SovLit - СовЛит: Голиков А. В дни поражений и побед

стр. 71

     Арк. Голиков.

     В ДНИ ПОРАЖЕНИЙ И ПОБЕД*1.

     I.

     Сергей получил от приятеля такое письмо:
     "Ты, по всей вероятности, думаешь, что я спокойно сижу на агиткурсах, куда послал меня Комсомол, но в таком случае ты глубоко ошибаешься. Не в моем характере работать словом тогда, когда можно агитировать руками, а потому с агитационных я ушел на Командные Курсы Красной Армии, где нахожусь уже 2-ю неделю. Через 10 дней мы в полном составе уезжаем в только что очищенную от петлюровцев Украину - в Киев. Ты себе представить не можешь, как рады этому все наши ребята. Еще бы! Работа в этой стороне должна быть живой и интересной. Мой горячий совет тебе: бери немедленно документы и аттестации из Горкома и валяй тоже вместе с нами. Будем работать и учиться вдвоем. Только решай скорей - времени осталось мало. Жду тебя. А пока крепко жму твою лапу. Прощай. Твой Колька".
     Внизу подле набросанной чернилами пятиконечной звезды, совсем не отличавшейся пропорциональностью линий, следовала приписка: "Да здравствует Красная Армия и ее надежный пролетарский Комсостав".
     Получив это письмо, Сергей думал не больше пяти минут, подошел к матери и сказал:
     - Завтра я уезжаю.
     - Куда? - несколько побледнев, спросила она.
     - В Москву, а затем на Украину. В армию, - добавил он.
     Спорить было бесполезно, да мать и не спорила. С грустью посмотрела она на него, вспомнила об убитом на войне муже и только тяжело вздохнула.
     Документы Сергей получил хорошие.

     II.

     Москва.
     Пятницкая, 48.
     Пониже прибитой красной звезды надпись: "9-е Советские Командные Курсы Рабоче-Крестьянской Красной Армии".
     Во дворе Сергея сразу же удивили толкотня и разговоры. Бегали курсанты, таскали на грузовики доски и столы. Куда-то волокли набитые соломой тюфяки, а у стены наваливали в огромную груду деревянные топчаны.
_______________
     *1 Повесть Арк. Голикова "В дни поражений и побед" печатается со значительными сокращениями.

стр. 72

     - Товарищ, - обратился Сергей к стоявшему у ворот курсанту (судя по штыку - дневальному). - Как мне в канцелярию пройти?
     - В канцелярию? - переспросил тот, - вот уж, право, не знаю. Была раньше вон там, - показал он рукою, - но еще утром сегодня оттуда уже все повыволокли. А вам зачем туда?
     - Документы сдать. Я на курсы приехал.
     - А! - улыбнулся тот. - Так вы жарьте к комиссару. Егоров! - окликнул он одного из проходивших. - Проводи товарища к комиссару.
     Сергей пошел со своим проводником через длинный ряд комнат, носивших на себе следы все того же разгрома.
     - Завтра уезжаем, - весело пояснил его проводник. - А вы что? К нам что ли приехали?
     - К вам.
     - Ну вот и хорошо, что во-время еще захватили, а то пришлось бы вам оставаться где-нибудь в Москве.
     Сергей согласился, что точно хорошо.
     Вот и комиссар. Сергей отворил дверь и вошел. Напротив, за столом, заваленным бумагами, сидел человек лет 40 - 45.
     - Поздновато, - окинул он взглядом Сергея, вручившего ему бумаги, - поздновато. Канцелярия уже упакована.
     Сердце Сергея дрогнуло. Комиссар о чем-то думал.
     - Строй проходили?
     - Проходил.
     - Где?
     - В боевой дружине коммунистов.
     - Так вы - член партии? - уже более мягко спросил он.
     - Да.
     - Знаете ли вы, что служба курсанта трудна и что с вас много будет спрашиваться?
     - Знаю, - твердо ответил Сергей. - Но тем не менее решил пройти ее и последующую за ней службу красного командира до конца.
     Комиссар взглянул на него, улыбнулся и, написав что-то на клочке бумаги, подал написанное Сергею.
     - Оставьте ваши документы, а это передайте командиру первой роты.
     Среди суматохи, царившей на дворе, Сергей не без труда нашел командира первой роты. У того в это время шла горячая работа - погрузка цейхгауза. Едва взглянув на записку, он окрикнул выглядывавшего из-за груды шинелей курсанта.
     - Эй, старшина!... Лебедев! Передай-ка товарища в первый взвод.
     Старшина, невысокий, крепкий, с солдатской походкой, выдававшей в нем старого унтера, повел Сергея на самый верх.
     - Вот, - сказал он, обращаясь к взводному курсанту, - возьми его, брат, к себе на попечение.
     - Ставь свою сумку сюда, - проговорил тот, переходя сразу на ты. - А спим мы сами вторые сутки на голых досках. Обойдется до завтрого-то.
     - Обойдется, - засмеялся Сергей.

стр. 73

     Он примостил свои вещи в угол к пустой койке, умылся под водопроводным краном, потом решил сходить поискать Николая.
     - Вы его не найдете, - сказал ему первый, кого он спросил, - он в карауле на вокзале. Завтра в десять им смена будет, тогда и придет.
     "Жаль, - подумал Сергей. - И сходить нельзя, очень уж далеко".
     От нечего делать он отправился во двор. Сначала глядел, а потом и сам стал грузить цейхгауз, мебель из клуба, библиотеку, огневые припасы. Проработав наравне со всеми до самого вечера, он, усталый, но возбужденный работой и новыми впечатлениями, наконец добрался до своего жесткого ложа. Подложил под голову шапку, патронташ, укрылся шинелью, и почти тотчас крепко заснул.
     Утром он снова работал на дворе. Погрузка уже близилась к концу. Он нес вместе с тремя курсантами последний ящик с книгами, когда вдруг увидел возвращающийся с вокзала караул. Присмотревшись, он сразу узнал Николая и окликнул его. Тот удивленно взглянул и подбежал к нему с оживленными и радостными расспросами:
     - Как? И ты здесь?
     - Как видишь.
     - Давно?
     - Со вчерашнего дня.
     Николай помог взвалить ящик на грузовик, и они отправились в помещение.
     - Втроем-то мы ух как загуляем на Украине, - сказал Николай, усаживаясь рядом с другом на голом топчане.
     - Как втроем? - переспросил несколько удивленный Сергей.
     - А! ты еще не знаешь! - спохватился тот и завопил: - Володька! Володька!... Егоров! Вот! - продолжал он, указывая на подходившего к ним курсанта. Сергей узнал в нем своего вчерашнего провожатого. - Это и есть третий.
     - Мы уж знакомы, - перебил его тот. И три новых друга уселись вместе и начали оживленно болтать.
     Случай свел новых товарищей в один взвод первой роты. Ростом они были разные. Николай стоял вторым от правого фланга, Сергей - посредине, а Владимир - на левом.

     III.

     Напоследок все особенно много бегали и суетились. А вот и сигнал: "повестка" или "сбор". С подсумками и винтовками выбегают курсанты. Запыхавшийся завхоз торопит какую-то отставшую подводу.
     Раздается команда:
     - ... Станови-и-ись......
     - Командир батальона, - шепчет Сергею, убегая на свое место, Владимир.
     Длинная, длинная серая лента, - шестьсот человек. Роты рассчитаны. Музыканты на местах.
     - Батальон, смирно. Под знамя. Слуш-а-ай. На-караул. Раз... два!.. - Ровная щетина стальных штыков.

стр. 74

     Потом вновь раскатывается протяжная команда:
     - Батальон направо. Отделениями правые плечи вперед. Ша-агом марш.
     Затем - коротко и резко:
     - Прямо.
     И батальон двинулся под раскаты боевого марша.

     ---------------

     На вокзале быстро погрузились в вагоны.
     Двадцать теплушек с курсантами, классный вагон со штабом, а дальше - платформы с кухнями и двуколками.
     Отправление было назначено через час.
     Николай пошел за кипятком на станцию, Владимир - в цейхгауз - получать на троих хлеб и сахар.
     В вагоне было тепло от топившейся железной печки, шумно и весело. Через полуоткрытую дверь мелькнула голова пробегающего мимо дежурного по эшелону комроты. Вздрогнул состав от толчка прицепившегося паровоза. Прозвучал последний сигнал, и поезд тронулся. Несмотря на вечерний холод, курсанты разом распахнули двери и окна.
     - Прощай, Москва!
     - До свидания!
     - Счастливо оставаться!
     Запели:

          "Прощайте, матери, отцы, прощайте, жены, дети,
          мы победим, - народ за нас!
          Да здравствуют Советы!"

     Стало уже совсем темно. Тысячи огненных искр летали и кружились за окнами. Мерно постукивали колеса и мощно ревел, ускоряя свой ход, паровоз.

     IV.

     Мелькали грязные серые деревушки; с покрытых снегом полей бежали мутные ручьи, леса стояли черные и голые. Но чем дальше уходил эшелон к югу, тем зеленее и приветнее становились рощи и поля, а там, где впервые начали попадаться белые мазанки хуторков, было уже совсем по-весеннему сухо и тепло.
     На одной из небольших станций Сергей в первый раз увидел начальника курсов.
     Он шел рядом с комбатом и говорил ему коротко и сухо:
     - Вы останетесь за меня. На станции Конотоп мы со вторым эшелоном вас нагоним.
     - Слушаю, - ответил комбат. И они прошли мимо.
     "Так вот он какой", - подумал Сергей, входя в вагон.
     На следующей станции испортилось что-то в паровозе. Пользуясь вынужденной остановкой, дежурный по эшелону распорядился выдать обед раньше времени. Паровоз чинили долго - курсанты уже успели отобедать, уже какой-то товарный поезд проскочил мимо скучающего эшелона, - а они все еще стояли.

стр. 75

     Наконец раздались три жиденьких свистка. Застучали колеса. Обрадованный Владимир принялся мастерить что-то своим крепким перочинным ножом.
     - Ты что это делаешь? - спросил у него Сергей.
     - Пропеллер! - шутя ответил тот. - Сейчас приделаю к вагону, и эшелон полетит как аэроплан.
     Через полчаса он действительно смастерил пропеллер, и тот с веселым жужжанием завертелся на-ходу.
     Однако, хитрая штука не помогла поезду. Даже, наоборот, паровоз тревожно загудел и вдруг круто затормозил, останавливаясь на небольшом разъезде, перед человеком с красным флагом на путях.
     - В чем дело? - кричал, подбегая, дежурный по эшелону.
     Маленький железнодорожник, путаясь, скороговоркой ответил:
     - Впереди, в пяти верстах, крушение, - товарный разбился!
     - С встречным что ли столкнулся?
     - С рельс сошел? - посыпались вопросы.
     - Нет! - испуганно ответил тот. - Была банда... разобрала путь.
     Взводные командиры роздали из раскупоренных ящиков боевые патроны. Громыхая щитом, забирается пулемет на паровоз. Двери и окна открыты, и без гудков, без свистков бесшумно эшелон продвигался вперед. Сергей лежал на верхних нарах рядом с Владимиром и зорко всматривался в медленно двигающуюся чащу леса.
     - Смотрите! смотрите! - вдруг заговорили кругом. - Вон... видно...
     Впереди, в пятидесяти саженях, чернели разбитые вагоны товарного поезда, недавно обогнавшего эшелон. Рядом стояли два человека и больше никого.
     Поезд остановился... Первый взвод быстро выскочил из вагона. Вот и место крушения, около которого стоит путевой сторож.
     - Нету, - кричит он подбегающим, - нету, ушли бандиты.
     Сергей прошел мимо разбитых вагонов и, вздрогнув, остановился невольно. На лужайке подле сваленного расщепленного вагона лежали три изуродованных трупа.
     Напрасно вторая рота до поздней ночи обыскивала кругом окрестность, - шайка пропала бесследно, ничего не тронув и не разграбив.
     Старик-сторож из соседней будки рассказывал: обходя линию, он заметил до двадцати вооруженных людей, развинчивавших гайки и накладывавших рельсы поперек пути. Он быстро повернул и побежал домой к телефону, чтобы предупредить несчастье. Но дома у аппарата он застал двух человек с винтовками, спокойно справлявшихся у разъезда о времени выхода поезда.
     Не успел он опомниться, как получил прикладом по спине и очутился запертым в небольшом чулане. Через несколько минут бандиты вышли. С большим трудом он выбрался через узенькое окошко. В это время мимо промчался товарный, и через несколько минут послышался страшный грохот. Прибежав на место крушения, он нашел только одного уцелевшего кондуктора, с которым и вытащили они из-под обломков четыре трупа - машиниста, кочегара и двоих из бригады.

