стр. 148
О ПРЕДЕЛАХ ПРИСПОСОБЛЯЕМОСТИ НАШЕЙ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ПОЛИТИКИ.
(Доклад тов. Ларина 20 октября 1921 г. в клубе Моск. Ком. Р. К. П.)
I.
Вопрос о пределах приспособляемости нашей экономической политики к создавшемуся положению имеет стать на предстоящее полугодие одним из центральных в жизни нашей партии. На прошлом партийном съезде была намечена новая экономическая политика, постепенно развертывавшаяся затем в жизни, а к предстоящему партийному съезду мы должны наметить границы и тот предел, до которого правильно можно итти при складывающихся условиях в этой области. Вопрос идет здесь не только о приспособлении к внутреннему экономическому состоянию России, к социальному составу ее населения, к преобладанию мелко-буржуазной массы в населении - мы и раньше знали, что Россия страна на 3/4 или 4/5 крестьянская, а не пролетарская. Вопрос идет не об ошибках по глупости, по нашей неумелости и т. п., вопрос этот в общей форме встал, главным образом, потому, что надежды на торжество социалистической революции в Европе в данный момент несколько отодвинулись в будущее, и она не кажется настолько вопросом сегодняшнего дня, как казалась, например, в конце 1918 г.
Когда-то, в конце 1904 г., я написал брошюрку о взятии Порт-Артура. Как сдался Порт-Артур? Японский генерал Ноги окружил его своими войсками и постепенно задушил, потому что с главного театра войны не могли явиться на выручку основные силы царского главнокомандующего Куропаткина. Ибо на главном театре войны японский маршал Ойяма бил в это время Куропаткина раз за разом и оттеснял его все далее.
Мы в России объявили войну нашему внутреннему врагу - буржуазии, - осадили наш капиталистический Порт-Артур и поставили себе ближайшей целью поднять на нем красное знамя: заменить своекорыстное частное хозяйство эксплоататоров единым социалистическим хозяйством государства. Но наша борьба, наша осада внутреннего Порт-Артура есть лишь часть общей войны, которую мировой пролетариат ведет против капитализма. Если в 1903 г. японско-русская война началась с осады японцами Порт-Артура, то главным театром войны явился все же не Артур, а поля Маньчжурии. Так и в классовой войне XX века. Первым решительным актом ее послужила
стр. 149
атака капиталистического Порт-Артура в России, но главным театром остается Европа. И колебание в ту или иную сторону шансов пролетарской революции в Европе не может не отражаться чувствительно и на делах нашего домашнего Артура.
В самом деле, Россия со своим на 80% мелко-буржуазным населением допускает к себе совершенно различное отношение, если она является частью единой социалистической Европы с победившей повсеместно пролетарской революцией, или если она длительно остается единственной страной с рабочей властью среди сонма капиталистических государств. В первом случае она является лишь одной из сравнительно отсталых (аграрных) провинций единой высокоразвитой (индустриальной) Европы - и потому общий уклад жизни и хозяйства легко, сравнительно, равняется по общеевропейскому типу, - подобно тому как наличность в индустриальной Германии некоторых крестьянских районов не уничтожала основного типа и характера немецкого хозяйства (социалистическая Россия, как часть единой социалистической Европы, не знала бы, например, в такой мере того крайне недостаточного снабжения деревни фабрично-заводскими изделиями, которое явилось одной из главных трудностей русской революции, главнейшим препятствием к мирному организованному подтягиванию крестьянства к государственному социалистическому хозяйству).
Наоборот, и само собой разумеется, Россия, изолированная Россия, с господством рабочих, принужденная считаться с длительностью господства капиталистов в других странах, - совсем иначе принуждена определять и свои отношения к непролетарским слоям российского населения, к несоциалистическому типу хозяйства, итти на гораздо большие уступки.
От национализации крупной промышленности, которую можно удержать в мелко-крестьянской стране и при втором из указанных вариантов - мы стали переходить к попыткам построить социалистически все хозяйство на практике лишь во втором полугодии 1918 г. Напомню, что декрет о национализации торговли подписан 21 ноября 1918 г., что разверстка, как метод, закреплена В. Ц. И. К. окончательно лишь в январе 1919 г. и т. п. Что это было за время? Это был период наибольшего подъема рабочего движения в Европе, когда перед нами возникали все новые советские республики, то Финляндская, то Баварская, то Венгерская, - когда только что разворачивалась ноябрьская революция в Германии.
Мировой буржуазии удалось еще раз отбить начавшийся натиск, и судьба и ход мартовского движения 1921 г. в Германии, а перед этим в Италии и т. д. документировали новое положение. Мы не знаем точно, сколько оно продлится, - на мой личный взгляд, насколько можно учесть совокупность условий, относительная устойчивость буржуазного мира в Европе обеспечена не на длинный ряд лет и даже старшие из нас могут рассчитывать увидеть еще крушение старого мира своими глазами. Но пока-то внешние по отношению к России условия изменились - и это должно было повысить удельный вес мелко-буржуазных слоев и внутри России и должно было поставить на очередь и вопрос об элементах буржуазного хозяйства в России вообще. Мы вынуждены были отступить от первоначального плана, сложившегося к концу 1918 г., и речь идет лишь о том, до каких же пор мы будем отступать и до каких пор выгодно итти обратно. Ибо мы идем обратно, понятно, не из внезапно проснувшейся нежности к торговле, деньгам, арендаторам и прочим прелестям, а для того, чтобы рабочему классу легче было продержаться то время, какое отделяет
стр. 150
нас от нового подъема рабочего движения в Европе, - подъема, исторически уже назревающего: каждый год психологической переработки в сознании европейских масс социального сдвига, произошедшего там во время войны, с неизбежностью подготовляет нашу победу (конкретные иллюстрации можно найти, например, в моей брошюре "Состав германского пролетариата").
