стр. 199
Михаил Барсуков
ЛЮСИ
<ЖЕСТОКИЕ РАССКАЗЫ>
Е. Д. Галдовскому
Я и Саша - мой брат, - миновав пыльную улицу села, вышли к полю и свернули за угол белой ограды, скрывавшей парк фабриканта Рено.
Мы заглядывали в парк через чугунную решетку и видели перед собою аллеи разросшихся лип, кущи орешника, сумрачную зелень одиноких кедров. И только кое-где между деревьев светлели далекие цветники.
Нам - малышам - все, что находилось за этой оградой, казалось непостижимым и тревожило нас. И все же мы в один миг забыли о волновавших нас предчувствиях, когда увидали за оградой мальчика лет девяти, ехавшего на блестящей машине.
Это был Люси, сын фабриканта.
Люси умело крутил педали трехколесного велосипеда, пока не устал и не слез с него, остановившись возле огромной лиственницы.
Мы с братом тоже остановились и с повадкой зверенышей всматривались в своего сверстника.
Люси был редким гостем в селе, появляясь здесь только летом. Но и летом мы видели его не часто - он жил за белой оградой.
Люси заметил наши головы и, не отходя от велосипеда, остановил на нас долгий взгляд, полный нерешимости.
Мы, между тем, продолжали разглядывать мальчика - его блузку с голубым бантом, прозрачный шлем светлых волос на его голове и такое же прозрачное, не загоревшее лицо.
- Люс-и - раздумчиво шепнул я себе и позвал брата: - пойдем!
Мы медленно двинулись вдоль ограды. Но не прошли
стр. 200
мы и десяти шагов, как около наших ног упала шишка лиственницы, потом другая... третья...
Мы недоуменно оглянулись и наши взгляды упали на Люси, в прежней позе стоявшего на лужку за оградой.
И не потому, что кроме Люси вокруг нас никого не было, а по его прячущейся в себя фигуре, по его блестящему и сведенному взгляду мы поняли, что это он кидал в нас шишками.
Насторожившись, мы на одно мгновение стушевались и видели перед собой ту же чугунную ограду и деревья тихого парка, купавшегося в солнце.
Саша нашелся быстрее меня и, отломив от столба ограды кусок штукатурки, отошел на несколько шагов, разбежался и, стоя на одной подогнутой ноге, пустил штукатурку в Люси.
Люси резко покачнулся и, оставив велосипед у лиственницы, - побежал к дому.
- Босые дураки, - крикнул он нам, повернув лицо на-бегу.
- Ну, подожди! - сказал Саша. Впрочем, он сейчас же забыл о происшедшем, поднял шишку лиственницы и, вскинув к небу целящиеся глаза, пустил шишку вверх.
Меня же этот случай с Люси взволновал - то-и-дело в течение всего дня я вдруг забывал обо всем, что забавляло нас, и оставался в замкнутом раздумьи.
Когда мы возвращались домой и проходили мимо белой ограды, я испытал чувство непонятной скуки.
Моя грудь, до боли нагнетенная воздухом, была опустошена. Белые столбы ограды и неслышные деревья парка осели, казалось, к земле.
Они теперь не манили к себе, а лишь отягощали взгляд и были ненужными, как прозвеневший в воздухе и вдруг упавший на платье майский жук.
стр. 201
Такое же чувство я пережил еще раз на следующий день, когда, отправившись купаться, проходил мимо трехэтажного белого дома.
Заглянув в открытые окна, я увидел лепной потолок и края стен, оберегавших взгляд своей пестротой.
Когда мы, запоздав, возвращались домой, в этих окнах горел свет. От вида освещенных окон и от сознания того, что в этом пустующем доме живет сейчас только Люси со своей гувернанткой, дом казался еще более пустым и огромным. Только низкое летнее небо и его пустынные звезды сторожили покой дома и его темных комнат, - в которых, как на дне колодца, дремали короткие отголоски уличного шума.