стр. 76

     - А знаете, что я вам скажу, - обратился к товарищам Николай. Ведь крушение-то, должно быть, предназначалось нам.
     - Как?... Почему? - послышались удивленные голоса.
     - А вот почему. Если бы наш паровоз не попортился на последней станции, где мы обедали, и если бы его не чинили так долго, то раньше прошел бы наш эшелон. Странно и то, что ничего не тронуто и не разграблено. Очевидно рельсы выворачивались не для этой цели.
     - Да как же впереди могли знать, что следует наш эшелон?
     - Уж не предупредил ли какой-нибудь телеграфист-петлюровец?
     Все согласились, что предположение очень и очень правдоподобно.
     Ночью пришел вспомогательный поезд с рабочими, а утром эшелон с курсантами по очищенному пути двинулся снова вперед.
     На станции Конотоп их догнал второй эшелон.
     Начальник курсов, выслушав доклад командира батальона, нахмурил брови и пошел в вагон к комиссару.
     Три звонка... сигнал, и опять дальше, дальше. Конец пути прошел без приключений и, проснувшись рано утром на пятый день путешествия, через раскрытые окна и двери увидали курсанты столицу Украины - Киев.

     V.

     Огромное трехъэтажное здание бывшего кадетского корпуса, способное вместить в себя чуть ли не дивизию. Впереди корпуса - красивый зеленый сад с фонтаном, справа - широкий, обсаженный тополями плац для строевых занятий, а позади, подле высокой каменной стены большого двора, - густая, зеленая роща.
     Первую роту поместили наверху в просторных светлых комнатах с окнами, выходящими в рощу. В различных частях корпуса стали размещаться комсостав, его семьи, служащие, музкоманда, околоток, похожий по оборудованию на лазарет, всевозможные цейхгаузы, классы, кабинеты.
     Весь день кипела работа. Часам к пяти, когда койки были расставлены, а матрацы набиты, курсантам объявили, что они свободны, и для первого дня желающие могут, даже без увольнительных, отправляться в город.
     - Ты пойдешь куда-нибудь? - спросил Николай у Сергея.
     - Нет. Не хочется что-то.
     - Ну, а я пойду. По делам, - добавил он.
     - Какие же у тебя могут тут быть дела? - удивился Сергей.
     - В поиски, брат. У моей матери тут где-то сестра живет, то-есть, значит, моя собственная тетка. Но кроме того, что она живет на какой-то Соломинке, я ничего не знаю.
     Он ушел, а Сергей и Владимир спустились вниз, повернули налево за угол и очутились в роще. Воздух был теплый, пряный и немножко сыроватый.
     Приятели прошли через небольшое болотце. Потом поднялись в гору и добрались до того места, где проходила линия железной дороги. Тут роща обрывалась, и дальше шли овраги и поля.
     Лежа под деревом, они разговорились.
     - Ты добровольцем пошел? - спросил Сергей.

стр. 77

     - Ага, - ответил тот. - Когда отца убили, я убежал и поступил в первый попавшийся отряд.
     - Кто убил?.. От кого убежал?
     Владимир рассказал о том, как в Луганске к ним нагрянула банда Краснова, а у его отца скрывался раненый коммунист. После чьего-то доноса отца повесили, коммуниста замучили, а он сам, выпрыгнувши из окошка, разбил себе здорово голову, но все же убежал.
     - Сволочи какие! - заметил Сергей.
     - Ничего не сволочи, - возразил Владимир. - Были бы наши на их месте - то же самое сделали бы.
     - То-есть как это?
     - А так. Поживешь вот, увидишь. Потому что враги-то мы уж очень непримиримые, - пояснил он. - Конечно, издеваться - вон как петлюровцы: шомполами, нагайками да четвертования шашками, - это мы не будем, но ведь я и сам не задумался бы уничтожить при удобном случае всякого врага.
     - Но раненый?
     - Раненый? - усмехнулся Владимир. - Посмотрел бы ты, как этот раненый всаживал пулю за пулей из нагана в дверь, когда к нему ломились. Офицер так и тюхнулся. Жаль только, что своя последняя осечку дала. Вот и попался. Нет, брат, - прибавил он, немного подумавши. - Коммунист может быть или у своих - живым, или у врагов - мертвым. А... раненый? Слишком уж это дорого будет ему стоить...

     Пока приятели разговаривали, Николай разыскивал тетку.
     Соломинка оказалась совсем рядом, и он без труда узнал от первой же повстречавшейся хохлушки, где живет Марья Сергеевна Агорская.
     Подошел к беленькому домику с небольшим садом, засаженным кустами сирени, и остановившись заглянул сначала в щелку забора.
     За небольшим столиком в саду сидели две женщины и пили чай. Внимательно приглядевшись, он узнал в одной из них свою тетку.
     Николай отворил калитку.
     Обе старухи испуганно смотрели на него, но он уверенно подходил к столу.
     - Здравствуйте, тетя.
     - Что?.. Что такое? - с беспокойством спросила одна из сидящих.
     - Не узнали, должно быть? Николай, ваш племянник.
     - Ах, батюшки мои! - взмахнула тетка руками. - Да откуда же ты? Ну, иди, поцелуемся.
     - Эммочка, Эмма, - закричала она после первых приветствий, - иди сюда, беги скорее, смотри, кто к нам пришел.
     На ее зов из двери выбежала девушка лет девятнадцати в ситцевом беленьком платьице, с книжкой в руках, и удивленная остановилась.
     - Твой двоюродный брат. Да поздоровайся же, чего же столбом стоять?
     - Здравствуйте, - подошел к ней Николай, протягивая руку.
     - Здравствуйте, - ответила Эмма.
     - Да вы что? - вскричала тетка. - Или на балу познакомились? Вместе на стульях верхом катались, а теперь з-д-р-а-в-с-т-в-у-й-т-е!

стр. 78

     - Это еще от непривычки, - звонко засмеявшись, сказала Эмма. - Садись пить чай.
     Николай сел. Старуха засыпала его разными вопросами.
     - Ну, как мать, сестры?
     - Ничего, живут.
     - А отец? Ох! - вздохнула она, - непутевый он у тебя был. Наверно в большевики пошел.
     Николаю ничего не оставалось делать как подтвердить, что отец точно "в большевики пошел".
     - А ты что в эдаком облачении? - ткнула она пальцем на его гимнастерку. - Или тоже забрали?
     - Забрали, - уклончиво ответил Николай. Он не хотел сразу огорчать ее.
     - Вот что... В полку что ли служишь?
     - Нет, на курсах учусь.
     - Учишься? - протянула она. - Юнкер значит вроде как? Ну, доброволец видно, а то и коммунист, пожалуй?
     - Мама, - прервала ее Эмма. - Уже давно звонили. Опоздаете намного.
     - Правда, правда, - засуетилась старуха. - Не пропустить бы. Поди уж "от Иоанна" читают.
     Вскоре обе старухи ушли, и Николай остался с Эммой вдвоем.
     Далеко чуть-чуть звонили колокола.
     Николай посмотрел на Эмму и улыбнулся.
     - Слушайте, то-есть, слушай, - поправился он. - Если бы не я, то ты верно тоже пошла бы в церковь?
     - Пошла бы, - ответила она. - Сегодня служба большая. А ты, должно быть, никогда не ходишь?
     - Никогда.
     - Почему? Значит правда, что ты - коммунист?
     - Правда, Эмма.
     - Жаль.
     - Почему же? Я так только горжусь этим.
     - А потому, что пропадешь и ты, когда коммунистов разобьют. А во-вторых - без веры все-таки очень нехорошо.
     - Но позволь, - удивился Николай. - Во-первых, почему ты знаешь, что нас разобьют? Мы и сами на этот счет не промахнемся. А во-вторых, мы тоже не совсем без веры.
     - Какая же у тебя вера? - засмеялась она. - Уж не толстовская ли?
     - Коммунистическая! - горячо ответил Николай. - Вера в свое дело, в человеческий разум и торжество не небесного, а земного, нашего царства - справедливого труда. А главное, - вера в свои руки и только в собственные силы, с помощью которых мы этого достигнем.
     Эмма удивленно посмотрела на него.
     - О! Да ты - фанатик.
     - А ты - разве нет?
     - Нет, - на минуту задумавшись, уклончиво ответила она, потом хотела еще что-то сказать, но промолчала.

стр. 79

     - А сознайся, что ведь ты веришь-то больше по привычке? - немного насмешливо сказал Николай.
     - А хотя бы и так, - вспыхнув, ответила она, раздосадованная тем, что он так верно ее понял.
     Немного помолчали.
     - Расскажи мне что-нибудь о Москве, - примирительным тоном сказала Эмма. - Здесь так много разных слухов.
     Николай начал довольно сухо, но потом увлекся и разгорячился. Тетка от его рассказа пришла бы в ужас.
     Эмма слушала внимательно, но недоверчивая и ироническая улыбка не сходила с ее губ. Когда же он с жаром стал говорить о рабочих и даже работницах, с оружием в руках защищавших революцию в Питере, она только спросила:
     - Но это должно быть в большинстве - испорченные женщины?
     - Ты сама испорченная! - вскричал Николай и быстро встал, намереваясь уйти.
     - Постой, - мягко взяла она его за руку. - Не сердись.
     Николай не ушел, но сидел молча, - рассказывать больше не стал.
     - Что ты читаешь? - спросил он, заметив лежавшую на столе книжку с розовой закладкой.
     Она подала ему небольшой томик каких-то рассказов и, как бы извиняясь, заметила:
     - Это - еще из маминых. У нас трудно хорошую книгу достать.
     - Хочешь, я принесу тебе? - предложил Николай.
     - Хорошо, принеси, но только не революционную.
     - Как ты предубеждена, Эмма, - засмеялся он.
     - Не предубеждена, а не люблю скучных книг. Да и мама будет недовольна.
     - Я принесу не скучную, а уж относительно мамы - ладь сама, как знаешь, кажется, ты ведь уж не ребенок.
     Он встал и добавил:
     - Ну, а теперь я пойду.
     - Куда ты пойдешь? - остановила его Эмма. - Смотри, какая темнота. - Ты по здешним горам и дороги не найдешь. Ложись у нас. Я тебе постелю на веранде.
     Подумав немного, Николай согласился, но предупредил, что чуть-свет уйдет, так как должен быть на утренней поверке.
     - Ты придешь, конечно, к нам на праздник? - спросила Эмма, проводив его на веранду.
     - Приду, если ты не имеешь ничего против.
     - Не имею, - улыбнулась она, - хотя ты и большевик.
     Она повернулась к выходу.
     - Эмма! - сказал вдруг что-то вспоминая Николай. - А где твой отчим, Вячеслав Борисович?
     При свете колеблющегося пламени ему показалось, что она чуть-чуть вздрогнула. "Сыро... - мелькнула у него мысль. - Какое на ней легонькое платьице!"

стр. 80

     - Он... уехал. Он скоро вернется, - торопливо проговорила Эмма и вышла.
     Николай остался один. Раздевшись, бросился в постель и спокойно думал о чем-то, докуривая папиросу. Но вскоре глаза его отяжелели, сомкнулись, и он крепко заснул, держа окурок в руках.

     VI.

     Ночь была светлая, лунная. Сергей сидел в караульном помещении, - он был разводящим. Посматривал валявшийся на столике гарнизонный устав, изредка поглядывая на стенные часы.
     - Сколько времени? - спросил его, встряхиваясь от невольной дремоты, караульный начальник.
     - Без десяти час.
     - Скоро смена.
     - Да, уже пора будить.
     Он подошел и стал тихонько расталкивать спящих на деревянных топчанах курсантов.
     Очередная смена быстро поднялась.
     Пошли. Сначала Сергей сменил часового у парадного, потом у бокового выхода, затем у знамени и у оружейного цейхгауза, а потом пошел на задний двор к большим железным воротам, выходящим к тиру и роще.
     - Кто идет? - окликнули с поста.
     - Смена.
     - Наконец-то.
     - Что, устал что ли?
     - Не устал, а курить охота.
     - Ну, теперь можешь, - говорил Сергей, когда часовые сменились. - И сам остался подышать на несколько минут свежим воздухом.
     Постоял, потом не торопясь пошел обратно. Обо что-то споткнулся, чуть-чуть не упал и вдруг остановился и замер, прильнувши к стенкам одной из двуколок. - К маленькой железной калитке в углу каменной стены направлялись две тени. Подошли и остановились. Кто-то чиркнул спичкой, и при свете ее Сергей ясно увидел лицо невысокого черного человека с небольшими усиками.
     - Осторожней! - послышался негромкий голос другого, стоящего в тени.
     И удивленный Сергей услышал, как щелкнул замок и слегка скрипнула дверь отворяющейся калитки.
     - Стой! - бросился он вперед, щелкнувши затвором. - Стой! Кто ходит?
     - Тише! Свои, - уже повелительно произнес тот же голос.
     Лунный луч, прорвавши облако, упал на землю, и Сергей внезапно увидал перед собой начальника курсов.
     Сергей стоял в недоумении.
     - Чудак! - усмехнулся начальник. - Ведь это же - дежурный по гарнизону.

