стр. 199
В. Смирнов.
НАША ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА*1.
I.
Несмотря на 10 месяцев "новой" экономической политики, несмотря на дебаты последней партийной конференции, наша экономическая линия все-таки не приобрела той законченной ясности и цельности, которая теперь, когда жизнь чрезвычайно быстро творит новые (вернее - восстанавливает старые) формы, необходима нам до последней степени, чтобы не потерять своей руководящей роли в процессе восстановления нашего хозяйства. Уже одно то, что оба очень определенно противополагавших себя друг другу течения, из которых одно Ларин окрестил партией "коммерческого прогресса", а другое "коммунистической реакцией", в конце концов дружно высказались за одну и ту же безобидную для обеих сторон резолюцию, показывает, как мало определенности было и в том и в другом. А между тем взять вновь твердо в свои руки выскальзывающую сейчас у нас инициативу развития хозяйственной жизни страны возможно только на основании ясного понимания того, какие именно задачи мы ставим себе в существующей обстановке. Иначе мы будем или плыть по течению, как это делает группа "коммерческого прогресса" или, как это делает т. Ларин, бессильно намечать то один, то другой "предел приспособляемости", руководствуясь исключительно желанием сдать как можно меньше, пятиться задом, упираясь на каждом шагу, и вести ту тактику пассивного сопротивления, которая никого еще до добра не доводила.
Всякий план действия должен быть основан на оценке опыта прошлого. Каково было объективное значение нашей прежней экономической политики, к каким результатам и почему она привела, где причины ее неуспеха - разрешение этих вопросов должно явиться исходным пунктом для определения линии нашего настоящего поведения.
"Наша прежняя политика была ошибкой", со всей резкостью заявил т. Ленин на съезде политпросветов. "Наша новая политика - уступка, к которой мы были вынуждены задержкой западно-европейской революции", заявил т. Ларин в своем докладе в коммунистическом клубе; и так как, по его мнению, этих уступок мы сделали слишком много, он объявил поход во имя "коммунистической реакции", имеющей в виду, как показывает самое название, пока что упираться изо всех сил, с тем, чтобы в подходящий момент (очевидно, западно-европейской революции) смело перейти обратно в наступление ради завоевания вновь позиций продразверстки, запрещения торговли и т. д., освободив их только от "бюрократических извращений". Если первая
_______________
*1 От редакции. Печатается в порядке дискуссии.
стр. 200
формулировка обязывает нас к внимательному пересмотру всех основ нашей прежней политики, то вторая объявляет ее истинно-коммунистической, и всякое отступление от нее считает необходимым производить с посыпанной пеплом главой и со скрежетом зубовным по поводу своего, пусть неизбежного, грехопадения.
Действительно ли мы до марта 1921 года были такими праведниками, которым теперь приходится волей-неволей, применяясь к подлости окружающего нас буржуазного мира, разрешить себе кое-какие грехи, опасаясь только совершения греха смертного? Или и в нашем прошлом есть кое-что, от чего мы со спокойной совестью можем отказаться?
Заявление Ленина о нашей ошибке в общем не встретило одобрения в партии. Каждый считал своим долгом указать на то, что эта ошибка была исторической необходимостью, а следовательно и ошибки-то не было. "В общем, - пишет т. Радек в N 4 "Красной Нови" - наша прежняя политика не только не была ошибкой, но именно благодаря ей, проведенной с железной последовательностью, мы смогли отразить врага внутри и вне и создать предпосылки для теперешней политики". Ставить вопрос так, - значит подменять его совсем другим.
