скобках. Заголовки к текстам даны или в виде первых фраз негидальского текста, или по основным персонажам.

В заключение следует подчеркнуть, что приводимые в работе тексты и трактовка их содержания, связанного с прошлым экономическим укладом и мировоззрением негидальцев, отражают досоциалистическое прошлое этой народности. За годы Советской власти в жизни негидальцев произошли огромные изменения. В настоящее время они объединены в колхозы промыслово-сельскохозяйственного типа, живут в домах русского типа в благоустроенных селениях, где имеются клубы, детские ясли, медицинские пункты. Если до революции негидальцы были сплошь неграмотными, то сейчас все дети охвачены школой, выросла своя интеллигенция, советские и партийные работники*11.

____________________

*11 Народы Сибири. Сер. Народы мира. Этнографические очерки. М.- Л., 1956, Негидальцы, с. 776-782.

с.11.

Тексты на негидальском языке: с.42-105.