стр. 81

     Сергей посмеялся над своей поспешностью.
     Сменившись утром, он рассказал товарищам о своем ночном приключении, и они тоже вдоволь над ним подтрунили.
     - Своя своих не познаша.
     Стояла теплая ясная погода; было не больше десяти часов.
     - Ну, ребята. Я вас поведу на прогулку, - сказал Николай.
     - Рано-то так?
     - Ничего не рано. Сейчас в роще самая прелесть, - не жарко.
     - Ну пойдем, - согласился Сергей, - хотя я, собственно, ночью почти и не спал.
     - Э! Спать в такое время, - возразил Николай. - Ты посмотри, что на дворе делается.
     Пришлось согласиться.
     Они отправились знакомой Николаю дорогой, и через 20 минут были около белого домика.
     - Ну вы посидите на той лавочке, а мы сейчас выйдем, - сказал он товарищам.
     - Ты недолго! - напутствовали они его.
     - Нет, я сию минуту.
     "Сия минута" протянулась по крайней мере с полчаса.
     Наконец калитка отворилась, и из нее вышла сначала Эмма, потом Николай с каким-то человеком, который попрощался с ним за руку и пошел в другую сторону.
     Сергей внимательно глядел вслед незнакомцу.
     - Знакомьтесь, - говорил Николай подходя, - Сергей... Сережа!.. - одернул он его.
     Сергей машинально подал руку, почти не оборачиваясь.
     - Да что ты там интересного нашел? - смеясь спрашивал Владимир.
     - Кто это пошел? Вон там.
     - Это брат отчима Эммы - Юрий Борисович Агорский. А что? Разве ты с ним знаком или он похож на кого-нибудь? - ответил Николай.
     - Да... похож, - пробормотал Сергей.
     Во всю прогулку он был задумчив и неособенно внимателен. Николай почти обиделся.
     Эмма тоже была немного не в себе, и Николаю показалось даже, что ее глаза чуть-чуть заплаканы.
     - Что с тобою? - спросил он, когда они остались немного позади.
     - Ничего, - ответила она.
     - Нет, "чего". Я ведь вижу.
     - Мама нашла у меня твою книгу. Мы с ней и повздорили немного. Из-за тебя...
     - И все?
     - И все...
     Николай весело посмотрел на нее.
     На обратном пути Николай стал горячо упрекать Сергея за его непонятную рассеянность, которая портила всю прогулку.

стр. 82

     Сергей посмотрел на своих друзей, подумал немного и вдруг не мало удивил их своим ответом.
     - А знаете что? - сказал он, - я готов прозакладывать голову против медного пятака за то, что при обходе ночью я видел не дежурного по гарнизону, а этого человека, с которым Николай там у калитки прощался за руку.
     - Не может быть!
     - Может, если я говорю.
     - Но что же это значит? Ведь ты же говоришь, что с ним был начальник курсов.
     - А то значит, что у начальника есть знакомства, которые он предпочитает почему-то скрывать.

     VII.

     Разговаривая оживленно и делая всевозможные предположения, они шли рощею, находившейся около курсов, как вдруг Владимир остановился и прислушался.
     - Тс... Слушайте! Что это такое?
     Та-тара-та-тата-та, - протяжно и едва слышно доносил ветерок со стороны курсов далекий сигнал.
     - Уж не тревога ли?
     - Нет, - отвечал прислушиваясь Сергей, - тревога подается не так. Это - сбор.
     И, прибавивши шагу, торопливо они направились на сигнал.
     Еще не доходя, они увидели, как ото всех концов рощи, переполненной гуляющими, торопливо собирались курсанты.
     В самом корпусе тоже царило необычайное оживление. Бегали курсанты, суетились каптеры, отворялись цейхгаузы, вещевые, оружейные, продовольственные, а в коридорах спешно строились роты.
     Едва только успели наши товарищи встать в строй, как раздалась общая команда: "смирно!", и комиссар объявил, что подчинявшийся до сих пор Советской власти атаман Григорьев выступил внезапно со своими войсками против Украинской Республики. А потому он объявляется предателем и изменником, стоящим вне закона и подлежащим уничтожению. Во исполнение сего, согласно приказу наркомвоена Украины, курсы через четыре часа грузятся в эшелоны и уезжают на новый фронт.
     Задание:
     - Получить: патроны, подсумки, патронташи, палатки, котелки, фляги.
     - Сдать: постели, корзинки, книги, матрасы.
     - Погрузить на одни двуколки - хлеб, консервы, продукты; на другие - пулеметы, ленты, цинки.
     Сроку - четыре часа.
     От оружейного цейхгауза - к вещевому. От вещевого - к продовольственному. С первого этажа - на второй, с первого этажа - на третий.
     К сроку все было готово.

стр. 83

     Вот уже курсы развернулись перед корпусом, уже окружены толпящимся провожающим народом.
     Последнее напутственное слово представителя наркомвоена и - команда.

     ---------------

     Это было тревожное и трудное время. Десятки бело-партизанских банд наполняли Украину. Многие занимались попросту грабежами и разбоями. Но многие, и довольно крупные шайки, под общим руководством Петлюры наносили тяжелые и сильные удары по тылу Украинской Республики.
     Пользуясь тем, что лучшие части Красной Армии в то время были оттянуты на далекий восточный фронт, они не всегда прятались по лесам и оврагам, а открыто располагались по селам, хуторам и деревням.
     Избегая открытых боев, бандиты часто наносили удары с той стороны, откуда их меньше всего ожидали.
     Отличаясь большой жестокостью, они проявляли ее повсюду. Но горе тому из пленников, который, помимо всего, попадал к ним как "коммунист". Только средневековая инквизиция могла бы придумать те разнородные пытки, которыми сопровождались последние минуты его жизни.
     И нигде, никогда, ни один из фронтов Республики не был настолько бессмысленно жесток, как жестоки были атаманы разгульно-пьяных петлюровских банд.
     Вот в это время и выступил стоявший на румынской границе командир шестой дивизии или, как он себя величал, "Атаман партизанов, Херсонщины и Таврии" - Григорьев.

     VIII.

     На рассвете невеселого серого утра осторожно подошел эшелон к небольшой березовой рощице. Дальше пути не было, - чьей-то заботливой рукой выброшено несколько шпал и рельс. Выгрузились и принялись за починку.
     Первый взвод тем временем направился к ближней деревушке в разведку.
     Вышли на опушку, разделились на две партии и разошлись, - обе в разных направлениях.
     Над темною пашнею, саженях в пятидесяти от дороги, кружились и поднимались, кружились и спускались стаи бесшумных темных птиц.
     - Лошадь, должно быть!
     - Сбегай - посмотри.
     Позвякивая котелком глухо, один торопливо с трудом побежал по липкой вспаханной земле.
     Вот он остановился, надел шапку на штык и замахал к себе.
     - Что там такое?
     Свернули, подошли и остановились.
     На черной сырой рыхлой пашне, в одном белье, валялись два трупа расстрелянных. Кто они? Разве определишь по этому снесенному до половины

стр. 84

черепу или по застывшим стеклянным глазам, был ли то друг или враг?..
     Молча пошли дальше.
     Вдруг по окраине деревушки быстро промелькнул всадник.
     - Сережа... Смотри! - послышались предостерегающие крики. Сергей был старшим в этой партии.
     - Вижу... По бугру, в цепь!
     Раздались выстрелы.
     Вот уже из кучки конных, бросившихся в обход, тяжело рухнули двое. В маленькой цепи курсант Молчанов с удивлением смотрит на расщепанный приклад своей винтовки и капли крови на отяжелевшей руке.
     Спешит и торопится на поддержку услышавшая выстрел соседняя разведка.
     - Ага, наши!
     - Цепь, вперед!
     Зачем пригибаться, для чего пригибаться? Это от пули не спасет. Лучше прямо, но скорее, - вперед и вперед. Залп... другой... огонь подбегающей поддержки. И кучка всадников, человек около сорока, с гиканьем скрывается по дороге за деревенькой.
     - Ловко для первого раза! - с веселым смехом кричал подбегая Николай.
     Сергей улыбался.
     - Спасибо, Сержук! - говорил он, пожимая руку старшему соседней разведки. - Во-время поспел, брат!
     В деревне Молчанову заботливо перевязали руку.
     - Хорошо еще, что в мякоть! - говорил он, бледнея от боли, но все же улыбаясь.
     Около деревеньки валялись трое бандитов, рядом бродила оседланная лошадь.
     Подобрали винтовки, на колокольню поставили наблюдателя, а на трофейной лошади послали верхового с донесением.
     Выяснили, что это был не отряд григорьевцев, а бродячая банда Козолупа.
     И эшелон снова помчался вперед.
     И вот: на одной стороне - Кременчуг, на другой - Крюков. Ночью, по мосту через Днепр, торопливо прошли подоспевшие курсанты. И во-время: несколько часов спустя город начал наполняться панически отступающими красными партизанскими частями. Курсанты останавливали бегущих и спешно сколачивали в разные отряды. Подошли красные броневики, подошли брошенные против повстанцев еще какие-то курсы, кажется черкасские. И только что рассвело, как по городу загрохотали орудия.
     Григорьевцы наступали.
     Все утро разговаривали трехдюймовки, сновали броневики и автомобили. Красные части готовились к контр-удару.
     Сергей лежал за большим камнем возле углового дома и без устали стрелял по черным точкам. Григорьевцы были поголовно пьяны и наступали остервенело.

стр. 85

     - Сережа! У меня осталось только две обоймы, - кричал, сгоряча расстрелявший почти все патроны Николай.
     - На вот тебе еще три, - кинул из своих тот. - Да ты смотри, даром-то не выпускай.
     - Я и не...
     Артиллерийский снаряд, попавши в крышу соседнего дома, заглушил его ответ, и белое облако пыли закрыло его от глаз товарищей.
     - Коля... Колька! - с опаскою окликнул Сергей.
     - ...Я и не выпускаю их даром! - послышался запальчивый ответ.
     Выстрелы грохотали повсюду. Где-то далеко на фланге послышалось "ура", ближе... ближе, и покатилось по всем цепям. Красные наступали. К полудню ни в городе, ни за городом уже никого не было. - Разбитые банды убегали, красные их преследовали.
     И верные своей партизанской тактике, григорьевцы дробились и распылялись между более мелкими шайками, наводнявшими Украину.

     IX.

     Однажды перед рассветом, рассыпавшись в цепь, отряд курсантов осторожно охватывал деревушку, в которой крепко спали перепившиеся бандиты.
     Не доходя с полверсты, цепь залегла, а первая рота, отделившись, пошла небольшой лощиной в обход. Ни разговоров, ни топота. Вот уже в предрассветной мгле показались белые мазанки, и рота беззвучно, чуть не ползком, переменив направление, залегла поперек дороги.
     - Тише! - вполголоса проговорил, взглянув на часы, командир взвода. - Сейчас наши будут наступать. Замрите, и огонь только по свистку.
     Прошло десять долгих минут.
     - Скорее бы!
     - Успеешь, Николай, - шопотом ответил Сергей, - куда ты всегда торопишься... Слышишь?
     Еще бы не слыхать! Частый тревожный набат с колокольни, потом загрохотавшие выстрелы, и через несколько минут, - конский топот в панике мчавшихся на них бандитов.
     Резкий свисток пронизал воздух, и меткий внезапный огонь сделал свое дело. Видно было, как по зелени восходящих хлебов уносились стремительно кучки потрепанной банды.
     Деревню охватили. Следовало думать, что захваченные врасплох не все успели убежать, а попрятались тут же, в деревне.
     Взошло солнце. Обыск дал хорошие результаты: через полчаса трех человек уже вели к штабу, около церкви.
     - Чья банда? - спросил у одного из них комиссар.
     - Горленко! - ответил хмуро, не поднимая глаз, здоровый лохматый детина.
     Их заперли в крепкую деревянную баню и поставили часового.
     Курсанты разбрелись по хатам и с жадностью закусывали хлебом, молоком и салом.

стр. 86

     - Хозяин! - спросил Владимир, - есть у тебя деготь?
     - Зачем тебе? - удивился Сергей.
     - Сапоги истрескались.
     - А пошукай, дэсь було у двори трошки, - ответил нехотя старик, но сам не пошел, очевидно опасаясь оставить избу на солдат.
     - Пошукай. Вот чортов старик, где у него тут пошукаешь, - ворчал Владимир, очутившийся на дворе богатого мужика. - Сколько барахла разного навалено. Разве только вон там в углу, - пробормотал он, заметивши под навесом, позади каких-то сломанных ящиков, корзинок и повозок, небольшой бочонок. Но дегтя в бочонке не оказалось, и он хотел уже вылезать, как взгляд его упал на маленький блестящий предмет, валяющийся на полу. Он нагнулся и поднял самый обыкновенный, изогнутый в виде буквы "Г" разрывной капсюль от русской гранаты.
     Владимир внимательно и подозрительно осмотрелся. Он заметил под снопом, прислоненной к стене конопли, кольцо от небольшой дверки.
     "Ага"! - подумал он и, осторожно выбравшись, быстро побежал к своим.
     - Что-то подозрительно! - согласились товарищи, и, захвативши винтовки, отправились во двор.
     Они растаскали хлам в стороны, откинули сноп и распахнули небольшую дверку, должно быть от бывшего курятника.
     - Эй, кто там?! Выходи!..
     Молчание.
     - Может быть там никого и нет, - проговорил Николай и, наклонивши винтовку, заглянул в темноту.
     Раз!.. два!.. три!.. бахнули один за другим револьверные выстрелы, и из двери стремительно бросилась черная фигура.
     Владимир ударил прикладом по голове, а Сергей крепко схватил за руки. Николай же, покачнувшись, неуверенно ухватился за край телеги и, не удержавшись, упал, - он был ранен.
     На выстрелы со всех сторон сбежались курсанты. Бандита связали, а Николая осторожно перенесли в избу.
     Пойманный нагло смотрел на окружающих. Когда вывернули его карманы, то в них нашли письмо, приказ и желто-голубой значок. - Это был офицер, прежний штабс-капитан, а теперешний атаман, - Горленко.
     Николай был тяжело ранен. Пришел фельдшер и установил, что пуля пробила верхушку правого легкого и засела где-то возле лопатки.
     ... И когда у каменной стены церковной ограды перед отделением курсантов, хмуро опустив головы, встали четыре человека, Сергей холодно и твердо произнес слова роковой команды...

