Всем царям государь

Леонид Парфенов славно обустроился в "Российской империи"

Премьера трех первых серий проекта "Российская империя" обошлась без неожиданностей. Канон историко-культурных программ НТВ незыблем. Ленин и Пушкин, "Семнадцать мгновений весны" и послесталинский СССР, Набоков и Андропов сервируются по одной рецептуре: трюизм чуток сдвигается ("все сложнее"); произвольно монтируются "вкусные" эпизоды; позицию главного героя занимает "культовый" ведущий.

Три вечера зрители наблюдали не столько за Петром I (две серии), Анной Иоанновной и Елизаветой Петровной (серия третья), сколько за тысячеискусником Леонидом Парфеновым. Он плавал на надувной лодочке по Яузе (от Преображенского до Кукуя), ездил в малолитражке по Голландии, скакал на лошади, лазал по дворцовым крышам и крепостным стенам, палил из пушки, пил пиво под Полтавой и минеральную воду на бельгийском курорте, раскуривал трубку в Лондоне, подходил к газетному киоску в Берлине, оживлял пейзажи и архитектурные ансамбли Латвии (дворцы Бирона), Польши (крепость Кольберг, взятая русскими войсками в Семилетнюю войну) и Италии (в Неаполе скрывался царевич Алексей, а Везувий всегда хорош). Непонятно, почему он миновал Париж (Петр посещал), Стокгольм (Карл XII был главным петровским супостатом), Стамбул (с турками мы тоже воевали), остров Ява (туда плавали корабли Ост-Индской компании, на верфях которой вкалывал царь-плотник) и луну, на которую Петр наверняка смотрел в телескоп. Впрочем, впереди пятнадцать серий, то есть тьма тьмущая военных, дипломатических, торговых и культурных контактов Российской империи с иными народами и государствами, так что есть шанс увидеть Парфенова в Версале, Хельсинки, Иокогаме, Вене, Сан-Франциско, Пекине, на Аляске, Мальте и острове Святой Елены...

Событийная пестрота стоит географической: моды и войны, заводы и амуры, казни и яства, европейская политика и царские потехи - и все ровнем-гладнем, на одной, быстрой и ироничной, интонации. Кадры из советских исторических фильмов, старинные гравюры, смешные мультяшки, цитаты из современников и историков, многозначительно изрекаемые Аллой Демидовой, натурные съемки и... Парфенов, Парфенов, Парфенов. Умный такой. Независимый, ироничный. Дивящийся чудесам и тонко намекающий: ничего-то у нас в России не меняется, сплошная кунсткамера.

Но если мыслить историю свалкой курьезов, набором красивых картинок и диковатых анекдотов, то вопросы о смысле происходящего, о развилках и альтернативах исторического движения, о потерях и обретениях отпадают сами собой. Всякий экспонат кунсткамеры сам по себе любопытен (чаще ужасен, иногда - прекрасен) и случаен. Случайно Петр сменил южное направление российской экспансии на северное. А что с 1710 года вновь с Турцией воевали, что понесло Петра в злосчастный Прутский поход, что на Каспии Россия утвердилась - тоже случайности? Может, была все же какая-то логика в общеевропейской военно-политической игре? И Петр - при всем его самодурстве - как-то ее учитывал? Да нет - просто чудесил. Вот при Елизавете тоже зачем-то в Семилетнюю войну вляпались. Аж Берлин взяли. А потом Петр III заключил мир с обожаемым им Фридрихом Великим, и все победы прахом пошли. Парфенов посмеивается над русской дурью. Но либо нужно было России отстаивать свои интересы в Восточной Европе (не все равно, кто в Польше станет королем и насколько усилится Пруссия), либо следовало ей крепить союз с Пруссией. Не в том дело, что "правильнее", а в том, что оценивать обе стратегии одинаковой ухмылкой значит превращать историю в фарс.

Фарс нам три вечера и показывали. С чего это вдруг забунтовали летом 1698 года стрельцы? Почему народ почитал Петра антихристом? Чем было в реальности "дело царевича Алексея"? Парфенов либо не ставит этих - ключевых для Петрова царствования - вопросов, либо отвечает так, что лучше бы молчал. Петр, дескать, различал веру (был набожен) и церковь, а потому видеть в переплавке колоколов на пушки и уничтожении патриаршества нечто серьезное могли либо темные враги преобразователя, либо советские историки-атеисты. О том же, что для русского человека рубежа XVII-XVIII веков такое различение (а следственно и все Петровы новины, безжалостно крушащие национально-религиозный уклад) было кошмаром и кощунством, ироничному ведущему невдомек. Парфенов бодро рапортует: заговора царевича Алексея не было (известна эта "новость" лет эдак 150) - были "разговоры". А что за разговоры? Почему политика Петра вызывала неприязнь отнюдь не у тупых защитников старины? Догадайся, кто умный. Вроде бы посмеиваясь над "петровским мифом", Парфенов ни слова не говорит о том, что вестернизация в России началась до Петра, что спор шел не о том, жить ли по старине, а о путях и методах усвоения европейского опыта, что потаенные эти дискуссии подводили к альтернативе: чистое "самодержавство" или расширение прав аристократии. Важнейшее событие послепетровской эпохи - "затейка верховников", попытка ограничить самодержавие при восхождении на престол Анны Иоанновны - обращено в анекдот. Анна взяла да разорвала "кондиции". А что этому предшествовала многоходовая борьба политических группировок, что, обрекая небытию наметившуюся "олигархию", Анна действовала прямо по заветам Петра, что идеологически обеспечивали ее самодержавство просветители и "птенцы гнезда Петрова" (Феофан Прокопович, Татищев, Кантемир) - дело десятое. Зато императрицу можно назвать "беспутной". Почему? Позднейший устойчивый миф о "немецком засилье" (бироновщине) Парфенов опровергает (а Бирона даже хвалит за заслуги в становлении отечественного коневодства). О погибели "верховников" не печалится. Но раз так, то следует признать: Анна грамотно продолжала дело дядюшки, "Остерман и Миних <...> действовали неутомимо и с успехом блестящим: первый возвратил России ее знаменитость в государственной системе европейской - цель усилий Петровых; Миних исправил, оживил воинские учреждения и давал нам победы" (Карамзин). Так нет же: как не было ни Миниха, ни Остермана, ни международных успехов, ни Тайной канцелярии (действовавшей вполне по-петровски) - была только шутовская свадьба в Ледяном доме. Бесчеловечная забава, кстати, тоже в Петровом духе - потешал государыню типичный петровский "выкормыш" Артемий Волынский (что, впрочем, не уберегло его от скорой казни). Варварство осуждено. Ледяной дом даже дает повод порассуждать об эфемерности российского величия: вчера сияло - сегодня растаяло. Но прежде со смаком нам показывали сегодняшнее (для фильма!) возведение «чуда»: Парфенов азартно пилил ледяные бруски, оглаживал ледяную мебель и поджигал ледяные (нефтью смазанные) поленья. Сперва поиграемся - потом сделаем "благородное лицо".

Мало-мальски сведущий в отечественной истории зритель парфеновские экзерсисы всерьез воспринять не может. Зритель простодушный забудет их, выключив телевизор (слишком пестр визуальный ряд, слишком слабо связаны "аттракционы"). Но тот и другой запомнят умника новейшей формации. Его всезнайство, его шуточки, его снисхождение к смешным варварам. Главное в кунсткамере это экскурсовод.

09.11.2000