стр. 245

     Павел Дружинин

     ГОГОЛЬ

               М. Горькому

     В ночах, когда гудит и злится
     Пурга, вздымаясь к небесам,
     Когда не дремлется, не спится
     Ни мертвым пашням, ни лесам,

     Когда она скулит и плачет,
     И подвывает, и гнусит -
     На красногривой тройке скачет
     Угрюмый Гоголь по Руси.

     И кажется, вот-вот догонит
     И перегонит бег земли.
     Ушами взмыленные кони
     К холодным звездам прилегли.

     В ночах морозных звездной высью
     Звенят поля - и звон, и грусть,
     И никакой широкой рысью
     Нельзя об'ехать эту Русь.

     Вот огоньки. Ну, слава богу!
     Кажись, жилье... Дымок и гарь
     И вдруг нежданно на дорогу
     Навстречу вырвется почтарь.

стр. 246

     Ругнется крепко ради шутки
     И снова в снеговой туман
     Рванет от полосатой будки
     Любезный кучер Селифан.

     И снова, как у пряхи нитка,
     Звенят, жалкуясь, бубенцы,
     И мчится по снегам кибитка
     Во все дороги и концы.

     Во все дороги... А их много-ль
     Легло в белеющую даль...
     И призадумается Гоголь
     На эту русскую печаль.

     Потом опять с мечтой тревожной
     На миг захочется порвать,
     Чтобы слегка под шум дорожный
     В простой кибитке задремать.

     Но не удастся. Снова, снова -
     Навстречу и снега и грусть,
     И смутный образ Хлестакова
     Опять уж навевает Русь...

     Опять и Плюшкин, и Манилов,
     И нет им счета и числа...
     Какая ж дьявольская сила
     Их в это поле занесла.

     И сколько их тупых обличий
     Век лакированный укрыл,
     Вот и пройдоха городничий
     И множество свинячьих рыл.

стр. 247

     Ревут и насыпают в уши
     Снега расплавленный свинец,
     И уж не мертвые ли души
     Катают в поле бубенец...

     Все может статься, по привычке
     Опять доверившись мечтам,
     Добрейший Чичиков на бричке
     Уныло скачет к мертвецам...

     Ах, эта дикая потеха
     Так в едкой памяти свежа
     И Гоголь давится от смеха,
     Весь загораясь и дрожа.

     И долго под игру метели,
     Смеясь, он корчится до слез,
     В широкий воротник шинели
     Уткнув классический свой нос...

     Но вдруг опять сверкнув глазами
     И пробуравивши снега,
     Он видит, как под небесами
     Плывет звенящая дуга.

     И звезды снова - мимо, мимо
     И бледный месяц - отстает,
     И лишь внизу неукротимо
     Пурга зловещая поет.

     Она кричит, она грохочет:
     Остановись... Держи... держи!..
     И кажется, что буря точит
     Заледенелые ножи.

стр. 248

     И кажется, вот-вот потянет
     Судьба за поводья узды
     И тройка взмыленная встанет
     В последнем взмахе на дыбы...

     Но не покоится, не спится
     Полям, пылающим в снегах,
     И тройка, уж не тройка - птица
     Летит все дальше впопыхах...

     И так неотвратимо взмыло
     Коней сверкающую рать,
     Что никаким свинячьим рылам
     Ее уж больше не догнать.

     Горбатый месяц вьется в свясла,
     Снопами вяжется пурга,
     Ныряет в голубое прясло
     Под звезды тонкая дуга.

     Поля и долы стонут, воют...
     И так, без меры, без конца,
     Пока слегка не приоткроет
     Заря стыдливого лица.

     Тогда, махнув коням усталым
     Широкой ласковой рукой,
     Свернет ямщик на постоялый
     Вкусить и отдых и покой.

     И лишь седок его, скучая
     Под тараканий шум и храп...
     Устанет за стаканом чая
     Мечтать и плакать до утра...

стр. 249

     И перед ним промчатся грозы,
     Чтоб прозвучать в холодной мгле
     За видимые миру слезы
     О светлом счастье на земле.

     А утром каждый обыватель
     Бредя, увидит наяву,
     Как мрачный Гоголь на Арбате
     Сидит и слушает Москву.

(Перевальцы. Федерация. 1930. )

home