     А на другой день, после трехнедельного скитания, эшелон быстро уносил их домой - в Киев.
     Запыленные, загоревшие, с маршем прошли возвратившиеся курсанты по городу.
     Встреча была устроена торжественная. Даже начальник курсов пробормотал несколько приветственных слов, поздравляя их с благополучным возвращением.

стр. 87

     На следующий день были похороны убитых товарищей. Среди огромного скопления народа Сергей на мгновенье увидел Эмму. Она внимательно всматривалась в проходящие ряды и, казалось, кого-то искала.
     Он был в строю и потому сказать ей ничего не мог.

     X.

     Николаю сделали операцию и вынули круглую свинцовую пулю.
     - Эдакая мерзость застряла, - сказал доктор, взвесивши ее на ладонь. - Сразу видно, что из дрянного револьвера.
     Когда Сергей выходил из курсового лазарета, ему передали, что его хочет видеть какая-то девушка.
     Он спустился в садик и увидел там Эмму. По ее похудевшему лицу и по беспокойному взгляду не трудно было догадаться, о чем она хочет спросить.
     Сергей, не дожидаясь расспросов, рассказал ей все сам.
     - Ему теперь лучше?
     - Да... Вот что, - добавил он немного подумавши, - вы приходите дня через три, и мы вместе к нему сходим.
     Эмма ответила благодарным взглядом.
     Здоровье Николая начало значительно улучшаться, и через несколько дней он уже мог слегка поворачиваться со спины на бок.
     Эмма пришла, как они условились, - после строевых занятий. У входа в лазарет надели белые халаты и прошли к Николаю.
     - Мы к тебе сегодня в гости, - проговорил входя Сергей.
     Николай радостно взглянул на него.
     - И ты пришла? - спросил он Эмму.
     - Пришла, - смеясь ответила она.
     - А как же дома?
     По лицу Эммы можно было видеть, что это обстоятельство теперь беспокоило ее мало.
     Сергей вышел, а они долго и оживленно болтали, как хорошие старые друзья.
     - Ты изменилась, Эмма, - заметил Николай.
     - Может быть, Коля. Я так много думала за последнее время.
     - О чем?
     - Обо всем! Досадно становится. Жизнь течет так скучно. Кругом что-то делается, кипит, а тут - все одно, все одно и то же. Помнишь, - улыбнулась она, - как ты на меня из-за петроградских работниц рассердился?
     - А зачем же ты тогда спорила, - заговорил он после некоторого молчания, - а зачем в церковь... Глупая девочка! - вдруг закончил он мягко, точно большой человек, выговаривающий маленькому ребенку.
     Когда они прощались, то Николай крепко пожал ей руку и сказал полусерьезно-полушутя:
     - Думай только больше и глубже и обо всем!
     - Сначала о тебе, а потом обо всем.
     - Почему? - и он мельком поймал ее глаза. Она чуть-чуть улыбнулась, хотела что-то от дверей добавить, но не сказала и вышла.

стр. 88

     XI.

     Был праздник; утром поверки не производились, и многие повставали несколько позднее, чем обыкновенно. Утро стояло жаркое, солнечное, и курсанты разбрелись по роще и садику, прогуливаясь и отдыхая.
     Сергей только что направился по направлению к пруду, думая искупаться, как вдруг внезапно по окрестностям покатились торопливые, четкие переливы сигнала "тревога".
     "Это - уже не сбор", - мелькнуло у него в голове. И он стремительно помчался наверх к пирамидам с винтовками.
     Никто ничего не знал, только командир батальона громовым голосом кричал: "Строиться... быстро!" И почти что на-ходу построившимся курсантам подал команду: "За мной бегом марш".
     Вот и знакомая роща, налево - насыпь, город кончается, что это такое?
     - По окраине города от середины в це-епь!
     Запыхавшиеся курсанты быстро рассыпаются, тарахтит по земле пулемет.
     Вот оно что! Во весь опор мчатся на курсантов какие-то всадники, и быстро снимается с передков чья-то батарея.
     - Ого-онь! - раздается команда.
     И цепь, опередившая в развертывании на несколько минут неизвестного противника, жжет его огнем своих пуль.
     Кто-то падает, тщетно пытается изготовиться к выстрелам батарея. Поздно! - слишком силен огонь курсантов.
     - Прекратить стрельбу! Сдаются!
     И цепь, бросаясь вперед, завладевает батареями загадочного противника.
     - Кто же это? - слышатся недоумевающие голоса победителей.
     И вдруг от края до края что-то быстро передается и перекатывается по цепи, и через минуту у всех на устах: "Багумский полк восстает", "Багумский полк - изменник".
     Сергей хмурит брови, он начинает понимать, в чем дело. 9-й Багумский полк, - полторы тысячи человек, - самая крупная единица гарнизона.
     - Дело - дрянь! - решает вслух он.
     - А что?
     - Полк большой, и если он серьезно заражен петлюровщиной, справиться будет трудно.
     Захваченные орудия поставили на плацу, подходы к корпусу заняли сильными караулами.
     Всю ночь собирались надежные части гарнизона - 6-е, 4-е, 5-е курсы, кавалерийские, а также мелкие партийные отряды. В девять часов утра полк выступил, к девяти ему предъявлен ультиматум - сдать оружие...
     Киев точно вымер, по улицам извивались цепи, по углам к земле приникли пулеметы.
     Еще несколько минут до срока. На автомобиле подъехал наркомвоен Украины и взглянул на часы. И почти в то же время вместо ответа с той стороны первою лентою резанул пулемет.

стр. 89

     Наркомвоен привстал, рукой облокотившись на стенку машины, и подал сигнал.
     И через головы притаившегося Киева батарея с ревом забила по Бендерским казармам.
     Перестрелка на улицах длилась очень недолго, со стороны восставших выстрелы стали вскоре стихать.
     Сергей бежал одним из первых по Керосинной улице и, завернувши за угол, он увидал спины поспешно убегающих багумцев и выкинутый белый флаг.
     - Ага - сдаются!
     И по улицам, до автомобиля наркомвоена доносится весть, что багумцы сдаются.
     - Спохватились все-таки, - говорит он.
     И приказывает прекратить огонь.
     Без артиллерии докончить начатую измену полк не смог, сдался, был обезоружен и расформирован в тот же день.
     К вечеру все было уже спокойно и тихо. Еще днем привычный киевлянин сначала робко высунулся на двор, потом показался на улицу. И не нашедши там ничего угрожающего своей особе, вздохнул с удовольствием и восхищением.

     XII.

     Восстание не удалось, но обнаружило, что в частях гарнизона не все благополучно.
     А кругом, почти под самым городом, бродили мелкие шайки. Слабые красные части понемногу, но постоянно отступали. Подходил Деникин к Екатеринославу, а Петлюра и Галлер уже поглядывали на Жмеринку.
     Теперь возле курсов по ночам стояли сильные посты и ходили патрули.
     Однажды Сергей сидел и писал домой:
     "Я посылаю вам третье письмо, но ответа до сих пор не получил. Знаю, конечно, что не ваша это вина, а все-таки досадно. За меня не беспокойтесь, я доволен своей жизнью и своим положением как раз настолько, насколько вообще может быть доволен человек. Работы серьезной и ответственной у курсов очень много, и я целиком ушел в нее. Производство в красные командиры я должен получить в сентябре, но поговаривают, что нас выпустят и раньше. Если все будет благополучно, то заеду тогда домой".
     Окончил письмо, запечатал его в конверт и хотел спуститься вниз, как вдруг в комнату вбежал запыхавшийся Владимир, а за ним следом Николай.
     - Дело есть, Сергей.
     - Тут брат кругом какая-то чертовщина твориться начинает.
     - В чем же дело?
     - Сегодня я стоял на дневальстве. Когда сменился, захватил книгу и улегся под кустом в роще. Кругом - никого, вдруг слышу шаги, гляжу - начальник. Я вспомнил про твои, Сергей, подозрения. Куда, думаю, его чорт несет? И тихонько за ним. А он возле крайней дороги у овражка встретился с тем самым человеком.

стр. 90

     - С Агорским? - живо спросил Сергей.
     - Да! Передал ему довольно большой синий сверток и сказал несколько слов. А затем пошел как ни в чем не бывало на курсы к артиллеристам.
     - Странно что-то!
     Друзья задумались.
     - Знаете что? - сказал Сергей. - Тут дело не чисто. Возможно, что он передал ему какие-нибудь сведения. А затем прошел дальше действительно по делам к артиллеристам, чтобы скрыть следы своей отлучки. Надо потолковать с комиссаром.
     Вместо заболевшего и несколько тяжелого на подъем прежнего комиссара теперь на курсы был назначен другой, молодой еще, умный и энергичный летчик Ботт.
     Пошли к нему и рассказали все с самого начала.
     - Вот что, товарищи, - сказал он. - Если арестовать Сорокина, то пожалуй никаких улик не найдется, а предупрежденные сообщники скроются, и дело будет закрыто. А кроме того, на чем в сущности основаны все эти подозрения? Ведь неловко, право, будет, если между ними просто какие-нибудь личные дела.
     - Сверток бы достать! - сказал Владимир.
     - Я попробую! - промолвил все время молчавший Николай.
     - Ты! Каким образом?
     - Это уже мое дело, - коротко ответил он. И быстро вышел.

     XIII.

     То время, когда Николай поправлялся от полученного ранения, было временем еще более тесного и дружеского сближения с Эммой. Пользуясь привилегией больного, он встречался с ней каждый день. По вечерам с товарищами собирались вместе в красивом оживленном клубе. Один раз даже побывали в театре. Николай видел в Эмме теперь близкого и надежного друга. Вот почему Николай, во время разговора с Боттом быстро взвесив положение вещей, бросился к Эмме. Он вызвал ее в рощу.
     - Что случилось? - тревожно спросила она.
     - Случилось что-то скверное, Эмма. И я рассчитываю только на твою помощь.
     - Чем я могу помочь? И в чем?
     - Слушай, Эмма! Мы много говорили обо всем с тобой и кажется хорошо друг друга поняли. Теперь ты должна постараться помочь нам разрешить одну задачу.
     - Что же такое?
     - Твой отчим - белый офицер.
     Эмма вздрогнула, чуть-чуть даже отшатнулась от него и побледнела.
     - Как! Ты знаешь?
     - Знаю! Я давно об этом догадался... А его брат, кажется, шпион, - резал Николай.
     - Юрий Борисович? - и она посмотрела на него большими, удивленно испуганными глазами.

стр. 91

     - Слушай меня внимательно, - продолжал он. - Сегодня к нему попали какие-то бумаги, и ты должна постараться во что бы то ни стало достать их, если еще не поздно, - твердо проговорил он.
     Она несколько раз взволнованно порывалась перебить его. Николай продолжал неумолимо:
     - Эмма! От этого, может быть, зависят сотни и тысячи жизней честных и преданных своему делу людей. Эмма! Мы много с тобой говорили, теперь тебе надо решить, с нами ты или нет. Этот шаг будет бесповоротным. Эмма! - добавил он вдруг другим голосом, - сделай, пожалуйста, если сможешь. Это для нашего дела и... для меня.
     После долгого молчания Эмма тихо ответила:
     - Но если я и достану, то как же я тебе передам сегодня, не отлучаясь от дома?
     - Я буду ждать до поздней ночи возле снопов соломы, в вашем огороде, и ты перебросишь их тихонько через плетень.
     ...............
     Чай пили дома, потому что на дворе хотя и тепло было, но собирались тучи.
     Пришел и Юрий Борисович, быстро сбросил на вешалку возле веранды пальто и спросил, проходя в глубь комнаты:
     - Чай есть? Ну хорошо, дайте мне чего-нибудь закусить поскорее, потому что мне скоро бежать по делам.
     Все уселись за стол. Старухи болтали. Агорский с жадностью ел жаркое. Эмма разливала чай и напряженно думала: "Сверток верно большой, в карман френча не войдет, должно быть в пальто". - И в голове уже мелькал план.
     Тучи сгустились, послышался далекий еще отзвук грома.
     - Мама! - громко сказала, вставая, Эмма. - Сейчас пойдет дождь, пожалуй белье замочит в палисаднике.
     - Ах ты, боже мой! правда, беги скорей, Эммочка, и тащи сюда.
     Эмма торопливо вышла. Вот и вешалка, вот и одежа; она торопливо ощупывает карманы, один из них оттопыривается от плотно засунутого свертка. - Здесь!
     Она быстро срывает свое пальто, Агорского, прихватывает чей-то чепчик и бежит к плетню.
     - Николай! Коля!
     - Здесь.
     - Держи! Уноси все скорее, - бумаги в кармане.
     И перебросивши изумленному Николаю всю груду одежи, она быстро подбегает, распахивает калитку и, схвативши кое-как с веревок белье, бросается в комнаты. В ту же минуту капли крупного дождя забарабанили по крыше.
     Юрий Борисович морщится, - придется переждать дождь.
     Через полчаса гроза прошла, но стало уже совсем темно:
     - Ну, я пойду, - сказал Агорский, вставая.
     Едва сдерживая волнение, следит Эмма за тем, как направляется он к вешалке. И слышит оттуда через минуту встревоженный голос:

стр. 92

     - Марья Сергеевна, вы не брали моего пальто?
     - Нет, - удивленно отвечает та.
     Агорский быстро выбегает на пустую улицу... Но кругом темно, тихо, ничего не видно и не слышно.
     Воры скрылись.