Могут ли быть границы отступления, когда итти дальше назад более вредно, чем полезно, или останавливаться на мысли о них значит напрасно терять время и все надо предоставить "урокам опыта", т. е. более или менее пассивно воспринимаемой стихии? Конечно, пределы такие есть, и цель моего доклада практическая - я хочу во-время поставить барьер "коммунистической реакции" против начинающего кое-где переливать через край прилива "коммерческого прогресса". Если представить себе, например, теоретически такие условия, что вся наша промышленность отошла бы от государственной пролетарской власти в частно владельческие руки, что восстановлен был бы полностью весь буржуазно-хозяйственный строй и у нас осталась бы роль только обще-административная и контрольная, - то это значило бы постепенно притти к поражению и политическому, да еще предварительно деморализовав рабочий класс. Пределы приспособляемости в нашей экономической политике должны быть, чтобы не очутиться в таком положении. Как же нащупать эти пределы на ближайший период? Наблюдения показывают, что если эпохе военного коммунизма соответствовали "бюрократические" извращения военного коммунизма, то наступающей эпохе соответствуют "буржуазные" извращения мирного коммунизма. Новую экономическую политику нельзя будет успешно защищать перед лицом пролетариата, если мы одновременно не будем вести борьбы против этих буржуазных извращений. Здесь нужно отделить здоровую линию, намеченную нашей партией весной 1921 г., от того извращения, какому эта линия подвергается в действительности. Ибо в действительности происходит часто не то, что написано в директивах, а в жизни рождаются совсем другие вещи, чем те, которые предвидены были на бумаге. Прежде всего надо установить, каков должен быть самый подход к вопросу о новой экономической политике. Следует открыто рассматривать ее как наше поражение, как нашу уступку, но отнюдь не как какое-то новое радостное завоевание, как необходимый и неизбежный шаг, но не как повод к пляске и танцам. Сбивание на последнюю точку зрения, выставление новой политики как какого-то особенного радостного торжества создает неправильный подход к делу и заставляет иногда и на практике искать выход не там, где его искать нужно было бы. А в теории такой подход стирает разницу перед лицом пролетариата между нами и нашими политическими противниками, например, меньшевиками. Последние месяцы, когда читаешь некоторые статьи, иной раз никак не разберешь, кто это пишет: большевик или меньшевик. Свободная торговля нами признана, но отсюда отнюдь не следует, что одинаково положительно обе стороны, большевики и меньшевики, факт этого признания расценивают. Если мы скажем, возьмем пример стачки, где рабочие требовали от капиталиста, владельца предприятия, сокращения рабочего дня до 8-ми часов, но стачку проиграли и обе стороны сошлись на 12-ти часах, - то значит ли это, что их идейная позиция от этого сблизилась? Совершенно нет и нисколько. Наоборот, взаимные отношения еще больше обострились: что для капиталиста - радость, то для рабочего - беда. Так и наша новая экономическая
стр. 151
политика является для нас не движением вперед, а неизбежной бедой, отступательным маневром, выгодным, поскольку он спасает и прикрывает основные позиции армии. Поскольку эта точка зрения нами принимается, постольку на нас лежит обязанность относиться сугубо осторожно к размерам проведения этой политики в жизнь и особенно к оценке ее значения, если мы не хотим в рабочем классе совершенно стереть представление о разнице нашей позиции от позиции наших противников. Не страшно признать необходимость частичного временного отступления, но страшно было бы "сжечь старых богов и поклониться новым".
Если подойти к основам нашей экономической политики и посмотреть, во что она превратилась в жизни, то мы увидим, что она складывается из следующих пяти элементов: 1) в отношении к крестьянству - продналог и другие натурналоги со свободной продажей излишков вместо сплошной разверстки с запретительной монополией; 2) в отношении к промышленности - проведение плана концентрации государственных предприятий в соответствии с нашими средствами; 3) в отношении к рабочему классу - усиление его снабжения пропорционально его труду и уменьшение оплачиваемого государством непроизводительного труда; 4) в отношении к системе управления - раскрепощение государственных предприятий от бюрократических излишеств вплоть до предоставления им части продуктов их производства для самостоятельной реализации на рынке; 5) в отношении к буржуазии - частичное допущение капиталистического хозяйства не только в области обмена, но и в области промышленной. И, наконец, в связи со всем этим - перемена в финансовой политике, возврат к деньгам и денежному учету, от прежней тенденции к натурализации.