Мы, конечно, выполнили ту задачу, которая выпала нам на долю после октябрьского переворота. В трехлетней упорной борьбе мы разбили буржуазную контр-революцию. Мы вдолбили в голову буржуазии, что она должна примириться с господством пролетариата. Белогвардейская эмиграция оказалась висящей в воздухе и ни в ком не имеет поддержки. Появление ново-веховского течения, которое, будучи буржуазным с головы до пяток, тем не менее считает безнадежной открытую борьбу с Советской властью и призывает работать вместе с нею, есть лучшее отражение теперешнего настроения буржуазных и отчасти мелко-буржуазных слоев. Конечно, наша прежняя "хозяйственная" политика создала недурной тыл нашей военной борьбы и обеспечила в значительной степени ее успех. И все-таки была ли она политикой коммунистического строительства? Конечно, нет. Коммунизм ее заключался лишь в ликвидации буржуазных отношений собственности, благодаря которой мы с гораздо большей свободой могли использовать для борьбы все имевшиеся в стране материальные рессурсы. Только благодаря тому, что все решительно, вплоть до предметов личного потребления, было объявлено собственностью государства, которое имело право в любой момент изъять все, что угодно, на свои нужды, мы могли выдержать трехлетнюю гражданскую войну после трехлетней же империалистской. Но строительства нового общества не было уже по одному тому, что в такой обстановке вообще не было возможно какое бы то ни было органическое строительство. Мы не производили, мы потребляли, и эту тактику максимального извлечения имеющихся запасов, тактику хищнического (неизбежно-хищнического) использования производительных сил страны, мы считали тактикой строительства нового общества*1. В этом была наша грубейшая ошибка, которая вовсе не сводилась к неправильному теоретическому обоснованию нашей правильной практики. Не будь ее, более чем вероятно, что основы "новой" экономической политики были бы заложены не в марте 1921, а в марте 1920 года, что милитарные формы организации труда не считались бы началом социалистической
_______________
*1 Памятником этой идеологии остается "Экономика переходного периода" Бухарина, в которой он реквизицию хлеба у крестьян рассматривает, как "новый тип связи" города и деревни, соответствующий социалистическому строю.
стр. 201
организации, а следовательно, и применялись бы в более скромном масштабе, не было бы неудачной попытки заменить хозяйственные органы совершенно не подходящими по своей структуре к хозяйственной работе советами трудовых армий, и, наконец, старая потребительская идеология не висела бы над нами до сих пор, задерживая необходимый нам сейчас до зарезу переход на производственные рельсы и вызывая в качестве реакции стремление пойти по чисто-капиталистическому пути ради избавления от прелестей военного "коммунизма" в мирную эпоху. Поэтому-то так называемая "коммунистическая реакция" является действительно реакцией, идеал которой не впереди, а позади и лозунг которой заключается в том, чтобы как можно меньше, как можно осторожнее отступать от методов "старой" экономической политики. Идеологи ее не замечают при этом того простого обстоятельства, что старой экономической политики на самом-то деле вовсе не было и так называемая "новая" является вовсе не новой, а только первыми попытками нащупать правильные методы социалистического строительства вообще, и в условиях такой отсталой страны, как Россия, с огромной сферой мелкобуржуазного хозяйства, в частности.
II.
Продовольственный вопрос был центральным хозяйственным вопросом нашей прежней политики. Это было совершенно естественно. Крестьянин был связан с городом тысячами нитей, шедших от старой самодержавно-помещичье-буржуазной власти. Налоги на крестьянство, заставлявшие его выбрасывать хлеб на рынок; расслоение самого крестьянства, создававшее излишки хлеба у кулаков за счет голодания остального населения; крупные торговые фирмы, возглавляемые банками, подхватывавшие этот поток и направлявшие его частью в города, частью за границу - таков был сложный аппарат извлечения продуктов крестьянского хозяйства, который не мог не разрушиться при разрушении буржуазных отношений. А что это разрушение не могло не произойти - лучше всего доказывается тем бешеным сопротивлением, которое оказала нам буржуазия с первых же шагов. Она чувствовала себя на другой день после революции совсем не так, как предполагал когда-то Каутский. Она отнюдь не склонна была отказаться от своих прав, получивши выкуп от пролетарской власти. Она пошла путем гражданской войны - и тем самым оборвала те нити, которые связывали город и деревню. Создать вновь и сразу другой такой же тонкий и разветвленный аппарат мы, конечно, не могли. Грубый канат продразверстки, заменивший всю эту сложную сеть, был на первых порах совершенно необходим. Но очень скоро мы создали теорию, по которой этот канат и являлся чисто социалистическим "типом связи" города и деревни, что он не временное средство, а новое достижение, которое сохранится во веки веков с некоторыми, конечно, усовершенствованиями.
На первых порах мы, разумеется, должны были восстанавливать связь с крестьянином не на основе товарных отношений, а на основе прямого принуждения. Но из этой нужды мы сделали добродетель, и идея непосредственного превращения крестьянина в члена социалистического общества, работающего по государственным заданиям и отдающего свои продукты по нарядам, сделалась центральным пунктом
стр. 202
нашей экономической программы, развернувшись до конца на VIII съезде советов в проекте государственного регулирования крестьянского хозяйства.