     XIV.

     Запыхавшись, порядком измокший, бежал Николай со своей увесистой и - главное - неудобной поклажей. Инсценировка кражи, повидимому, удалась как нельзя лучше.
     Вот и курсы, но отчего там сегодня так темно? Должно быть электричество наверху попортилось.
     Он постучал в крепкую дубовую дверь. Сначала отворилось небольшое окошечко, и выглянувшая голова спросила: "Кто идет?" - потом зазвенела цепь, дверь приоткрылась, и он вошел.
     "Странно! - подумал Николай, - почему это на посту не курсант, а красноармеец хозкоманды".
     Он пошел наверх, по лестнице, но в обширном помещении было тихо и темно. Ничего не понимая, он спустился вниз и спросил у часового:
     - Где же курсанты?
     - А где же ты был? - ответил удивленно тот. - Уже два часа, как курсы уехали на фронт.
     У Николая опустились руки.
     - Да они еще должно на вокзале, - прибавил тот, - на товарном, кажись.
     Тогда Николай кинул свою поклажу с криком: "Сдайте каптеру!" - сам, как сумасшедший, сжимая сверток, помчался по темным улицам.
     Он бежал версту, другую, третью, потом подлезал под вагоны, стукался о буфера и сцепы... Вот эшелон!
     - В котором вагоне комиссар?
     И сразу натолкнулся на Сергея.
     - Николай! Наконец-то ты!
     - Сережа! Вот... - задыхаясь говорил Николай и подал сверток. - Где Ботт?
     - Ботта нет, он с другой половиной курсов уезжает под Жмеринку с Киева-пассажирского.
     Они живо развернули синюю обертку свертка и при свете свечки увидели кипу приказов и карту с полной дислокацией частей Украины.
     "Ого! - удивленно подумали они, - это - важная штука".
     Паровоз загудел к отправлению. Сергей быстро схватил трубку полевого телефона и надавил вызывной клапан.
     - Это кто?.. Это ты, Сержук? Скажи машинисту, чтобы до моего распоряжения эшелон задержался.
     - Но ты-то кто? - спросил удивленный Николай.
     - Комиссар отряда, - ответил за него Владимир.
     Они выскочили и добрались до вокзала. Сергей по аппарату вызвал коменданта пассажирской.

стр. 93

     - Вызовите срочно комиссара того отряда курсантов, что сейчас отправляется на фронт.
     Прошла минута, две, три. Послышался снова звонок.
     - Ну что?
     - Поздно! - пропела мембрама. - Поздно, товарищ! Отряд курсантов уже за семафором.
     "Что же делать? - подумал Сергей. - Ага! В Укрчека".
     - Дайте город! Занято?.. Опять занято? О! чтобы вы все попропали!
     - Товарищ комиссар! - с отчаяньем влетел дежурный. - На двадцать минут задержка эшелона... Сейчас у меня воинский, тоже на какой-то фронт. Скорей, пожалуйста.
     - Ладно! - с досадой крикнул товарищам Сергей. - Он от нас не уйдет... Я телеграфирую из Коростеня. А теперь - едем!
     Они быстро добежали до своего состава. И эшелон, рванувшись, помчался в темноту, наверстывая потерянное время. Сергей с нетерпением поджидал первой остановки. И вот, наконец, эшелон, властно заревев сиреной, криками голосов, стуком разгружаемых повозок, лязганьем стаскиваемых пулеметов, разбудил притаившийся опасливо небольшой вокзал.
     Сергей - на телеграф.
     - Срочную в Киев.
     - Нет! - и телеграфист устало посмотрел на него. - Киевская опять не работает. Порвана. Теперь, должно, до утра.
     - По Морзе?
     - Нельзя! Разбит Левкой еще на прошлой неделе.
     - А через Яблоновку?
     - Через Яблоновку можно. Только...
     - Передавайте живо!
     - Только...
     - Чего еще? - спросил недовольно Сергей.
     - Кравченко там. Все телеграммы контролирует, и если у вас важная, то может и не пропустить.
     - Какой еще, к чорту, Кравченко? - Сергей ничего не понимал.
     - Кто его знает! - пояснил хмуро комендант. - Был красный, а теперь, вот уж третий день, не признает никого. Телеграммы проверяет и поезда пропускает не иначе, как обобрав.
     - Так он - бандит?
     - Не совсем... Ну, конечно, вроде этого. Да вы попробуйте, может и пропустит. Вот только что через него продовольственную получили.
     "Чтоб он сдох!" - с сердцем подумал Сергей. Пробовать, конечно, не стал.
     Вошел начальник отряда.
     - Товарищ Горинов! Сейчас выступаем. Кучура три часа тому назад свалил под откос броневик. Там орудия...
     - Родченко! - остановил Сергей одного из курсантов и отвел его в сторону. - Ты надежный малый. Останься здесь, и если до утра линия не будет исправлена, отвези этот сверток и телеграмму в Киев. Передай их в Укрчека, под расписку, и останься сам на курсах.

стр. 94

     - Я на фронт с товарищами поеду, - резко ответил тот. - Отдай кому-нибудь из обозников.
     - Родченко! - повторил Сергей твердо. - Я даю тебе поручение большой важности. Прочитай телеграмму и увидишь. А кроме того я тебе это приказываю. Понял теперь?
     - Понял, товарищ комиссар. Будет сделано! - ответил тот, потом добавил: - И скотина ты все-таки, Сергей.
     В темноте, спотыкаясь, ушел отряд. В темноте снова тускло мерцали фонарные огни. А бессонный комендант снова трогал локтем кобур от ногана и тревожно вслушивался.
     Поползла бесшумным шорохом лента телеграммы из Яблоновки и спросил кто-то, с того конца:
     - Пашка! У вас какие?
     "Васька для интересу спрашивает", - подумал осовевший телеграфист и нехотя положил руку на ключ.
     Но оборвался сразу, потому что брызнуло осколками разбитое пулей окошко, и выстрелы отовсюду загрохотали.
     ... Через час он, равнодушный и усталый, выбивал черточками ответ: "У нас только что были зеленые, - Степка Перемолов с ребятами. Убили коменданта и еще одного из курсантов. Теперь нет совсем никаких. Анархизм полный... Я иду спать".

     XV.

     Вызовы курсантов на фронт являлись обычным явлением того времени. Первые командиры Красной Армии учились в боях.
     Едва Николай вышел на улицу после разговора с Боттом, к корпусу подскакал конный ординарец и передал пакет. То был приказ срочно сформировать два отряда. Один бросить на защиту Жмеринки, другой двинуть против вновь угрожающих Коростеню банд. Отрядам выбыть не позднее, чем через три часа.
     И вновь небольшой, но крепко сплоченный отряд курсантов оказался посреди густых лесов и топких болот Волынской губернии. Без соседей, без резервов, но с твердым заданием: разбить банду, и с не менее твердым намерением: выполнить приказ до конца. К удивлению мужиков отряд не гонялся по всем направлениям и не требовал себе ежедневно по полсотне подвод. Отряд осматривался. Днем, для отвода глаз, крупные разведки наведывались в соседние хутора и деревушки. К вечеру и к ночи десятки мелких дозоров по три, по четыре человека расходились по оврагам, расползались по хлебам и шныряли по рощам.
     Обязанности комиссара в среде курсантов невелики. Народ все надежный и сознательный. А потому Сергей забрал в полное владение своих двух товарищей и, пользуясь своим относительно свободным положением, стал предпринимать с ними довольно рискованные и смелые разведки.
     Они выбрали себе по легкому карабину. Еще на курсах Сергей вооружил их ноганами. И весь отряд с уважением всегда смотрел на троих неразлучных смельчаков.

стр. 95

     Трудная задача - воевать с бандитами. Неопытного командира и солдат - лучше и не посылать. И не в том беда, что в бою те сплошают или отступят иногда. Нет! Это бы еще ничего, - раз на раз не приходится. А в том, что драться-то ему будет не с кем. Пройдет день, два, неделя, месяц, - отряд измучается, кидаясь из стороны в сторону в погоне за появляющимися то здесь, то там бандитами. Но за исключением десятка-другого случайных выстрелов - ничего не услышит.
     И все-таки отряд будет таять. Тот заболел, тот поотстал, того сняли, когда он одиночкой ехал с донесением, или просто бабахнули из-за угла при случае. И так до тех пор, пока измотавшийся и обессиленный отряд не расположится на отдых и не выставит по недосмотру слабое или засыпающее от усталости охранение.
     Вот тогда-то, неизвестно откуда, разом налетит и заполнит деревню банда. И прощай винтовки, патроны и пулеметы. Из рядов построенных пленников выведут сначала подозреваемых в коммунизме, потом в еврействе.
     И тут же один из атаманов или заменяющий его сотник покажет свою ловкость и умение владеть шашкой, искусно отрубая поочереди с одного раза и руки, и ноги, и все, что угодно. Иногда, при наличии некоторого благоволения, например когда пленник слишком молод, или, хотя и большевик, но украинец, - могут и сразу отрубить голову.
     Остальных в лучшем случае взгреют шомполами и предложат желающим вступить в банду, носящую в большинстве громкое название конно-повстанческой, ударно-партизанской или еще как-нибудь.
     Впрочем, последнее обстоятельство курсантам не было знакомо. Во-первых, не было случая, чтобы курсанты сдавались, а во-вторых, если кто и попадался одиночкой, его всегда ожидала описанная постепенная смерть.
     ...............
     Атаман Битюг сегодня не в духе. - Еще бы! Что это за отряд, почему он остановился и уже, почитай, целую неделю не двигается, хотя он ежедневно нарочно посылал мелкие шайки по окрестным селам и приказывал тамошним мужикам срочно доносить об этом красным. Если бы еще в деревне остановились! Все свои люди хоть что-нибудь да сообщили бы. Не у всех же солдат замки к языкам привешаны. Так нет! И тут не так, - встали за мельницами, а в деревню только за провиантом подводы присылают.
     - Эй, Забобура! - кричит он своему адъютанту, - пришли ко мне сотенных Оглоблю и Черкаша. Да пускай и Борохня придет.
     Тот вышел и через десять минут вернулся с двумя сотенными. Первый - огромный, с вспухшим и пересеченным шрамом лицом и всклоченной головой. Второй - поменьше, черный, юркий, с хитрыми бегающими глазами.
     Вошедшие поклонились.
     - А где Борохня?
     - Борохня перепимшись и не встает.
     - Экие скоты! Только вас и хватает на то, чтобы водку дуть. Ну! - обратился он к вошедшим, - что нового?