Таковы были партийные директивы, единодушно всеми нами принятые и одобренные. Их смысл: новая политика есть прежде всего новое средство для укрепления государственного хозяйства пролетариата и в этом отношении продолжает прежнюю нашу основную линию. "Хоть ты и в новой коже, а сердце у тебя все то же", - вот правильная характеристика основных целей и задач нынешних экономических директив коммунистической партии. Но эти правильно задуманные и сложные директивы хозяйственного маневрирования при своем проведении в жизнь нередко так упрощаются, вульгаризируются и подвергаются влиянию чуждых элементов, что на деле вместо укрепления государственного хозяйства может получиться, порой, разгром хозяйственной мощи пролетарского государства. Если во время войны наблюдался уклон к "бюрократическим извращениям военного коммунизма", то теперь следует оберегаться "буржуазных извращений" коммунизма мирного. И тогда и теперь в сторону этих уклонений толкали определенные условия среды и обстановки, в которых развивается русская революция. Но если поход против тогдашних "бюрократических извращений" был поднят задним числом, после весьма неприятных уроков опыта, то теперь пора быть умными уже "передним умом", надо учиться на старых ошибках и с самого начала замечать и не допускать вредные уклоны.
Начнем с последнего момента - допущения легальной организации буржуазных предприятий, промышленных и торговых. Прежде всего надо дать себе отчет: многого ли можно ожидать для возрождения промышленности от активной и самостоятельной организаторской работы в ней буржуазии, от вкладывания в нее буржуазных капиталов, напр., в форме взятия предприятий в аренду. Я считаю, что ожидать серьезной затраты капиталов и серьезного улучшения было
стр. 152
бы утопично - здесь речь, как правило, может итти лишь о желании урвать или сорвать изрядный куш по случаю арендного умонастроения. Не вкладывать свой капитал, а хищничать - вот естественная "экономическая политика" буржуа при существовании диктатуры пролетариата. Поэтому, между прочим, искатели аренд и сосредоточивают свои усилия преимущественно на пищевой промышленности (мало затрат, быстрая выгода), либо на предприятиях с запасами сырья и топлива легкомысленно или преступно сдаваемых им хозяйственными органами.
В самом деле, чтобы буржуазия пошла на крупные длительные затраты и вообще всерьез отнеслась к делу, а не только в порядке хищнического налета, надо, чтоб она чувствовала доверие к существующему режиму. Но никакого доверия к себе со стороны буржуазии мы не приобретем и приобрести не можем, сколько бы мы ни говорили, сколько бы мы ни писали, ни издавали декретов, что ни реквизировать, ни конфисковать и вообще обижать не будем.
Это все равно, как если, например, в нашей прежней нелегальной жизни появился бы вдруг раскаявшийся провокатор, который долгое время предавал нас жандармам и сказал: "Здравствуйте, я теперь раздумал, я больше не буду и хочу работать с вами". Естественно, особенного доверия ему ожидать от нас не пришлось бы. Так и в данном случае, доверия со стороны буржуазии к нам нет и не будет. Потому при сдаче в аренду не следует торопиться и задыхаться от восторга, при каждом случае устно и печатно уподобляясь Крыловской вороне - "от радости в зобу дыханье сперло", как у т. Крумина, когда он в "Экон. Жизни" бунтовал против моих "окриков", призывавших к сугубой осторожности, - а следует каждый раз исходить из предвзятого мнения, что мы имеем дело с хищником, и с соответственной строгостью оценивать предложение. Тогда, может быть, будет меньше поспешных аренд; но больше пользы от тех, которые уже осуществятся. Другая сторона этого вопроса - пролетарские массы, долженствующие обратно, после трехлетнего перерыва, попасть в буржуазные предприятия. Эта масса численно может оказаться довольно велика при избытке легкого отношения к аренде. Я взял результаты последней сводки Комиссии Использования (по переписи и пр. данным), и оказывается - рабочих в крупной промышленности, т.-е. в предприятиях, где имеется свыше 30 человек в каждом, занято у нас всего 2 милл. 500 тыс. чел., а занятых в предприятиях с числом рабочих менее 30 в каждом всего около 750 тыс. чел. Но у нас происходит известный сдвиг из крупной промышленности в мелкую, хотя и не такой большой, как обычно думают: обследование нескольких десятков заводов, переведенных на коллективное снабжение, показало сравнительную устойчивость численности при значительном, на половину, увеличении производительности каждого работника в среднем. Во всяком случае известного оживления в мелкой промышленности можно ожидать если не от перехода в нее с крупных заводов, то от прилива извне. Это значит, что до миллиона рабочих перейдут в частные руки к отдельным предпринимателям, если аренда действительно охватит всю мелкую промышленность сплошь, как это рисуется многим. А так как естественно частные предприниматели будут эксплоатировать рабочую силу, то в смысле известного влияния буржуазии и необходимости борьбы с ней старого дореволюционного типа за условия найма это будет иметь значение довольно большое: объектом ее эксплоатации будет уже от четверти до трети всего промышленного пролетариата России. Ясно, что без крайней
стр. 153
надобности увеличивать количество пролетарских масс, находящихся в непосредственной зависимости от буржуазии, не требуется и потому к арендам нельзя относиться сплеча, а надо семь раз отмерить, нельзя ли извернуться без нее - и лишь после того отрезать, если надо. Наша правильная партийная линия допустила без колебаний аренду в случаях государственной необходимости. Но буржуазное извращение этой линии - впадать в какой-то арендный азарт, чуть не арендный спорт, и торжествовать там, где правильнее внутренне скрежетать зубами. Надо совершенно вычеркнуть из своего лексикона (словаря) повторяющиеся в газетах словечки, будто увеличивать производство мы готовы "какими бы то ни было средствами". Только если настроиться на арендно-азартный лад, можно договориться до таких вещей, как проповедует в "Экон. Жизни" один из работников тарифного отдела В. Ц. С. П. С. т. Донич, считающий возможным вводить в арендные договоры пункт о запрещении стачек. Логически из этого следует сажанье в тюрьму таких рабочих, которые посмели бы забастовать у наживающегося на их счет частного предпринимателя. Очень гневно высказывается в "Эк. Жизни" против возможности стачек у арендаторов и деятель псковских хозяйственных органов т. Бениамсович. Вот совершенно буржуазное извращение новой экономической политики, основанное на извращении перспективы в оценке роли аренды в системе новой политики. Эти авторы так извращают спасительность ее роли, что все время у них в голове: как бы не отпугнуть арендатора.