Это определило и всю нашу остальную хозяйственную систему. Раз даже мелкий буржуа, да еще подчас полупатриархального типа, каким являлся крестьянин, был включен как одно из колесиков в общую машину планомерного хозяйства, то что уж было говорить о капиталисте! Его существование в пролетарском государстве казалось полным абсурдом, и по отношению к нему могла быть только политика преследования и уловления. Всякая торговля, всякое частное предприятие объявлялось спекуляцией. "Новый тип связи" должен был возникнуть сразу во всех областях хозяйственной жизни - по образцу продразверстки. И недаром наиболее выдержанная, наиболее последовательная линия все это время была у Наркомпрода, имевшего дело с крестьянским хозяйством, а не у В. С. Н. Х., руководившего промышленностью, в которой, казалось бы, социалистические принципы должны были бы найти себе применение в первую очередь.
III.
Естественно, что с изменения продовольственной политики и начался переход - не на новую экономическую политику - старой, повторяю, не было, - а с рельс военной обороны на рельсы хозяйственного развития. Сделано это было в довольно робкой форме - в виде допущения местного товарооборота, но уже и такая постановка, при отмеченной выше твердости компродовской идеологии в рядах партии была огромным сдвигом, который еще надо было переварить. И хотя очень скоро появилась брошюра т. Ленина о продналоге, где он очень определенно намечал дальнейшие этапы отказа от прежних воззрений, именно в области изменения наших отношений к крестьянину мы шли вперед черепашьим шагом. Сначала допущение товарных отношений с ним мы хотели обезвредить недопущением денежной формы, почему-то считая, что натуральный товарообмен вещь все-таки более социалистическая, чем денежный товарооборот. Затем, когда на этом оказалось явно невозможным удержаться, мы решили поставить ставку на якобы более благонадежного с социалистической точки зрения торговца - кооперацию. И даже теперь, когда и от этой позиции, повидимому, остается немного, мы никак не можем отделаться от того целиком навеянного старым воззрением представления, что государственное снабжение есть не что иное, как снабжение хлебом, и когда последнего нам не хватает для удовлетворения того или иного предприятия, считаем его снятым с государственного снабжения вообще.
Но если партия с тревогой следила за всяким изменением нашей продовольственной политики, создавая по пути промежуточные догмы, за которые держалась так же прочно, как и за догму продразверстки (догма натурального товарообмена, догма кооперативной монополии торговли), то в области изменения нашей промышленной политики, которая раньше просто плелась в хвосте Наркомпрода и никогда принципиально выработанной линии не имела, мы от системы нелепого главкистского централизма, не выдерживавшего ни социалистической, ни капиталистической критики, с чрезвычайной легкостью пошли по пути перехода на капиталистические отношения, организуя тресты, находящиеся в чисто договорных отношениях к государству,
стр. 203
устанавливая денежный расчет между государственными потребителями, принцип прибыльности и т. п. частно-хозяйственные категории. Если в области заготовки хлеба партия держала все время вожжи натянутыми, то по отношению к промышленности все лето и осень прошли в каком-то бешеном стремлении побить рекорд в быстроте перехода на иную, отличную от прежней линии, позицию. Выравнить эту различную скорость движения является нашей очередной задачей.
IV.
В 1918 г. в известной своей полемике против левых коммунистов тов. Ленин выдвинул, как ближайший этап хозяйственного строя советской России, государственный капитализм, понимая под ним "хлебную монополию, подконтрольных государству предпринимателей и торговцев, буржуазных кооператоров"*1 и приводя в пример Германию с ее "последним словом современной крупно-капиталистической техники и планомерной организации, подчиненной юнкерско-буржуазному империализму. Откиньте - говорит он - "подчеркнутые слова, подставьте на место государства военного, юнкерского, буржуазного - тоже государство, но государство иного, социального, типа, иного классового содержания, государство советское т.-е. пролетарское, и вы получите всю ту сумму условий, которую дает социализм"*2.