стр. 96

     - Да кажись ничего пока, - ответил Черкаш. - Разве только, что вот от Могляка наши вернулись, что пакет возили.
     - Отряд где?
     - Стоит!
     - Ну, а возле Барашей как?
     - Как приказывали. Дорогу снимают.
     - И много сняли?
     - Побольше верст пятка, подле Яблоньки своротили. Да так порознь ребятишки гайки крутят.
     - Две деревни да волы - пар двадцать работают, - добавил Оглобля.
     Вошел Забобура и передал пакет. В нем главарь соседней банды Шакара сообщал следующее:
     "Командующему Волынско-повстанческим отрядом атаману Битюгу.
     "Для поддержания связи, а также для своевременного предупреждения вашего уничтожения сообщаю следующее. Что захваченный мною коростеньский большевик, после всесторонней обработки, показал, что на территорию войск ваших вызван из Киева особенный отряд не из красноармейцев, а из отборных большевиков, кои готовятся у них к офицерскому званию, а потому дошлый до всяких военных приемов".
     Дальше после титула "Атаман степного истребительного отряда". - печатными буквами стояла подпись: Шакара.
     - Вот! Вот... - сунул разгневанный Битюг в лицо сотенным бумагу. - Дураки, черти криворожие. Не могли до сих пор узнать, что тут - не солдаты, а юнкера ихние. Да не я буду, если они не рыщут по ночам по всем направлениям, когда вы пьянствуете да дрыхните!
     - Забобура! - продолжал он. - Могляку приказ. Ночью потревожить их с тыла. Долго пусть не дерется. Но чтобы ночь не спали те тоже. Мы их закрутим. А ты! - закричал он на Оглоблю. - Распустился сам и ребят своих распустил. Зачем Семенки сожгли, когда я одно Крюково спалить приказывал?
     - Точно! Ошиблись маленько, - бормотал, пятясь к выходу, Оглобля.
     - То-то - ошиблись!
     В лагере дымились костры; над обеденными котлами играла гармония, слышался смех и ругательства. Занимался каждый, чем хотел. Тут кучка, лежа и сидя в самых разнообразных позах, резалась в затасканные карты перед грудкой петлюровских "карбованцив". Там человек десять окружили бутыль с какою-то мерзостью и перекачивали ее содержимое кружками в желудки.
     А вот и занятые настоящим делом: один с упорством окорачивает ствол винтовки наполовину, превращая ее при помощи подпилка в специально бандитский карабин. Другой вплетает в конец нагайки тяжелую свинчатку, и, очевидно заранее предугадывая последствия от удара ею по чьей-то спине, довольно улыбается.
     Кто они? - Эти Черкаши, Оглобли, Могляки, Свинстунчики? Что это за народ без имен и фамилий, с одними только кличками, наполнивший собой все поля, леса, деревни и хутора Украины?
     Объединяет их грабеж, водка и страх уже за совершонные преступления. И чем дальше, тем основательнее опасения, так как руки каждого

стр. 97

пачкаются все больше и больше в крови. И бросив всякий расчет на возможность сближения с красными, они доходят до крайних пределов жестокости и ненависти. - Один ответ!
     Встречаются в лагере и бабы. Да недалеко ходить. Вот атаманова Сонька. Эх, хороша штучка! И конь у нее есть белый с яблоками, "сам" подарил, из учумского совхоза достали. Поймают москаля, приведут связанного.
     Кто кричит: зарубить, кто - повесить, а она - тут как тут! Подъедет она, - раз плетью, два, сшибет с ног конем и затопчет. Умный конь-то, наваженный. Благородная сама, из актрис, кажется - петербургская. Затопчет и смеется:
     - Хорошо, ребята?
     - Го-го-го! Куда уж, лучше не надо!
     И качают головами, умильно вздыхая, ребята. "Да, это - штучка! Вот бы..." Но тут мысль неизменно обрывается и перебивается другой. - "Пожалуй! попробуешь! В прошлом году сотенный, что до Могляка был, - из офицериков, - прилаживался. Зарубил Битюг, - полоснул шашкой и - конец!"
     И прут разные Вахлаки и Забубенные по деревням и хуторам, - девка ли, баба ли, лишь бы понравилась.
     - Даешь сюда!
     Та в страхе пытается вырваться и спрятаться за мужика, за старика ли.
     - Но-о! - и свист нагайки. - Проваливай, авось от бабы не убудет, с собой не возьму.
     - Оно тошно! не убудет, - со вздохом соглашается почесывающий спину мужик. - Конешно!
     А с девками и того проще. - Не для кого беречь.
     Гоголевская Украина. Добродушно-ленивая. Парубки, хороводы, дивчата со звонкими песнями. Где она? - Нету! Кипит, как в котле, разбурлившаяся жизнь. Решетятся пулями белые хаты, неприбранные стоят поля. А по ночам играет небо отблесками далеких пожаров.

     XVI.

     Атаман закинул ногу в стремя и, приподнявшись, грузно опустился на свою каурую кобылу. Сонька танцовала уже возле палатки на своем нетерпеливом коне, перед небольшой кучкой всадников, составлявшей конвой атамана.
     - Ну! Все, что ли?
     - Все.
     - Трогай!
     И сразу сорвавшись с места, легкой рысью полетела небольшая кавалькада и вскоре скрылась за поворотом к лощине Кривого лога.
     Мелькали поля, попадались заросшие зеленью яблонь и вишен хуторки. Заслоняясь рукой от солнца, всматривались на проезжающих работающие на хлебах мужики и, узнавши, снимали шапки, низко кланяясь.
     Остановились на несколько минут напиться в попавшейся на пути деревушке. И, провожаемые сочувственными советами зажиточных бородачей,

стр. 98

а также испуганно-любопытными взглядами баб и ребятишек, поскакали дальше.
     На пути, по дороге посреди неснятых колосьев пшеницы, разглядели издалека скачущих к ним навстречу двух всадников, которые, заметивши отряд, остановились в нерешительности.
     - Наши ли это? - спросил с сомнением атаман.
     - А вот сейчас посмотрим.
     В самом деле один из всадников повернул лошадь, снял шапку и вытянул ее в сторону на правой руке два раза.
     - Наши! - сказал Борохня, отвечая тем же сигналом.
     Встречные оказались своими ребятами из сотни Оглобли, наблюдавшими за работой по разборке железной дороги.
     - Ну, как? - спросил, останавливая их, атаман. - Снимают?
     - Работают!.. - усмехнулся один. - Можно сказать, подходяще.
     Верст через десять обогнули по опушке небольшую рощу и выехали на бугор.
     Их, уже, очевидно, давно заметили, потому что человек с двадцать всадников быстро подскакали к ним сбоку из-за деревьев.
     - Ого-го-го! - послышалось радостное ржанье. - Свои! Наши!
     Приостановившаяся было работа снова началась с еще большим рвением.
     Атаман отпустил конвой, а сам с Борохней и Сонькой нетерпеливо стал осматриваться вокруг.
     Прямо перед ним, внизу, человек около четырехсот согнанных из окрестных сел хохлов копошились, старательно и умело разрушая железную дорогу. Разобравши в одном месте стыки рельс, привязывали к концам веревки, пристегнутые к десятку пар волов, и вся линия вместе со шпалами веером переваливалась в сторону насыпи, откуда сотнями рук стаскивалась под откос. Много народа, преимущественно девок и баб, следом разбрасывали лопатами и срывали песчаную насыпь. Позади на несколько верст желтел уже обработанный путь и сиротливо стояли пощаженные телеграфные столбы, но с перерванными и болтающимися кусками проводами. Отовсюду слышались крики и понукания.
     - Цоб! Цоб! Цобе! - гудели десятки голосов, и слышалось посвистывание ременных плетей и щелки по бокам неуклюжих волов...
     - Эй-раз! Эй-два! - протяжно раздавалось со стороны работающих по стаскиванию под откос полотна, и, понемногу подвигаясь, рельсы и шпалы скользили вниз.
     Между народом проезжали и проходили наблюдающие за работой бандиты. Они перешучивались с бабами и девками и сурово покрикивали на мужиков.
     Атаман подъехал поближе и окрикнул:
     - Бог на работе помочь!
     - Спасибо! - раздалось несколько десятков голосов в ответ.
     Он проехал взад и вперед мимо работающих, выругал за то, что мелко срывают насыпь, но в общем работами остался доволен.
     Атаман заехал в соседнюю деревушку. Отдохнул, плотно закусил жареным гусем, основательно выпил и отправился обратно.

стр. 99

     - Слушай, - спросила его на обратном пути Сонька. - Что же ты не думаешь об отряде? Ведь писал тебе Шакара!
     - А вот приедем, узнаем. Ночью Могляк их должен потревожить с тылу. Сегодня я пошлю за тем же Оглоблю, завтра Борохню, а послезавтра двинусь и сам.
     - Послезавтра! - капризно протянула та. - До послезавтра еще долго, а я хочу сегодня.
     - Сегодня, душечка, нельзя.
     - Почему нельзя?
     - Потому что нужно потрепать их сначала, а не то нарваться здорово можно. Юнкера ведь все-таки ихние.
     - Юнкера! - с озлоблением бросила она. - Раньше действительно юнкера были, а теперь у них - одна дрянь. Всякий сиволапый - тоже юнкер...
     Она не кончила. Битюг остановился и посмотрел в бинокль.
     - Кого это так дьявол несет? - сказал он недоумевая. - Скачет кто-то, точно за ним черти гонятся.
     Теперь уже и невооруженным глазом можно было видеть, как всадник, склонившись к седлу, бешеным аллюром мчался по полевой дороге.
     - В чем дело? - беспокойно крикнул Борохня, когда, наконец, взмыленная лошадь с пыльным седоком поровнялась с ними.
     - Атаман! - ответил седок, едва переводя дух, - беда! Могляк убит, и сотня его почти целиком пропала.
     - Как! - побагровев от волнения, рявкнул тот, - откуда ты знаешь?
     - Сейчас прибежали несколько из уцелевших ребят.
     - Собачий сын!.. баба!.. - разразился градом ругательств по адресу погибшего Могляка атаман и, ударивши шпорами, понесся вперед к лагерю.
     Как встревоженный осиный рой загудел бандитский лагерь. Еще бы! лучший сотник! Еще только недавно прибежал из деревни мужик и сообщил, что утром возле деревни отряда не оказалось, и он словно пропал куда-то ночью. Еще только недавно всыпал Оглобля этому мужику пару плетей за то, что во-время не доглядел и поздно сообщил об этом, как прибежали два бандита и поведали о разгроме лучшей банды.
     - Да! - Гневно шагал атаман по палатке. - Выслать во все стороны пешие и конные разведки. Отряд разыскать; посты к ночи удвоить.
     Через несколько минут потянулись пешие разведывательные партии, и легко понеслись куда-то три небольших конных отряда.
     - К чорту! - говорил атаман, - мало ли что юнкера, - нас втрое больше. В случае чего и Шакару можно попросить. Не даст, скотина! Он таких дел недолюбливает: ему бы наверняка. Поезд сначала спустить, а потом ограбить, на обозников каких-либо напасть, а прямо-то он не любит.
     - Не даст - и чорт с ним! Мы и сами не хуже его сделаем дело.
     В лагере не было слышно ни обычных пьяных криков, ни песен, и настроение было подавленное. Повсюду кучками толковали о случившемся.
     - Жалко Могляка!
     - Чего жалеть-то? Ты за своей башкой смотри.
     Послышался торопливый топот. К атамановой палатке подскакал какой-то хохол без шапки, без седла и быстро говорил о чем-то Забобуре.

стр. 100

     - Что там такое? - спросил выходя "сам".
     - Отряд вернулся и стоит на прежнем месте.
     - Ага! - довольно воскликнул атаман, - теперь расквитаемся! Заруба! Карасю приказ: завтра к ночи встать позади отряда, поблизости. Борохня! наши от Сыча-мельника вернулись?
     - Вернулись.
     - Порошок привезли? Давай их сюда. Ну, что, где? - спросил он кого-то из вошедших.
     - Вот! - и тот передал ему небольшой, завязанный из грязной тряпочки, узелок.
     - Кто из Дубков сообщение привез?
     - Вавила-косой.
     - Давай его ко мне.
     В палатку вошел все тот же прискакавший с донесением об отряде хохол и низко поклонился.
     - Откуда солдаты воду берут? - спросил его атаман.
     - То-ись как? - не понял тот.
     - Ну из деревни... из речки?
     - Не! из колодца, что возле Яковой мельницы.
     - В чем обед варят?
     - Кухня у них есть такая, на колесах.
     - Вот что, Вавила! Вот тебе порошок и чтобы завтра до обеда он уже был в колодце.
     - Никак невозможно! - ухмыльнулся мужик.
     - Как невозможно, дубина! Вот я тебе стукну по башке, так будет возможно!
     - Народу всегда там ихнего много.
     - Мало ли что много. Долго ли кинуть!
     - Ладно, попробую.
     - На вот, попробуй! - крикнул атаман и вытянул несколько раз мужика плетью, - чтобы ты у меня больше не пробовал, а точно делал, как говорят.
     - Что же... Сделаем, - согласился Вавила. - Если уж такое от вашей милости строгое приказание, - сделаем.
     - Ну то-то! А ночью я у вас сам буду.
     Атаман отослал мужика и злобно пробормотал:
     - Могляка разбили! Я вам покажу... С-собачья коммуна!

     XVII.

     Могляка разбил отряд Сергея. Отличная разведка установила его местонахождение. Банда, введенная в заблуждение поведением отряда и не ожидая нападения, мирно перепилась. Перехваченный приказ Битюга дал отряду новые указания, и сильным ударом банда была уничтожена. Впрочем, это был лишь первый шаг. Предстояло взять Битюга.
     Наши друзья утром проснулись довольно рано, часов около семи.
     - Значит сегодня наступаем?