Коммунистическая реакция против таких умонастроений необходима тем более, что мало-мальски заметное их распространение повело бы к грозной политической опасности. Понятно, какое отраженное влияние на миллион или полмиллиона рабочих, могущих стать объектами аренды, должна производить всякая двусмысленность при определении позиции государства в вопросах борьбы между трудом и капиталом. Где в положение непосредственно эксплоатируемых капиталистами попадают сотни тысяч рабочих, там было бы пустейшей маниловщиной ждать непрерывной социальной идиллии и одних только взаимных приятных улыбок. Рабочие арендной и прочей частной промышленности неизбежно будут иметь столкновение с хозяевами, и если "буржуазное извращение" т. Донича и др. имело бы успех, - то рабочие частной промышленности, несомненно, стали бы организовываться для защиты своих интересов без нас и помимо нас, стало быть и против нас. Они попали бы, выражаясь вульгарно, в руки политических партий, пытающихся вести против нас борьбу в среде самого пролетариата. Наживающийся хищник так же мало гибнет от стачек теперь, как и до революции, он наперед учитывает их неизбежность, стачки всегда двигали промышленность вперед, а не разрушали ее. Надо стремиться не к тому, чтобы не отпугнуть как-нибудь арендатора, а к тому, чтобы не отпугнуть как-нибудь рабочего. Потому нечего блудить словами о "всех средствах" - мы можем и будем применять лишь те средства, какие совместимы с нашей классовой сущностью и отнюдь не станем охраняющими от стачек жандармами при частном предпринимателе. Мысли надо додумывать до конца, до практических выводов из них.
Если, таким образом, было бы неправильным ждать от буржуазии действий, требующих длительных оборотов промышленности, то, наоборот, излюбленным ее поприщем теперь же может стать и уже стала торговля - посредничество между городом и деревней, подразумевающая возможность закупки для перепродажи фабричных изделий
стр. 154
государственной промышленности. Здесь нарастают обстоятельства, которые потребуют величайшего нашего внимания и будут иметь первостепенную важность не только в экономической области. Одной из основ экономической и политической мощи советского государства было то, что в наших руках, в нашем распоряжении был весь фонд фабричных изделий, все промышленные рессурсы страны. Мы могли путем обращения продуктов на ту или иную цель достигать необходимых нам результатов. Только благодаря этому мы могли все эти годы содержать и снабжать громадную армию и отстоять советскую Россию. Если бы в наших руках не было распоряжения материальными рессурсами страны, это давно сделало бы невозможным диктатуру пролетариата. Вот именно в этом-то отношении и наблюдается тенденция к основному извращению новой экономической политики. Если взять директивы партии по этому вопросу, принятые С. Н. К. 9 августа ("Наказ"), то там вы найдете вполне правильную линию. Производство фабрик и заводов остается в руках государства, но известное количество их продукции выделяется им для свободного распоряжения ею, чтобы не было перебоев в снабжении, чтобы можно было легко использовать в случае надобности рынок без бюрократической волокиты и предел этого отчисления и распоряжения продукцией имеет быть дополнительно установлен государством. Так написано в директивах, так оно и осталось на бумаге, а на практике никакого предела не было установлено*1, и мы незаметно и постепенно стали подходить на деле к превращению крупных государственных предприятий по сути вещей в частные, хотя формально никакой аренды не заключается, вывеска государственности остается - слишком выгодна в нынешних русских условиях эта вывеска.
Достигается это волшебное превращение путем модной проповеди независимости предприятий от государства в деле снабжения и реализации (использования) их изделий. Целью провозглашается освобождение государства от бремени забот о возможно большем количестве предприятий, а средство - предоставление предприятию или группе предприятий, так наз. "тресту", права самому распоряжаться своими изделиями - продавать, кому он найдет нужным, в пределах, какие он сочтет для себя по ходу дел подходящими. Представим себе, что эта система осуществилась бы в чистом виде и в полном объеме в нашей крупной и средней промышленности. Каждая фабрика считалась бы государственной, но ее изделиями распоряжался бы не пролетариат в целом, в лице своего государства, а ее директор или "трест". Это значит, что ботинки с обувных фабрик не передавались бы Компроду для армии и для рабочих через В. Ц. С. П. С., а продавались бы спекулянтам, гвозди шли бы не для желдорог, а только крестьянам и т. д., - словом, произошло бы в этом отношении восстановление частно-буржуазного хозяйства под государственной вывеской. Единое государственное хозяйство рассыпается на ряд независимых единиц, каждая из которых действует не в интересах целого, а в своих собственных, вернее, в интересах своих заправил, ибо "независимцы" обычно предусматривают высокую наживу "тантьему" в пользу правления.