Это было написано в 1918 г., в то время, когда мировая война благодаря вмешательству Америки достигала кульминационного пункта своего напряжения. Теперь она закончена и первое, с чего начали воевавшие буржуазные государства переход на мировые рельсы, была ликвидация государственного капитализма. Только под угрозой гибели, только в тот момент, когда был брошен лозунг - "Все для войны", буржуазия соглашалась на то широкое вмешательство государства в сферу буржуазных отношений собственности, при котором, как говорил Ллойд-Джордж в 1915 г., "мы (т.-е. правительство) можем распоряжаться всяким заводом, каждой машиной и если где-нибудь встретим затруднение, министерство снабжения армии, пользуясь этим законом (законом о защите страны. В. С.), может применить самые действительные меры". В мирное время на такие прерогативы государства она отнюдь не соглашается. Государственный капитализм был не чем иным, как капитализмом военного времени, чем-то аналогичным периоду военного коммунизма у нас и недаром та характеристика, которую Ллойд-Джордж в приводимой цитате дает министерству снабжения армии, так живо напоминает нашего Чусоснабарма. А если это так, то говорить, что за эпохой военного коммунизма должна последовать эпоха военного капитализма - совершенно неправильно. И если мы посмотрим на то, что происходит сейчас вокруг нас, когда полулегальная торговля является тем не менее чуть ли не самой свободной торговлей в мире, когда отношения государства к частному предпринимателю ограничиваются по существу дела взиманием с него арендной платы, когда государственной монополии на хлеб, этой характерной черты государственного капитализма, фактически не существует, то для нас станет ясно, что мы переходим не к государственному капитализму, а к чему-то
_______________
*1 Н. Ленин. О продовольственном налоге, стр. 4.
*2 Там же, стр. 7.
стр. 204
другому. И признание этого есть в той же брошюре тов. Ленина, хотя в ней формально он и стоит еще на точке зрения государственного капитализма: "Все должно быть пущено в ход, - говорит он, - для того, чтобы оживить оборот промышленности и земледелия во что бы то ни стало. Кто достигнет в этой области наибольших результатов, хотя бы путем частно-хозяйственного капитализма, хотя бы даже без кооперации, без прямого превращения этого капитализма в государственный капитализм, тот больше пользы принесет делу всероссийского социалистического строительства, чем тот, кто будет "думать" о чистоте коммунизма, п и с а т ь р е г л а м е н т ы, п р а в и л а и и н с т р у к ц и и г о с у д а р с т в е н н о м у к а п и т а л и з м у и к о о п е р а ц и и, н о п р а к т и ч е с к и о б о р о т а н е д в и г а т ь" (курсив везде мой. В. С.)*1.
Не государственный капитализм вместо военного коммунизма, а допущение капиталистического и мелкобуржуазного хозяйства со всеми свойственными им формами на-ряду с государственными, организованными по социалистическому принципу, предприятиями, вместо социалистической организации всего хозяйства, вот в чем смысл нашего перехода на новые рельсы. Отсутствие ясного понимания этого неизбежно влечет за собою ненужное торможение частно-хозяйственного оборота, с одной стороны (а следовательно, и оборота между промышленностью и земледелием, восстановление которого является сейчас, как правильно подчеркивает тов. Ленин, нашей главной задачей), с другой - ненужный и вредный переход к частно-хозяйственным формам там, где производство по состоянию техники уже может быть организовано социалистически.
У нас от эпохи военного коммунизма осталось обладающее всей прочностью предрассудка представление, что социализм и капитализм - несовместимые друг с другом формы. Мы все время считали, что если допустить частно-хозяйственные формы, то они, следуя собственной логике, должны неизбежно охватить все хозяйство. Пример того же капитализма показывает, что это неверно, ибо-везде на-ряду с капиталистическими формами существует и простое товарное хозяйство, и даже патриархальное (как в России, так и в европейских колониях). Суть дела только в том, что эти формы по мере развития техники все более и более вытесняются капиталистической организацией, во-первых, и во-вторых - находятся в фактической зависимости от капитализма, включаются в его систему. Такова же должна быть и наша линия. Не ликвидация капитализма, а экономическое подчинение его, как низшей формы организации хозяйства, и затем постепенное вытеснение по мере развития производительных сил, - только на этом пути мы достигнем успеха.
Как же разграничить сферу государственного социалистического и частно-капиталистического хозяйства и как установить необходимую связь между ними? Опять-таки период военного коммунизма оставил нам в наследство идею о "наиболее важных" отраслях хозяйства, которые якобы и являются теми господствующими высотами, которые мы обязательно должны непосредственно держать в своих руках. На этом основывалась и неизжитая до сих пор полностью идея хлебной монополии, так как хлеб является наиболее "важным" продуктом.