стр. 101

     - Значит так.
     - Трудно только по такой дороге подойти ночью.
     - Ночью мы подойдем только до леса, а свернем уже к рассвету.
     - Пойдем умываться.
     Пошли к колодцу. Еще не доходя, они услышали какой-то треск, похожий на негромкий револьверный выстрел, но не обратили на него внимания. Теперь же, подходя к мельницам, они увидали кучку оживленно суетящихся курсантов.
     - Колодец либо отравили, либо заразили, - сообщили Сергею сейчас же курсанты.
     - Вот этот субъект. Ему Кузнецов из ногана руку просадил.
     Подошел Кузнецов и пояснил: он сегодня дневалил по лагерю и заметил, что какой-то мужик все время толкается около мельниц. Это ему показалось подозрительным, так как доступ за черту расположения курсантов был запрещен. Он спрятался за плетень и стал наблюдать. Человек подбежал к колодцу и что-то туда бросил.
     - Стой! - крикнул, выбегая из засады, дневальный.
     Куда там "стой!" - человек огромными прыжками бросился в сторону, намереваясь перемахнуть через плетень, но в следующую же секунду повис на нем с простреленной рукой.
     Отравитель, дрожа от боли и от страха, сознался в том, что приехал ночью от атамана, который и приказал ему бросить этот узелок в воду, при чем для подтверждения показал протянутый через всю спину ярко-красный рубец от ременной нагайки. Ночью он заезжал в деревне к некоему Макару, по прозванию Щелкачу, и передал ему, что атаман велел тотчас же сообщить, как подействует отрава. И если подействует, то ночью же он нападет на красных сам.
     - Вот что! - сказал Сергей. - Нам теперь незачем тащиться по трудной дороге в лес. Мы подождем, пока они сами не подойдут к нам. Но необходимо дать им уверенность, что отряд действительно отравлен.
     Для наибольшей правдоподобности было приказано: по лагерю никому не разгуливать, в деревню ни под каким видом не отлучаться.
     Сам Сергей с товарищами отправился к старосте и приказал к завтрашнему дню приготовить подводы, потому что отряд уезжает, при чем было прибавлено, что люди позаболели и есть предположение, что они отравлены. Если же последнее подтвердится, то, уезжая, они подожгут деревню со всех концов.
     Вернулись обратно.
     - Вот только насчет деревни-то зачем ты им пыли напустил? - спросил Николай.
     - Чудак! Как только Макар Щелкач узнает, что люди заболели, он поймет это по-своему, а то обстоятельство, что отряд, уезжая, собирается сжечь это гнездо, заставит его поторопиться донести во-время атаману. Я, брат, хочу, чтобы уже наверняка.
     В лагере курсантов, с наступлением сумерок, началось сильное оживление. Заранее выбрали позиции, измерили дистанции, вырыли и замаскировали окопчики для пулеметов. На рассвете из секретов прибежали курсанты

стр. 102

и сообщили: один о том, что банда заходит в деревню, другой о том, что банда подходит к оврагу, лежащему в двух верстах.
     И еще тише прилегли цепи и еще безмолвнее притаились пулеметы за увядшей листвой мнимых кустов. А серая полоса на окраине неба ширилась и светлела.
     Атаман шел вместе с отрядом со стороны оврага, Карась занял деревню.
     "Уж не подохли ли они?" - подумал атаман, когда они беспрепятственно приблизились меньше чем на версту к мельницам.
     Но в это время несколько редких выстрелов послышались со стороны лагеря, и пули зажжужали где-то высоко в стороне.
     "Ну и стрелки!" - подумал он и густою цепью быстро повел банду вперед, туда, откуда защелкали редкие и совершенно не достигающие цели выстрелы.
     Захлебываясь от радости и предвкушая богатую добычу, бандиты, гуще и гуще смыкая цепи, уже чуть ли не толпами неслись вперед.
     - Ого-го-го! Бросай винтовки!
     - Мухи дохлые!
     Горя от нетерпения, из окраины деревни, бегом, чуть ли не колоннами, бросилась банда Карася с ревом:
     - Даешь пулеметы!
     - Дае-ешь...
     Но тут взвилась голубая ракета, и раздался грохочущий могучий залп, слившийся с рокотом четырех, направленных в самую гущу, пулеметов.
     Огорошенные такой неожиданной встречей, бандиты дрогнули и залегли; но расстреливаемые метким огнем по заранее измеренным дистанциям, в панике бросились бежать. Убегающие люди Карася напоролись на засаду и заметались, бросаясь через огороды и плетни.
     Разгром был полный. Через час отовсюду стали возвращаться запыхавшиеся и обливающиеся потом преследовавшие бандитов роты.
     Весь день разыскивалось и собиралось оружие с убитых. Дорого обошлась эта операция атаману. Сам он скрылся, но среди трупов оказались Оглобля, Черкаш, а также атаманова Сонька. Она лежала посреди небольшого болотца с простреленной головой. В сумке нашли флакон одеколона, пудру и дневник; в нем под рубрикой "моя месть" в списке лично ею уничтоженных врагов значилось - 23 человека.
     Далеко по окрестным селениям пронеслись вести о смерти Могляка, Оглобли, Черкаша, Соньки и Сыча-мельника и о разгроме их шаек.
     Банды притихли и разбились на кучки, ожидая лучших времен, так как ползли отовсюду слухи о поражениях красных на фронтах и об успехе белых.
     Прошло уже около месяца с тех пор как отряд уехал из Киева. За это время он совершенно оторвался от прежней жизни и потерял почти всякую связь с курсами.
     И потому с огромной радостью сегодня встретили весть о том, что их телеграммой вызывают срочно в Киев.
     Все отлично знали, что не пройдет и несколько недель, как снова придется выступать с оружием против одного из бесчисленных врагов, но тем не менее по городу сильно соскучились.

стр. 103

     Слишком уж напряженно-живая и интересная была в то время там жизнь.
     Через два дня отряд подходил к станции, где живо погрузился и без задержки помчался к Киеву.
     Очевидно машинист огромного американского паровоза и начальники мелькающих станций имели на этот счет особое приказание. Потому что еще рано утром курсанты радостными криками приветствовали показавшийся город.
     Когда высадившийся отряд в порядке подходил к курсам, он неожиданно столкнулся с другой только что подходящей колонной своих товарищей, возвращающихся после боев под Жмеринкой.
     С обеих сторон раздалась приветственная команда "смирно", а затем громкие крики "ура" и радостные возгласы, заглушаемые звуками музыки. Запыленные больше чем когда-либо, загоревшие, с честью выполнившие свой долг, обе стороны с гордостью встречались со своими товарищами. Вызванная неожиданной встречею волна горячего энтузиазма прокатилась еще раз по рядам молодых бойцов. И радостные крики ширились, росли, проникали вместе с потоком серых шинелей и громко раскатывались по стенам обширного корпуса.
     Курсанты быстро переоделись в разложенное каптерами по постелям новое обмундирование. Умылись и отправились вниз, на торжественный обед. В большой столовой было прохладно и хорошо. На покрытых скатертями столах стояли цветы и приборы. Играла музыка. Ботт отыскал тут Сергея, радостно пожал ему руку, и они долго беседовали, прислонившись к основанию каменной арки, на которой нарисованный во весь рост Красный Кавалерист рубился с белым офицером.

     XVIII.

     Только по возвращении в Киев Сергей узнал, что Радченко пропал без вести и что начальник курсов на свободе. К счастью предательство еще не успело осуществиться. Сергей, посоветовавшись с Боттом, решил: установить слежку за Сорокиным и если не удастся выследить его сообщников, арестовать его одного. А Николай пошел к Эмме.
     Солнце уже скрылось за горизонтом, когда Николай завидел знакомый беленький домик. Прошел уже месяц с тех пор, когда он убегал отсюда ночью, нагруженный поклажей наподобие ночного разбойника.
     Вот и калитка. Но войти туда он теперь не мог, - нужно было оградить Эмму от каких-либо подозрений. А потому он подошел к плетню со стороны жилого переулка и, остановившись под кустом акации, стал наблюдать.
     Садик был пуст, и никого в нем не было, только жирный кот развалившись спал на круглом столике. Он подождал еще немного, - все оставалось попрежнему. Вдруг дверь хлопнула, и через веранду торопливо промелькнула знакомая фигурка и снова скрылась.
     "Экая недогадливая! - подумал Николай. - И не взглянула даже".
     Через некоторое время Эмма показалась снова, торопливо накинула на-ходу шарф и вышла на улицу.

стр. 104

     Николай пропустил ее мимо, потом последовал за ней немного поодаль, до тех пор пока не миновали они несколько уличек, наконец подошел и осторожно взял ее за руку.
     Она сильно вздрогнула, но, увидевши его, не удивилась, а проговорила только торопливо и возбужденно:
     - Я знала уже, что вы вернулись, и шла сама к тебе. Идем!
     - Куда?
     - Все равно! Подальше отсюда только.
     Они пошли широкими улицами Киева. Почти всю дорогу они ничего не говорили.
     Наконец, на одном из бульваров они выбрали самую глухую скамейку в углу и сели.
     - Что с тобою, Эмма? Ты чем-то расстроена... взволнована.
     - Немудрено! - горько усмехнувшись, ответила она. - Можно бы и совсем с ума сойти.
     - Ну успокойся! Что такое? Расскажи мне все по порядку.
     - Хорошо!..
     И она, путаясь, часто останавливаясь, рассказала ему о том, как весь месяц шли в ее доме совещания петлюровцев. Ее вотчим, офицер петлюровской армии, вернулся домой, словно Киев уже не принадлежал красным.
     - Эмма! - сказал Николай, заглядывая ей в лицо. - Тех сведений, которые ты мне сообщила, вполне достаточно. Завтра же эта предательская игра будет прекращена. А теперь скажи - ты любишь меня?
     Она просто ответила:
     - Ты знаешь!
     - Ну вот! Я тебя тоже, - это видно было уже давно. Но теперь беспокойное и тяжелое время, скоро будет выпуск, и я уеду на фронт. Думать о чем-нибудь личном сейчас нельзя. Но вырвать тебя теперь же из этого болота, которое называется твоим домом, необходимо. Ты согласна?
     - Да! Но...
     - Ничего не "но". Я сегодня же переговорю с комиссаром, и мы что-нибудь устроим. А потом, когда мы уйдем на фронт, ты уедешь в Москву к моей матери... Ничего не "неудобно". Во-первых, отец - коммунист, и он только рад будет оказать тебе всяческую помощь, во-вторых, моя мать все-таки приходится же тебе теткой.
     Они встали и пошли обратно. Несмотря на поздний час, на улицах города было шумно, светло и людно. Повсюду мелькали огни кабачков, подвалов. Сквозь открытые окна ресторана доносились громкие звуки марша, сменившиеся вскоре игривыми мотивами сначала "Карапета", потом "Яблочка", потом еще чем-то.

          - Раньше были денежки, были и бумажки, -

     доносился чей-то высокий ломающийся тенор, -

          - А теперь Россия ходит без рубашки.

     Ото всего веяло разгулом распустившейся и чающей скорого избавления буржуазии.
     Николай проводил Эмму до самого дома.

стр. 105

     XIX.

     Владимир был сыном слесаря и часто помогал отцу в работе. Потому ему не стоило особенного труда сделать по восковому слепку ключ для двери комнаты начальника курсов.
     Сергей зашел к Ботту, объяснил в чем дело и попросил под каким-нибудь предлогом увести Сорокина на час с курсов.
     - Хорошо! - согласился тот. - Как раз кстати, нам нужно съездить с докладом о работе отрядов.
     Когда увозивший их экипаж скрылся, Сергей и Владимир отправились в темный конец коридора, отперли новым ключом дверь, заперлись изнутри и огляделись. Квартира состояла из двух хорошо обставленных комнат. Они осторожно перерыли все ящики и полки, но ничего подозрительного не нашли.
     Они уже собрались уходить, как Сергей остановился в маленькой темной прихожей возле заставленной умывальником, наглухо завинченной печки. Отодвинули... развинтили и открыли тяжелую дверку. В глаза сразу же бросились какие-то бумаги и письма.
     - Ага! - сказал, просмотревши мельком, Сергей. - Это-то нам и нужно. Теперь и слежка излишнею будет.
     И он положил все обратно.
     Ночью пришел Николай и подробно рассказал обо всем комиссару и товарищам. Сведений набралось более чем достаточно. Решено было Сорокина арестовать сейчас же, а об Агорском сообщить в Чека. Николай рассказал также Ботту о том, что сделала для них Эмма и о ее положении. Ботт охотно согласился дать ей небольшие задания по клубной работе на курсах. На первое время это было удачным разрешением вопроса.
     Теперь нужно было произвести арест.
     Все четверо направились к кабинету. Сергей подошел и нажал кнопку фонического аппарата, вызывая квартиру. Через несколько минут послышался ответный гудок и потом вопрос:
     - Я слушаю! Кто у телефона?
     - Дежурный по курсам. Вас просят по городскому от начальника гарнизона.
     - Сейчас приду.
     Вскоре послышались шаги, вошел Сорокин и направился к телефону.
     - Алло! Я слушаю. В чем дело?
     - Дело в том, что вы арестованы, - проговорил подходя Ботт.
     А Владимир твердо положил руку на кобур его револьвера.
     Генеральское лицо начальника побагровело от бессильной злобы, и он понял, кажется, что игра его проиграна, но темные точки направленных на него ноганов заставили его отказаться от мысли о сопротивлении. Он ни о чем не спросил, не поинтересовался даже о причинах такого внезапного ареста, а только процедил негромко:
     - Что же! Пусть пока будет так!
     Его отвели в крепкую камеру бывшего карцера и к дверям и к окну выставили надежные парные посты.