Когда я заглянул через ограду в темный сад, из него тоже, как из колодца, пахнуло запахом ночной свежести. Она таяла в моем глубоком и горячем дыхании. Меж деревьев стояли тишина и мрак, но я чувствовал, что ночной сад живет какой-то таинственной жизнью. Может быть, мне казалось так потому, что Люси, и особенно его прозрачные волосы, подстриженные на лбу, напоминали о полузабытой сказке, воскрешая в памяти высокие башни мрачного замка, оледеневшие в лунном свете, зашитых в железо рыцарей и вот этого до-боли памятного мальчика в башмаках с пряжками и с прямой линией волос на лбу.
Я стоял так с минуту и, должно быть, глаза мои расширились, как темнота в комнате, из которой вдруг унесли лампу. Потом, услышав какой-то звук, донесшийся из глубины сада, я похолодел от испуга, и, вздрогнув, осыпался светом своего видения. Перед моими глазами белел край ограды.
Домой мы пришли поздно. Отец сидел на деревянном балконе и читал книгу. В свете лампы кружились бабочки и мошкара, поднявшиеся вместе с теплой сыростью от реки,
стр. 202
протекавшей возле нашего дома. Я тоже взял книгу и вышел на балкон. Но мне не читалось и почему-то все мерещились с белых страниц строки недавно прочитанного стихотворения:
Где гнутся над омутом лозы,
Весеннее солнце печет, -
Гуляют и пляшут стрекозы,
Веселый ведут хоровод.
А ночью я долго не мог заснуть, и потом видел во сне, будто Люси - нищий - и подходит ко мне просить милостыню. Это пугало меня, и я один раз вскочил с постели, чтобы напиться воды, но, простояв в забытьи несколько минут у окна, за которым освещенная теперь луной переплетала зыбкие струи река, - снова лег.
Солнечный свет раннего утра рассеял мои видения. И в тот же день мы с Сашей резво носились, вооруженные цветными сетками по спаленному полю, украшенному неприхотливой гвоздикой.
День был, по-обычному, тих и жарок.
Отрываясь от погони за бабочками, я смотрел на высокие облака, таявшие в голубом небе. Небо, бледное от жары, развесило над горизонтом иссякшие, белесые края.
Я долго гонялся за синим, блестящекрылым мотыльком и, остановившись, увидел, что мы забрели очень далеко.
Позади нас горячо горела на солнце белая колокольня. Впереди, приближаясь к нам, все ясней рисовался засиненный лес, готовый открыть нам свои прохладные, сумрачные своды.
Мне казалось, что мы были одни в поле. Но тонкий храп коня привлек мое внимание к пролегавшей поблизости дороге. Обернувшись, я увидел на дороге коляску и сидевшего в ней худого, неподвижного человека.
стр. 203
- Рено! - шопотом сказал подбежавший ко мне брат.
Я также узнал седока, хотя видел его всего лишь второй раз. Но я с первого взгляда запомнил все черты его лица - седоватые виски, крутой и острый подбородок и сухую пестроту щек. Это лицо должно быть никогда не улыбалось. Между тем, Рено повернулся в нашу сторону и его глаза остановили на нас короткий и умный взгляд.
- Люси! - услышал я шопот брата и, словно уличенный в чем-то, взглянул по направлению его взгляда.
Люси собирал гвоздику, бегая по ту сторону дороги. В тот момент, когда мы его заметили, он стоял спиной к нам и повернулся с легкой внезапностью, вытянувшись и вскинув голову.
Люси заметил нас. Перестав собирать гвоздику, он смотрел в нашу сторону и его взгляд мчался к нам открытой тревогой. Мы тогда с явной и упорной досадой посмотрели на сидевшего в коляске Рено.
Он отвернулся от нас и крикнул сыну:
- Luci! viens ici*1.
Мы не поняли французской фразы, но хорошо почувствовали ее смысл, когда Люси с готовностью подбежал к отцу. Прядавший ушами тонконогий скакун повернул к нам рассеянный и взнузданный взгляд.
- Viens ici, viens ici, - неспешно повторил Рено своему сыну, остановившемуся на подножке экипажа, - tu as couru plus, qu'il faut*2.
Люси сел в коляску и спросил отца:
- Кто эти мальчишки?