Где критерий этой важности? Важным является тот продукт, которого в данный момент недостает. Таким был хлеб, таким было
_______________
*1 О продналоге, стр. 23.
стр. 205
топливо, таким были валенки (Чеквалап!), таким была тара (ящики, рогожа, кульки, мешки и прочее), по поводу которой было столько постановлений самых высших органов и работало столько комиссий. А вот теперь Главтоп вдруг взял да и отказался от централизованной заготовки дров, т.-е. того вида топлива, которое за 9 месяцев 1921 г. составляло 38% нашего топливного баланса, превышая по своей важности и уголь и нефть, взятые в отдельности. В чем тут дело?
Дело в том, что от потребительского принципа важности мы здесь уже перешли к принципу производственному, принципу сосредоточения в руках государства наиболее концентрированных, наиболее технически высоко поставленных отраслей производства. Ведь именно это-то обстоятельство и является предпосылкой перехода к более высокой организации хозяйства. И недаром то же самое производство хлеба было той областью, которой капитализм меньше всего овладел, что отнюдь не мешало тому, что в общем и целом недостатка в этом "важном" продукте он не испытывал*1.
Провести этот принцип до конца, выкинуть из государственного плана всю мелкую и в значительной части среднюю промышленность, вести с ней сношения на основе частно-хозяйственных отношений, подчинить ее на этой почве государственному хозяйству (в частности путем кредита), подготовляя вместе с тем ее переход на более высокую техническую основу (электрификация!) и взять ее в заключение - после весьма продолжительного периода времени - полностью в свои руки - в этом задача. И не следует думать, что при этом в руках государства останется слишком мало. Наша крупная промышленность возникала в чрезвычайно концентрированных формах, мы имели до войны ряд заводов-колоссов, по своей технике не уступавших европейским (теперь, конечно, они уже отстали) и если нам только удастся пустить их полным ходом (а это надо сделать как бы "убыточно" на первое время это ни было), то тогда все "важные" продукты, вроде валенок, лаптей, рогожи и хлеба, будут у нас в изобилии даже при отсутствии Чеквалапа, Главкустпрома и Компрода.
V.
Как будет организовано производство внутри крупной государственной промышленности? По этому вопросу мы все еще хромаем на обе ноги. С одной стороны, все более и более развивается идея о переводе всех государственных предприятий, в том числе и железных дорог (которые, кстати сказать, ни в одном буржуазном государстве не рассматриваются как коммерческое предприятие, и тариф, т.-е. цена ж.-д. перевозок, назначаемая государством, исходит не из принципа покрытия издержек и получения прибыли, а совсем из других соображений, при которых жел. дороги все более приближаются к чисто-расходной статье гос. бюджета), на принцип так называемого хозяйственного расчета, с денежной расплатой каждого потребителя с производителем, с другой - упорно сохраняется принцип полного распределения
_______________
*1 Я боюсь, что некоторые товарищи сейчас же сошлются на сельскохозяйственный кризис, повышение хлебных цен и т. п. Но этот вопрос, который поставил еще Маркс говоря, что капиталистическое производство "подрывает источники всякого богатства - землю и рабочего", совсем иного порядка, и сводится к тому, что техника капиталистического общества развивается неравномерно, а вовсе не к тому, что капитализм в один прекрасный день должен будет объявить государственно-капиталистическую монополию на хлеб.
стр. 206
"важнейших продуктов". Между тем нетрудно понять, что два эти принципа совершенно несовместимы. Ведь цена, с точки зрения обращения товаров, была не чем иным, как регулятором их движения, т.-е. выполняла ту роль, которую в социалистическом обществе будут играть план производства и план распределения. Устанавливать денежную расплату между государственными предприятиями и учреждениями и в то же время устанавливать какой-то план явная нелепость: или то, или другое будет сломлено. А так как наши предприятия почти все работают теперь не только для удовлетворения государственных потребителей, но и на "вольный" рынок, то нетрудно догадаться, в какую сторону произойдет эта ломка. Условия нашего народного хозяйства сложились так (почему, - об этом ниже), что частный покупатель является более платежеспособным, чем государственный, и, естественно, при этих условиях каждому предприятию выгоднее продать, не считаясь с планом, чем выполнять наряд, отказываясь от соблазна продажи за наличные деньги. Ряд жалоб на невыполнение важнейших нарядов - в том числе военного ведомства и транспорта - достаточно подтверждают это.