стр. 106

     Всю ночь не спали наши товарищи. Долго Ботт говорил с кем-то по телефону, потом отсылал захваченные бумаги с прискакавшим откуда-то верховым. Квартиру обыскали еще раз. Помимо всего там нашли еще тщательно завернутую новенькую генеральскую форму и двадцать пар блестящих, вызолоченных, на разные чины, погон.
     - Точно целую армию формировать собирался.
     - Кто ж его знает! Разве не из этого же теста были слеплены Деникины, Каледины и прочие спасатели отечества.
     Наступало утро.
     Из генеральской квартиры ребята перетаскали лучшую мебель в небольшую светлую комнату возле коридора, занимаемого семьями комсостава. - Вышло очень недурно. - Это для Эммы.
     Рано утром с небольшой корзинкой она вышла из дома и направилась к роще. Там ее уже ожидал Николай.
     - Ну, ты совсем?
     - Совсем, Коля!
     - Не жалко?
     - Нет! - и она, обернувшись, посмотрела в сторону оставленного дома. - Теперь уже не жалко!
     - Ну так значит теперь жить и работать по-новому. Не так ли, детка?
     И он, подхвативши, легко подбросил ее в воздух, поймал сильными руками и поставил на землю.
     - Конечно так!
     Днем Укрчека арестовала обоих Агорских, при которых нашли много ценных сведений и бумаг. Домик заперли и запечатали.
     Опасная игра изменников на этот раз сорвалась.
     Начальника курсов расстреляли сами курсанты. Его обрюзгшее генеральское лицо не выражало ни особенного страха, ни растерянности, когда повели его за корпус к роще. Он усиленно сосал всю дорогу свою дорогую пенковую трубку и поминутно сплевывал на сухую, желтую траву. И только когда его поставили возле толстой каменной стены у рощи, он как будто с изумлением посмотрел на стоящий перед ним ряд, на окружающих курсантов, и окинул всех полным сознания своего собственного превосходства взглядом. И в загрохотавшем залпе потерялось последнее, презрительно брошенное им слово:
     - ...Сволочи!
     Через два дня Петлюра внезапным ударом продвинулся за Фастов и очутился чуть ли не под самым Киевом. Это было для всех неожиданностью, так как предполагали, что красные части продержатся значительно дольше.

     XX.

     - Слушайте! Слушайте!
     - Тише!
     - Это ветер!

стр. 107

     - Нет, это не ветер.
     - Это орудия.
     - Так тихо?
     - Тихо, потому что далеко.
     - Да... Это орудия.
     Курсанты высыпали на широкий плац, на крыльцо и даже на крышу корпуса и внимательно вслушивались в чуть слышные порывы воздуха.
     Ежедневные сводки доносили о непрерывном продвижении противника. Уже потерян был Курск, отошли: Полтава, Житомир, Жмеринка. Уже подходил враг с тылу к Чернигову и только еще Киев держался в руках Советской власти.
     Но вскоре очевидно суждено было пасть и ему, так как все уже и уже сжималось вокруг белое кольцо, и все наглее и смелее бороздили бесчисленные банды его окрестности.
     Провода перерывались, маршрутные поезда летели под откос или останавливались перед разобранными путями.
     Шла спешная эвакуация, хотя отправлять что-либо ценное поездами не представлялось возможности из-за бандитизма. Даже баржи приходили к Гомелю с продырявленными пулями бортами. Со всех сторон теперь, после жестоких боев, сюда подходили командные курсы Украины: Харьковские, Полтавские, Сумские, Екатеринославские, Черкасские и другие - всех родов оружия - для того, чтобы впоследствии сорганизоваться в железную "бригаду курсантов", которой и пришлось вскоре принять на свои плечи всю тяжесть двухстороннего Петлюро-Деникинского удара. Часто теперь по синему небу скользили куда-то улетающие и откуда-то прилетающие аэропланы. А по земле - тяжело пыхтящие бронепоезда, с погнутым осколками снарядов железом, срывались со станций и уносились на подкрепление частей фронта.

     XXI.

     Уже пятый день, как отбивается бригада курсантов, - отбивается и тает. Уже сменили с боем четыре позиции и только отошли на пятую.
     - Последняя, товарищи!
     - Последняя! Дальше некуда!
     Жгло августовское солнце, когда измученные и обливающиеся потом курсанты вливались в старые, поросшие травой, изгибающиеся окопы, вырытые почти что под самым Киевом еще во времена германской оккупации.
     - Вода есть? - еле ворочая пересохшим языком, спросил, подходя к Владимиру, покачивающийся от усталости Николай.
     - На, бери!
     Прильнув истрескавшимися губами к горлышку алюминиевой фляги, долго, с жадностью тянул тепловатую водицу.
     Взвизгнув, шлепнулась почти рядом о сухую глину шальная пуля и умчалась рикошетом в сторону, оставивши облачко красноватой пыли.
     - Осторожней! Стань за бруствер.

стр. 108

     И опять напряженная тишина.
     - Говорят, справа пластунов поставили.
     - Много ли толку в пластунах. Два батальона. - Помолчали. Где-то далеко влево загудел броневик, и эхо разнеслось по притихшим полям. - У-ууу!..
     - Гудит!
     Шевельнул потихоньку головками отцветающего клевера ветер и снова спрятался.
     - Сережа! Пить хочешь?
     - Дай!
     Выпил все той же тепловато-пресной воды. Отер рукавом со лба капли крупного пота. Долго смотрел задумчиво в убегающую даль пожелтевших полей и вздохнул тяжело.
     - Стасин убит?
     - Убит!
     - А Кравченко?
     - Кравченко, тоже!
     - Жалко Стасина!
     - Всех жалко! Им-то еще ничего, а вот которые ранеными поостались! Плохо!
     - Федорчук застрелился сам.
     - Кто видел?
     - Видели! Пуля ему попала в ногу. Приподнялся, махнул рукой товарищам и выстрелил себе в голову.
     Жужжал по земле над поблекшей травою мохнатый шмель спокойно.
     Жужжал в глубине ослепительно-яркого неба аэроплан однотонно.
     - Жжз-жжж!
     И смерть чувствовалась так близко, близко. Не тогда, когда шум, грохот, а вот сейчас, когда все так безмолвно и тихо... Жжз-жжж!..
     - Тах-та-бах!..
     - Вот она!
     - Тах-та-бабах.
     - Вот!.. Вот она!
     И дальше в грохоте смешались и мысли, и взрывы, и время. Прямо перед глазами, - цепь... другая. - Быстрый и судорожный огонь.
     - Ага, редеют!
     Батарея...
     - Наша! Отвечает!
     Еще и еще цепи, еще и еще огонь. Окопы громятся чугуном и сталью, и нет уже ни правильного управления, ни порядка. И бой идет в открытую, по полям.
     Трудно... тяжело!..
     - Врете, чортовы дети. Не подойдете!
     Кричит оставшийся с несколькими нумерами пулеметчик:
     - Врете, собачьи души!
     И садит ленту за лентой в наступающих.
     - Бросай винтовки!... О-го-го, бросай!

стр. 109

     - Получай! Первую!.. вторую!..
     И с треском рвутся брошенные гранаты перед кучкой нападающих на курсанта петлюровцев.
     Стремителен, как порыв ветра, с гиканьем вырывается откуда-то эскадрон и взмахивает тяжелым ударом в одну из передних рот.
     - Смыкайся! Смыкайся! - кричит Сергей. Но его голос совершенно теряется посреди шума и выстрелов.
     Эскадрон успевает врубиться в какой-то оторвавшийся взвод, попадает под огонь пулеметов и мчится, растеривая всадников, назад.
     Пулеметчик, с разбитой пулею ногой, уже остался один и, выпустивши последнюю ленту, поднимает валяющийся карабин и стреляет в упор, разбивая короб "максима" с криком:
     - Нате! Подавитесь теперь, сволочи!
     На фланге бронепоезд, отбиваясь из орудий, ревет и мечется. Его песня спета, полотно сзади разбито.
     - Горинов, отходим! - кричит Сергею под самое ухо Ботт. - Бесполезно... уже охватывают.
     Справа петлюровцы забирали все глубже и глубже и густыми массами кидались на тоненькую цепь. Пластуны не выдержали и отступили.
     - Кончено?
     - Кончено, брат!
     С хрипом пролетел и бухнулся почти рядом, вздымая клубы черной пыли и дыма, взорвавшийся снаряд. Отброшенный с силою упал, но тотчас же вскочил невредимым Владимир. С разорванной на груди рубахой, шатаясь, поднялся Сержук. Шагнул, как бы порываясь что-то сказать товарищам, и упал с хлынувшей из горла кровью.
     А влево на фланге что-то гулко ахнуло, перекатившись по полям и заглушая трескотню ружейных выстрелов. И белое облако пара взвилось над взорванным броневиком.
     Разбитые части отступали.

     XXII.

     Вот и беленькие домики окраин Киева. Здесь Петлюра и Деникин не нужны. В страхе перед надвигающейся напастью их обитатели попрятались по погребам и подвалам.
     Беспорядочно и торопливо вливались смешавшиеся остатки красных частей в город.
     Чем больше они подвигались к центру, тем больше попадался им на глаза торопящийся и снующий народ. Носились мотоциклеты, гудели автомобили, тянулись бесконечные обозы, и кучками, с узлами на плечах, уходили какие-то люди.
     - Это - беженцы, рабочие! - пояснил кто-то. - Кто от деникинцев, кто от петлюровцев. Чорт их знает, который захватит раньше город.
     Шли не останавливаясь дальше. Вот налево и бывшая курсовая обитель. Золотило заходящее солнце верхушки знакомой зеленой рощи, еще недавно шумной и оживленной, а теперь пустой и безмолвной.

стр. 110

     Молчал черными пятнами распахнутых окон покинутый корпус. И стройно, точно бессменные часовые, застыли рядами тополя вокруг безлюдного плаца.
     Стало больно. Но скорей - мимо и мимо, - некогда...
     В разных концах города раздавались с чердаков выстрелы по отступающим. Бухали церковные колокола, - где набатом, где пасхальным перезвоном.
     Это торжествовала контр-революция.
     Но вот и Цепной мост. Не без труда наши товарищи протиснулись к нему и, подхваченные людской массою, стали продвигаться вперед.
     Где-то на окраинах стала раздаваться трескотня и сзади задавили еще отчаянней.
     Нельзя было сказать, что по мосту двигался кто-нибудь самостоятельно. Тысячи человек втиснувшись текли по нему, плотно прижавшись друг к другу.
     Возле Сергея автомобиль, с попортившимся почему-то мотором, захваченный общим течением, продолжал продвигаться безостановочно, вместе со всеми. Огромный мост скрипел, дрожал, и - казалось - вот вот рухнет в волны Днепра.
     Наконец-то - и на том берегу. Двинулись без передышки дальше по прямому шоссе - надо было торопиться. Потому что - если по этой массе да успеть поставить с гор трехдюймовки? - При одной мысли становилось даже страшно.
     Еще немного, - миновали слободку и с шоссе свернули на Броварский лес.
     Было уже совсем темно. Сотни груженых подвод тащились куда-то выбивающимися из сил лошадьми по ночной, корявой и загроможденной дороге.
     Изредка из города, раскатываясь гулким эхом, ахал снаряд, потом другой, через некоторое время третий, и так все время.
     Испуганные лошади шарахались в стороны, выламывая оглобли и выворачивая воза.
     В темноте то и дело попадались какие-то валяющиеся поперек пути корзинки, тюки, ящики.
     Повсюду, спотыкаясь, бродили невидимыми массами беженцы, курсанты, отбившиеся от частей красноармейцы. Все это, в глубоком мраке, перепутанное, стихийное, создавало представление о каком-то мифическом хаосе. Головы большинства сверлила только одна мысль. "Потом!.. все потом! а сейчас отдохнуть... спать!" Многие дремали на-ходу, придерживаясь за оглобли или перекладину телеги и еле переставляя ноги. Некоторые присаживались у края дороги перевести дух и совершенно помимо своей воли засыпали. Через них перешагивали, об них спотыкались, но они не слыхали и не чувствовали.
     Сергей с товарищами возле отдыхающих остатков своей роты стоял на высоком лесистом бугру, всматриваясь в сторону Киева.
     Пора было уходить.
     - Ну! Прощай, Украина! - сказал один.

стр. 111

     - Прощай! - мысленно, эхом, повторили другие.
     - Опять здесь скоро будем!
     - Будем!..
     Далеко внизу черным блеском отсвечивал изгибающийся Днепр. По темному небу бродил бесшумно прожектор. И где-то на окраинах занималось зарево пожара.
     И точно последний прощальный салют уходящим, ослепительно-ярким блеском вдруг вспыхнуло небо. Потом могучий гул, точно залп сотен орудий, прокатился далеко по окрестностям. Утих!.. Потом еще и еще. И заметалась вспугнутая темная ночь. И казалось, что судорожно вздрагивала земля.
     Это рвались пороховые погреба оставленного города.

     Конец первой повести.

(Ковш: Литературно-художественные альманахи / Ответственный редактор С. Семенов. Л. Гиз. 1925. Кн. 1)