_______________
*1 Доклад сделан 20 октября, первый ограничительный закон утвержден 26 октября, а 1 ноября Совнарком образовал Экономическую Комиссию в составе: Курского, Богданова, Ларина, Осинского, Шмидта и Крицмана для пересмотра и развития всего законодательства по новой экономической политике.
стр. 155
Упрощенное и неправильное толкование новой политики как провозглашение независимости хозяйственных предприятий от государства усиленно поддерживается, разумеется, всеми сохранившимися деятелями прежней буржуазной промышленности, которые видят в этом возврат к единственно понятному и привычному для них естественному порядку отношений в области индустрии. Интересы купли-продажи с точки зрения отдельного предприятия или треста начинают главенствовать. В промышленной комиссии В. С. Н. Х., обсуждающей все новые тресты, автор этих строк убедился в успехах, какие делает это буржуазное извращение новой политики в головах не малого числа руководителей в различных отраслях промышленности. Приходит "государственный трест" фармацевтических заводов и заявляет, что производимое им лекарство он намерен в первую очередь предлагать НКЗдраву, а если тот немедленно не расплатится наличными, то будет продавать их на вольном рынке. Приходит государственный "трест" лако-красочных заводов и сообщает, что он вводит в свою программу производство 32 тыс. пуд., совсем не предусмотренных Госпланом, но ходких на вольном рынке красок, и зато уменьшает установленную Госпланом минимальную программу производства типографских красок с 62 тыс. пуд. до 30 тыс. пуд., т.-е. как раз на эти 32 тыс. пуд. Приходит в Комиссию Использования Главстекло и предлагает, что будет передавать государству 10% производства во всяком случае и еще на 30% дает право преимущественной покупки с тем, что если в 6 недель деньги не будут уплачены, а стекло не будет вывезено с заводов (которое иногда находится за несколько десятков верст от ж. д.), то государство теряет право и на эту часть. Главкожа сообщает Компроду, что не будет сдавать ему ботинки с крупнейшей фабрики "Скороход", а сама будет распродавать их. Т. Дзержинский (НКПуть) жалуется в Комиссию Использования, что Н. К. П. С. остается без назначенных ему гвоздей, ибо "на основе хозяйственного расчета" они сбываются на сторону и т. д., и т. п. Конечно, все это наталкивается на сопротивление, - противодействуют Промышленная Комиссия и Комиссия Использования, протестует Н. К. П. С. и проч., но основной уклон этого вида "извращения" совершенно ясен. Это уничтожение души государственного хозяйства, - права распоряжения результатами производства, - это подрыв экономического влияния и хозяйственной мощи пролетарского государства, торжество частно-хозяйственного усмотрения и частно-хозяйственной анархии в юридической оболочке государственных форм.
В споре о профессиональных союзах оппозиционные меньшевики проповедывали их независимость. Теперь состоящие на государственной службе деятели хозяйственных органов проповедуют часто независимость хозяйственных предприятий, - своего рода государственный меньшевизм, по отношению к которому оборотной стороной и естественным дополнением явилась бы "независимость" и профессиональных союзов. Впрочем, политическое значение "хозяйственной независимости" идет еще гораздо дальше, только защищающие ее "само собою на основах хозяйственного расчета" не всегда догадываются, что они "говорят прозой" (но не могут не понимать этого, разумеется, опытные деятели прежней буржуазной промышленности). Буржуазия в значительной и быстро усиливающейся степени забирает в свои руки посредничество между городом и деревней. Фабрики, заводы и советские учреждения в порядке "хозяйственного расчета" продают продукты промышленного труда частным скупщикам,
стр. 156
а скупщики организуют перепродажу крестьянам и обратную доставку в города хлеба на предприятия сельского сырья и т. п. Стоит сравнить жалкие несколько миллионов пудов хлеба, которые удалось наторговать у крестьян Центросоюзу по всей России, с громадными количествами зерна и муки, обращающимися на вольном рынке в одних только крупных городах, чтобы оценить правильно положение.
Буржуазия всегда во всех странах овладевает крестьянским хозяйством через торговлю. А за этим овладением шло и политическое руководство. Здесь перед нами опасность на которую не приходится закрывать глаза. Нам поэтому предстоит дать буржуазии бой за торговое влияние на крестьянство.
II.