Попыткой выйти из этого невыносимого противоречия было создание комитета цен. Он должен был установить те отпускные цены, по которым государственные учреждения должны рассчитываться между собой. Результаты не могли не оказаться самыми плачевными. Он не мог руководствоваться рыночными ценами, не говоря уже об их разнообразии и изменчивости, уже по одному тому, что для ряда продуктов государственной промышленности эти цены не характерны. Какое значение имеет, например, рыночная цена толстого листового железа, сложившаяся на основе поступающей на рынок 1/10 части этого продукта и того небольшого спроса со стороны частных потребителей, который на него имеется, для определения цен, по которым должны рассчитываться за него государственные потребители и производители, среди которых обращаются остальные 9/10 его? Конечно, никакого. Он не мог взять и довоенные цены, переводя их по курсу советских денег. Соотношения производства так изменились (составляя от нуля до 42% довоенного)*1, что если бы сейчас все продукты обращались путем вольной продажи, то ничего похожего на довоенные соотношения цен не получилось бы. В результате цены назначаются произвольно, на глаз, и потребителям и производителям, получая их, остается только ахать: у первых не хватает кредитов для того, чтобы получить уже наряженные им товары, вторые никак не могут свести своего баланса, который по принципу хозяйственного расчета должен быть бездефицитным. Вывод ясен: там, где есть план, не может быть цены*2; там, где есть цена, не может быть плана. Вопрос должен быть решен в ту или другую сторону, иначе он может решиться сам собой, и притом так, что нам от этого не поздоровится.
На последней партийной конференции только тов. Осинский поставил вопрос с полной резкостью, заявив, что все 100% продукции должны выпускаться на рынок, т.е. что все государственные потребители должны выступать как частные покупатели наравне со всеми другими. Посмотрим, возможен ли этот путь?
Для всех, мне кажется, ясно, что мелкая промышленность, несмотря на свою техническую отсталость в условиях вольного рынка,
_______________
*1 См. отчет В. С. Н. Х. 9-му съезду, стр. LXIII.
*2 Я говорю здесь о продажной цене, а не об условной оценке, которой подвергаются продукты производства и которая имеет значение только внутри предприятия, для суждения о том - плохо или хорошо оно работает.
стр. 207
сейчас имеет огромные преимущества перед крупной. В основном они сводятся к тому, что, при имеющемся сейчас огромном недостатке сырья и продовольствия, она гораздо легче может удовлетворить свою потребность в них с местного рынка, который в то же время является для нее и рынком сбыта. Благодаря этому она сразу почти может быть пущена полностью в то время, как крупные предприятия могут достигнуть этого лишь при полном развитии товарооборота, что, конечно, произойдет не через год и не через два. До тех пор холостой ход ляжет на них крайне тяжелым бременем, который не даст ей возможности сколько-нибудь успешно конкурировать с ней. Другой стороной этого же обстоятельства является недостаток в них оборотного капитала, которого им требуется относительно больше в результате более долгого оборота их товаров. Предоставленное стихии вольного рынка, наше хозяйство, в результате разрухи, пошло бы по пути разрушения крупной промышленности, и затем медленного вырастания из развивающегося мелкого производства. Единственным выходом из этого положения было бы привлечение в огромных размерах иностранного капитала, что весьма сомнительно, так как Россия ему нужна сейчас как рынок сбыта и рынок сырья и ни с той, ни с другой точки зрения в восстановлении нашей промышленности (за исключением некоторых специальных ее видов да железных дорог) - он не заинтересован. Плановая организация крупной промышленности, которая нам под силу организационно и необходима при сложившейся конъюнктуре хозяйства, должна быть сохранена и при "новой" политике, где она и сделается той цитаделью, откуда социалистическая организация хозяйства сначала подчинит себе, а затем и вытеснит остальные хозяйственные формы.
VI.
Крупная промышленность нигде, а в России, где она охватывает далеко не все отрасли промышленности и ни в одной отрасли не вытеснила целиком мелкого производства, в особенности, не является замкнутой, целиком обслуживающей себя хозяйственной системой. Связь с остальным хозяйством и притом в данных условиях на основе товарных отношений, есть необходимое условие ее правильного функционирования. Вопрос о торговле и ее формах - один из коренных в нашей экономической политике.
