стр. 305

     ЭД. БАГРИЦКИЙ

     ИЗ КНИГИ "ПОБЕДИТЕЛЬ"

     Пыль по ноздрям - лошади ржут...
     Акации сыплются на дрова...
     Треплется по ветру рыжий джут...
     Солнце стоит посреди двора...

     Рычаньем и чадом воздух прорыв,
     Приходит обеденный перерыв.

     Домой до вечера. Тишина...
     Солнце кипит в каждом кремне.
     Но глухо, от сердца, из глубины,
     Предчувствие кашля идет ко мне.

     И сызнова мир колюч и наг;
     Камни - углы, дома - углы;
     Трава до оскомины зелена;
     Дороги до скрежета белы...

     Надсаживаясь и спеша до-нельзя,
     Лезут под солнце ростки и Цельсий.

     (Значит: в гортани просохла слизь,
     Воздух, прожарясь, стекает вниз,
     А снизу, цепляясь по веткам лоз,
     Плесенью лезет туберкулез).

     Земля надрывается от жары.
     Термометр взорван... И на меня,

стр. 306

     Грохоча, осыпаются миры
     Каплями ртутного огня,
     Обжигают меня, текут ко рту,
     И вся дорога бежит, как ртуть.
     И вечером - в клуб (доклад и кино,
     Собранье рабкоровского кружка).
     Дома же сонно и полутемно...
     О, скромная заповедь молока!
     Под окнами тот же скопческий вид,
     Тот же кошачий и детский мир,
     Который удушьем ползет в крови,
     Который до отвращения мил,
     Чадом которого ноздри, рот,
     Бронхи и легкие - все полно,
     Которому голосом сковород
     Напоминать о себе дано,
     Напоминать: "Подремал пока,
     Правильно в мире. Усни, сынок".

     Тягостно коченеет рука,
     Жилка колотится о висок.

     (Значит: упорней бронхи сосут
     Воздух по капле в каждый сосуд;
     Значит: на ткани полезла ржа;
     Значит: озноб, духота, жар.)
     Жилка колотится у виска,
     Судорожно дрожит у век,
     Будто постукивает слегка
     Остроугольный палец в дверь...

     Надо открыть, в конце концов.
     "Войдите". И он идет сюда:
     Остроугольное лицо,
     Остроугольная борода...
     (Прямо с простенка не он ли, не он,

стр. 307

     Выплыл из воспаленных знамен,
     Выпятив бороду, щурясь слегка
     Едким глазом из-под козырька?)
     Я говорю ему: - Вы ко мне,
     Феликс Эдмундович? Я нездоров. -
          Солнце спускается по стене
          Кошкам на ужин в помойный ров.
          Заря разливает компотный сок,
          Идет знаменитая тишина;
          И вот над уборной из досок
          Вылазит неприбранная луна...
     - Нет. Я попросту потолковать.
     И опускается на кровать.

     Как бы продолжая давнишний спор,
     Он говорит: - Под окошком двор
     В колючих кошках, в мертвой траве -
     Не разберешься, который век.
     А век поджидает на мостовой,
     Сосредоточен, как часовой.
     Иди и не бойся с ним рядом встать,
     Твое одиночество веку подстать...
     Оглянешься - а вокруг враги,
     Руки протянешь - и нет друзей;
     Но если он скажет: "солги", -
          Солги...
     Но если он скажет: "убей", -
          Убей...
     Я тоже почувствовал тяжкий груз
     Опущенной на плечо руки.
     Подстриженный по-солдатски ус
     Касался тоже моей щеки.
     И стол мой раскидывался, как страна,
     В крови и чернилах квадрат сукна,
     Ржавчина перьев, бумаги клок -

стр. 308

     Все друга и недруга стерегло...
     Враги приходили - на тот же стул
     Садились и рушились в пустоту...
     Их нежные кости сосала грязь,
     Над ними захлопывались рвы,
     И надпись на приговоре вилась
     Струей из простреленной головы...
     О, мать - революция! Не легка
     Трехгранная откровенность штыка, -
     Он вздыбился из гущины кровей,
     Матерый желудочный быт земли
     Трави его трактором! Песней бей!
     Лопатой взнуздай, киркой проколи.
     Он вздыбился над головой твоей -
     Прими на рогатину и повали.
     Да будет почетной участь твоя,
     Умри, побеждая, как умер я. -
     Смолкает... Жилка о висок
     Глуше и осторожней бьет...
     (Значит: из пор, как студеный сок,
     Медленный проступает пот...)
     И ветер в лицо, как водка из ведра,
     Как вестник победы, как снег, как стынь.
     Луна лейкоцитом над кругом двора,
     Звезды круглые, и круглые кусты.
     Скатываются девять часов
     В огромную бочку возле окна.
     Я выхожу. За спиной засов
     Защелкивается. И тишина.
     Земля, наплывающая из мглы,
     Легла, как наструганная доска,
     Готовая к легкой пляске пилы,
     К тяжелой походке молотка.
     И я ухожу (а вокруг темно)
     В клуб, где нынче доклад и кино,
     Собрание рабкоровского кружка.

(На литературном посту: Литературно-художественный сборник. М. Московский рабочий. 1930. )

home