Средства для этого - способствовать развитию центральных крестьянских кооперативных объединений, - промысловых, кустарных, земледельческих и т. д., - и с ними вступать в прямые торговые отношения. От мелочных сделок со стаей отдельных скупщиков или с отдельными деревнями государство должно перейти к оптовой торговле с крупными крестьянскими объединениями (что подразумевает, конечно, жесткое ограничение независимого "разбазаривания"). Крестьянству экономически выгодно иметь дело через свои организации непосредственно с государством, чем с посредниками. Избавить его от необходимости быть представленным на попечение этих посредников - лучшее средство лишить в будущем крестьянской поддержки буржуазные притязания насчет "демократических гарантий", необходимых для процветания снабжающей его буржуазной торговли. От практики торгового хаоса вместо государства оптовика прямая идеологическая дорога ведет к требованию Учредительного Собрания. К этой торговой буржуазии и обращается прежде всего с приветом из Парижа Рябушинский, обещая принять ее на равных правах в семью русского капитала.
И опять-таки надо заметить, что директива, принятая Совнаркомом 9 августа (наказ о проведении новой политики), отнюдь не дает повода к подобному торжеству частно-хозяйственных принципов в распоряжении продуктами производства. Она предвидит только вполне разумное предоставление предприятиям части их производства для покрытия некоторых недочетов - не иначе как в строгих пределах устанавливаемого для этого государственного процента. Мы видели, в какое "буржуазное извращение" грозит превратиться на практике безудержное расширение этого права: "количество переходит в качество".
Границы новой экономической политики заключаются здесь явно в том, что пролетарское государство не может без опасности для себя и не должно на сколько-нибудь длительный срок выпустить из своих рук централизованное распоряжение подавляющей массой фабрично-заводских и горно-промышленных изделий. Начинающее нарождаться в жизни "буржуазное извращение" должно быть исправлено своевременной "коммунистической реакцией".
Остается сделать еще шаг - и мы пришли бы и к внутреннему перерождению самой государственной промышленности, а не только к изложенным уже последствиям. На этот шаг, разумеется, все время толкаются наши хозяйственные органы деятелями прежней буржуазной
стр. 157
промышленности, работающими в их аппарате. Но если эти тенденции встречают иногда отзывчивую или колеблющуюся почву и среди некоторых партийных работников хозяйственных органов, то причиной служит прежде всего неясность представлений о сущности новой политики и о границах, какие ставит ей наше положение. Достаточно такому товарищу услышать магическое слово "хозяйственный расчет", чтобы он подмахнул и пустил в обращение любой проект в святом сознании правоты, не уступающем уверенности старушки, подбросившей когда-то посильную связку полен на костер Гуса.
Самого широкого внимания партии заслуживает в этом отношении проект государственного треста одной из главнейших отраслей промышленности, металлической, одобренный коллегией Отдела Металла В. С. Н. Х. и внесенный ею на-днях на обсуждение пленума Ц. К. металлистов. Проект этот является типичным для того, что я называю буржуазным извращением новой экономической политики, и вместе с тем типичным для тех противогосударственных тенденций, которые вообще дают себя чувствовать в разных хозяйственных группировках. Самый опасный враг, как известно, домашний. Когда враждебные государству тенденции начинают захватывать такие важные органы, как, напр., коллегия Отдела Металла, тогда уж явно наступает время обратить пристальное внимание, во что пытаются превратить на деле нашу новую политику неумелые руки одних и слишком умелые руки других - и положить этому конец.
Проект коллегии Отдела Металла утверждает "государственное" объединение металлопромышленности ( 1), действующее, понятно, "на началах хозяйственного расчета" ( 2), во главе с правлением из пяти членов ( 26), утверждаемых, само собой, В. С. Н. Х. и Ц. К. металлистов - в настоящее время, как известно, даже сам Рябушинский, если бы появился на горизонте, потребовал бы введения своего в правление не иначе, как в качестве кандидата профсоюзов - таков теперь "хороший тон" у любого крупного деятеля буржуазной промышленности.
Правление Главметалла получает в свое ведение все металлургические и металлообрабатывающие заводы первой категории ( 6) с подсобными угольными копями, рудниками, лесами и т. д. ( 11) - своего рода "сверхтрест", далеко превышающий по объему известный трест Мещерского, предполагавшийся им в конце 1917 - начале 1918 г.г. Все это поступает в "условную собственность Главметалла" ( 14 - здесь, хоть и в стыдливой форме, но вещи начинают называться их настоящими именами), при чем ему предоставляется право "привлекать частные русские и иностранные капиталы путем сдачи металлопредпринимательских концессий и аренд, а также путем предоставления частному капиталу участия в государственных металлопредприятиях (п. в 3 - при чем допускаются и "гарантированные дивиденды"). Сверх того "правление, как представитель и доверенный В. С. Н. Х., заступает по своей компетенции, установленной настоящим уставом, везде его место" ( 32), при чем на рассмотрение В. С. Н. Х. переходят вопросы лишь тогда, если ни одно мнение не соберет в правлении большинства или хотя бы половины членов, считая председателя ( 30).
Установив таким образом, что в отношении металло-предприятий первой группы "Главметалл является единым полновластным распорядителем" ( 8), устав, понятно, передает правлению "продукты производства подчиненных ему предприятий" ( 43), при чем цена их (даже на рельсы, паровозы, военное снаряжение и пр.) устанавливается по соглашению - хочет государство, пусть покупает, не хочет, пусть сидит без винтовок, а мы будем делать для крестьян косы и принимать "заказы
стр. 158
на началах свободного договора от правительственных учреждений" (п. ж 44).