- As-tu besoin de le savoir?*3. Не смотри туда.
_______________
*1 Люси, иди сюда!
*2 Сюда! Сюда... ты бегал больше, чем нужно.
*3 Тебе это необходимо знать?
стр. 204
Люси взял в руки вожжи, и в этот момент я во внезапном смущении оторвал взгляд от коляски.
Перед моими глазами пронеслась далекая сияющая колокольня и я снова почувствовал зной, вскипавший на земле слитным звоном кузнечиков. Потом я увидел брата, голубыми глазами догонявшего тронувшийся экипаж. Я растерялся в этот момент. Мне хотелось броситься за экипажем и бежать за ним, задыхаясь и иссыхая в дорожной пыли, лишь бы не терять из вида сидевших в экипаже людей.
Но я остался на месте и, вдруг вскипев, закричал певуче и звонко внезапно пришедшие на ум слова:
- Люси, Люси! На-ко, укуси!
И тут же повторил свой крик.
Ко мне медленно повернулось холодное озирающее лицо, и голубые шины скрылись в дорожной пыли.
Саша стоял позади меня и тянул за рубашку:
- Идем, идем! Что ты делаешь? Он нажалуется папе!
Мы пошли в лес и пробродили там почти до вечера.
Когда мы возвратились домой, нас встретила в прохладных сенях мать.
- Что вы наделали? - огорошила она нас внезапным вопросом.
- Что?
- Идите к отцу... он ждет вас уже час.
Мы пошли в отцовский кабинет.
- Это что? - резко спросил отец, когда мы, задыхаясь, остановились перед ним.
Мы молчали.
- Кто это сделал? - спросил отец снова, как помеху, выбрасывая слова.
Мы молчали.
- Сейчас же ступайте туда, - говорил отец, путаясь
стр. 205
между нас глазами, - просите прощения, и без этого не возвращайтесь.
Мы вышли из дома. После знойного дня стояла тишь, река в вечернем блеске казалась воздушной и высоко на горизонте толпились розовеющие поля.
Я был в каком-то тумане и меня не обременяло даже то, что я должен буду просить прощения, не чувствуя за собой вины.
В белом доме, который терял теперь свою таинственность, нас встретила горничная. Она не могла понять, что нам нужно и, наконец, сломленная нашим упорством, повела нас в сад - к Рено.
В саду благоухали цветы. Целая стена привитых диких роз разливала маслянистый аромат.
Никогда не виданные нами клумбы, черные от вечерней поливки, казались огромными могилами.
Мы шли босиком и остывавший песок осыпал наши разгоряченные ноги.
В белой резной беседке, куда мы поднялись, - сидели на плетеном диване Рено и Люси.
Увидев нас, Люси прижался к отцу и боязнь, возбуждавшая отца, глядела из глаз мальчика. Он, наверное, жестоко заплакал бы, если бы Рено стал бить нас.
Я быстро подошел к Рено и, опустив глаза, искренне сказал:
- Простите меня.
- Ты передо мной не виноват, - раздельно сказал Рено, - проси прощения у Люси.
Я мельком взглянул на Рено и потом увидел перед собой обиженные глаза мальчика, открытые передо мной широко и пугливо.
Я ничего не говорил и молча трогал просиявшим взглядом беспутные, вздрагивающие веки врага.
стр. 206
- Ну, - сказал Рено.
Я молчал.
- Ну, о чем же ты думаешь?
На одно мгновение что-то сдавило мне горло и я совершенно неожиданно для себя всхлипнул.
Услышав, как Рено нервно встал и сказал брезгливо: "Это просто больной ребенок", - я вздрогнул и, как-будто почувствовав, что плакать мне не перед кем, затеребил обвисшую пуговицу на своей кумачевой рубашке, оторвал ее, посмотрел невидящими глазами на Рено, подошел к Люси, и, видя прямо перед собой его побледневшее лицо и светлый галстух, крикнул жарким, надтреснутым голосом:
- Люси, Люси, на-ко, укуси!
Люси громко, навзрыд заплакал.
(Перевальцы. Федерация. 1930. )