Само собой, что пятерка членов правления сверх жалованья получает тантьему не только за счет прибылей, но и в виде определенного процента к "продуктовому обороту" вообще, т.-е. к валовому производству. Значит, будет прибыль или убыток, но правление свое во всяком случае получит. Если допустить, что это будет всего 1% и что цены повысятся и производство не увеличится, то и то на долю каждого члена придется, примерно, по пять миллиардов в год.
Финансовая предусмотрительность правления вообще весьма велика и делает честь составителю устава, которым является, как нам сообщают, бывший руководитель синдиката металлозаводчиков "Гвоздь" гражданин Фармаковский. Именно при начале сверх-заводов, запасов на них, изделий и т. д. правление получает еще для усиления своих оборотных средств "дополнительные безвозвратные вклады государства" ( 15), а равно "особые суммы" для первоначального образования пенсионного капитала ( 21), для строительных работ ( 24) и пр., - а в конце устав заявляет кратко: "оказавшийся в конечном счете убыток по генеральному (ежегодному) отчету Главметалла покрывается из общегосударственных средств" ( 63). Таким образом, наличность "хозяйственного расчета" несомненна - спрашивается только, какого? Что в результате эксплоатации металлопромышленности сейчас может быть только убыток, это, конечно, верно - открытым признанием этого проект выгодно отличается от уставов некоторых других "государственных трестов", составляемых на основе подобного же "хозяйственного расчета".
Этого мало. Мы будем давать безвозвратные ссуды, покупать паровозы у правления по "вольным ценам", платить ему пятимиллиардные тантьемы и покрывать убытки, - но правление будет еще производить "финансовые операции всякого рода в России и за границей" (п. ж 3). В частности, получая от нас безвозвратные вклады, оно будет "выдавать ссуды на установленных им условиях и за определенный им %" ( 45), "принимать и выдавать частные вклады" ( 44), "учитывать долговые обязательства", ставя на них "поручительные и передаточные подписи" ( 45) - словом, будет банком для металлической промышленности.
Трест Мещерского был невинной институткой сравнительно с нашим Главметаллом. Он давал свои заводы и капиталы, давал нам 51% голосов в правлении, признавал установление цен на паровозы правительством и не требовал таких гарантий.
Но и этого мало. Правление будет выпускать "акции и облигации" (п. к 3), при чем, если на уплату "гарантированных дивидендов" и по займам у "частного капитала" (см. выше) не хватит оборотного капитала, то эти "операции по коммерчески-хозяйственному взаимодействию с частным капиталом в России и за границей" ( 18 - какие нежные слова - почти как в "письме любви") будут покрываться "дополнительно вносимыми государством частями оборотных капиталов в суммах действительных потребностей" ( 19). Словом - на основах хозяйственного расчета правление может выпускать даже свои деньги - "боны" - с любезной оговоркой об особом разрешении высшей государственной власти.
Все это будет называться "государственным объединением" и все это коллегия Отдела Металла торжественно подмахнула и внесла в Ц. К. металлистов. При чтении проекта все время вертелась мысль: как они примирят развязную откровенность "буржуазных извращений"
стр. 159
с тем обстоятельством, что у власти Ленин, а не Керенский. И вот пришел 69 - его необходимо выписать целиком: "Все декреты и постановления правительства, изданные до утверждения настоящего устава и находящиеся с последним в противоречии и несогласованные (а других, пожалуй, и нет. Ю. Л.), по утверждении сего устава автоматически по отношению к Главметаллу и его предприятиям отменяются".
Так как мы не склонны отменять "все декреты и постановления" во имя "условной собственности" правлений и трестов ("государственных"), то остается только "отменить" коллегию Отдела Металла, "отменить" ее проект, "отменить" вообще все и всякие поползновения к буржуазному извращению начал новой экономической политики и твердо сказать: хозяйственное "независимство" не по пути государственному хозяйству советской России.
На какой почве возможно было такое извращение зрения, что даже некоторые коммунисты подписывали проект, подобный проекту Главметалла? Прежде всего, на недостаточном уяснении и подчеркивании того, что какие бы права производить отдельные коммерческие операции мы ни предоставляли государственному предприятию - руководящим должно быть начало не частное, а государственное. Это значит: 1) предприятие живет не по собственному усмотрению в собственных интересах, а по государственному плану, как часть одного целого государственного хозяйства; 2) предприятие не торгует с государством на равных правах, "эквивалируя", как теперь говорится, частью своей продукции (производства) за доставляемые ему государством материальные и денежные средства, - но получает для продажи в свою пользу с целью пополнения пробелов снабжения лишь ту часть из производимых им продуктов, какую ему назначит для этого государство по утвержденной смете покрытия издержек его производства. О практическом значении разницы между двумя последними вариантами, - частнокоммерческим и сметногосударственным, - можно судить по таким примерам. При частнокоммерческом способе "эквивалирования" (якобы равного возмещения), как он теперь практикуется, государство решительно ничего не получает от предприятия: 1) на покрытие общих расходов, без которых вообще невозможна была бы нынешняя производственная деятельность (содержание армии, школ, судов и прочих учреждений), - что одно по расчетам известного статистика Ст. Г. Струмилина поглощает теперь до 20% всей продукции России, промышленной и земледельческой; 2) на покрытие амортизации, которая требует от 5 до 10% всей продукции, иногда больше, особенно теперь; 3) на покрытие таких услуг государства рабочим и служащим, которые не учитываются предприятием в заработной плате, как, напр., бесплатное предоставление государственным рабочим и служащим жилища, что до войны составляло около 25% заработной платы (нынешних ее размеров, даже больше), или же, напр., предоставление всех видов социальной помощи, - при безработице, болезни, инвалидности, старости, материнства и т. д., - что одно оценивается Комитетом цен Наркомфина при установлении себестоимости изделий в 23% заработной платы. Одни эти две статьи дают вместе около 7% всей продукции, если принять, что заработная плата в цене изделия составляет даже только тот процент, что и до войны (около 14% в среднем по всей фабр.-заводской промышленности России).
По одним трем перечисленным пунктам государству причитается получить из валовой продукции каждого государственного предприятия до 35% продукции без столь излюбленного авторами трестопроектов
стр. 160
"эквивалирования отпуском денег или материалов". Но если рассмотреть элементы, из которых складывалась цена фабричного изделия при продаже с фабрики при буржуазном строе, то найдем еще ряд "накладных расходов", бремя которых несет на себе теперь целиком государство - напр., пожарный риск (прежнее страхование от огня). Таким образом, даже с последовательно-буржуазной точки зрения, та система якобы "эквивалентной" расплаты государственного предприятия с государством, какую пытаются провести в жизнь под видом "хозяйственного расчета" - является полным его извращением. На языке частноправовых отношений это называется не коммерческим расчетом, а коммерческим обманом.
Такой обман должен возводиться в систему при уродливом понимании "хозяйственного расчета", как обязательной наличности в предприятии чистой прибыли. Все, что не дает чистой прибыли, - сдавай в аренду: вот вульгарное толкование хозяйственного расчета, против которого решительно должна вооружиться жизненно-необходимая для нас и здоровая коммунистическая реакция против извращений правильной линии новой экономической политики. Хозяйственный расчет означает лишь точный учет всех издержек и результатов производства и баланса предприятия - и не более того. Даже в Европе многие предприятия не дают теперь чистого дохода, как и обычно при промышленной депрессии, обусловливающей работу с неполной нагрузкой. У нас в России промышленность и транспорт неизбежно должны работать теперь с весьма неполной нагрузкой, даже при сравнительном успехе наших концентрационных попыток, - и потому подменять необходимость хозяйственности принципом прибыльности значит создавать идеологическую почву для успехов "специальных" попыток под предлогом новой политики ликвидировать на деле всю государственную промышленность путем сдачи ее либо в откровенную аренду отдельным капиталистам, либо в скрытую искателям тантьем, готовым облечь свою, основанную на хозяйственном расчете, работу, хотя бы в формы "главметалловского" треста.
Но скрывающаяся здесь опасность, - лишение пролетарского государства той мощи, какая вытекает из организованного планомерного распоряжения фабрично-заводскими изделиями, - есть лишь одна сторона последствий переборщиванья в подчеркивании частноправовых моментов в деятельности государственных предприятий в ущерб моментов государственным. Другая сторона заключается в том погроме и кризисе, какой может вызвать в самом ходе промышленности чрезмерное увлечение спасительностью применения к управлению государственным предприятием частноправовых принципов (хотя бы без аренды) во всех случаях, когда государство не может справиться с его производственным снабжением.
До сих пор целью ставилась жесткая программа промышленности - и соблюдение ее не только не отрицается, но даже подразумевается правильным применением новой экономической политики. Новая политика - политика сугубой осторожности и расчетливости, требующей весьма вдумчиво относиться к пуску в ход новых предприятий. Между тем практика принесла то извращение этой линии, что для пуска чуть ли не любого завода достаточно объявить его "снятым с государственного снабжения" и переведенным на "начала коммерческого расчета" (как мы видели - лжекоммерческого).
Однако, металла, хлопка, угля, нефти и т. п. основных продуктов у нас определенные количества, которые не могут быть молниеносно
стр. 161
увеличены. При таких условиях широкий пуск все новых предприятий, основанный не на жестком списке работающих заводов, а на вере в чудодейственность самой жизни государственных фабрик по частноправовым принципам, - должен привести к истощению материалов и к краху. Повторилось бы то, что было зимой 1920-1921 г., когда промышленность была пущена более широко, чем позволяли топливные перспективы и когда через полгода за этим последовала общая заминка, от которой мы только теперь, повидимому, начинаем оправляться. Поскольку новая экономическая политика в извращенном практическом применении зачастую приводит к недооценке значения плана, системы, и слишком переносит центр тяжести на узкий базис отдельной инициативы, - дело коммунистической реакции, подводя итоги, вновь подчеркнуть возврат к плановому хозяйству, как необходимый элемент социалистического хозяйства в той области, которая у нас остается, должна и может остаться социалистической - и которая без этого ею не будет. Если буржуазные общественные элементы стараются проводить такую линию, как будто при новой экономической политике такие органы, как Госплан, Комиссия Использования и т. п. теряют свое значение, - то наше дело не отдаваться в плен этим уклонам мысли, но отстаивать организованное регулирование государством хозяйственной жизни всей практикой нашего администрированья и законодательствования.
(Окончание следует).