В прежний период оборота между городом и деревней в настоящем смысле этого слова не было. От крестьянина мы брали или старались брать то, что нам нужно, и давали ему то, что могли. А так как рессурсов у нас было мало, а потребителей много, и притом таких, которые требовали удовлетворения во что бы то ни стало (армия), то естественно поток товаров в деревню почти прекратился. Ответом было прекращение обратного потока из деревни в город, кроме того, который брался в виде натуральных повинностей. Крестьянское хозяйство натурализовалось, резко деградируя вниз, и еще больше деградировала лишавшаяся деревенского сырья и продовольствия промышленность. Теперь, когда гражданская война замерла, продолжение такой политики было бы безумием, и так называемое разбазаривание, при всех своих отрицательных сторонах, в основе было положительным явлением, стихийно, неэкономно, но все же восстановлявшее товарооборот с деревней. Но старая точка зрения все еще жива, и мы все еще не отказались от того рассуждения, что если такого-то продукта
стр. 208
у нас мало, то необходимо не пускать его в товарооборот, а употреблять целиком на государственные нужды. Этим было продиктовано, напр., решение не пускать на рынок льняных изделий (мало и нужно для армии) и заменять их для рынка хлопчатобумажной тканью. И это несмотря на то, что крестьянское хозяйство не только полностью обеспечивало раньше льном нашу промышленность, но еще почти столько же давало для вывоза за границу! Вместо того, чтобы дать возможность льняной промышленности обеспечить себя сырьем путем выпуска на рынок части своих изделий и тем обеспечить ее будущее, мы предпочитали, создавая большие организационные затруднения, выпускать для этой цели хлопчатобумажную ткань, хотя хлопчатобумажная промышленность стоит накануне краха из-за отсутствия хлопка, восстановить культуру которого гораздо труднее, чем культуру льна. Здесь опять господство потребительской точки зрения над производственной.
Пустить поток товаров в деревню, чтобы получить оттуда, в свою очередь, сырье и продовольствие, необходимо во что бы то ни стало. Но как? Здесь, вообще говоря, возможны две формы.
Или государство берет себе всю подлежащую выпуску на рынок массу товаров и соответственно этому ведет путем товарообмена заготовку всех нужных государству продуктов крестьянского хозяйства, оставляя таким образом все предприятия на государственном снабжении. Или же оно разрешает каждой хозяйственной единице самостоятельную реализацию продукции и самостоятельную заготовку. Чтобы определить, каким путем мы пойдем, нужно взглянуть на создавшиеся сейчас условия крестьянского рынка.
Они, конечно, радикально отличаются от довоенных. Во-первых, при сокращении продукции хлеба с 4,5 миллиарда пудов до 2 миллиардов страшно сократилась вообще его емкость. Во-вторых, та специализация крестьянского хозяйства, которая ясно определилась в начале XX века, в значительной степени пошла на смарку. Сокращение площади специальных культур, падение площади засева пшеницы на юге, общее сокращение запашек там при некотором даже расширении их на севере, упадок овцеводства на Северном Кавказе - все это явления одного и того же порядка, говорящие о том, что крестьянское производство для рынка страшно пало и что прежние районы заготовки того или иного сырья имеют сейчас совсем не то значение, какое имели прежде. В соответствии с этим и физиономия всего рынка сейчас крайне неопределенна, еще не сложилась, еще только воссоздается. К этому присоединяется еще и развал транспорта, дающего сейчас 1/3 довоенных перевозок, что означает несравненно большее сокращение коммерческих перевозок, в результате чего наш рынок является суммой местных рынков, а не единым рынком. Для того, чтобы уверенно маневрировать на нем (а такая уверенность для государственной торговли необходима, иначе крах ее неизбежен), необходимо сначала создать рынок, а затем прощупать его. Централизованному аппарату это сейчас не под силу, риск этой операции он должен разложить на массу торговцев, будут ли это торговцы частные, государственные (крупные предприятия) или полугосударственные (кооперации). Утопии государственной торговли (хотя бы и через Центросоюз) необходимо пока оставить. Лишь тогда, когда торговля действительно разовьется и окрепнет, когда создастся снизу крупно-торговый аппарат, мы можем себе поставить задачу овладения ею. До тех пор мы должны ограничиться устранением препятствий для развития этой торговли и закреплением своего
стр. 209
влияния на нее путем государственного (но отнюдь не монопольно-государственного) кредита. Задача состоит в том, чтобы создать предпосылки государственной торговли, а не государственную торговлю.
Особняком стоит вопрос о заготовке продовольствия. Мы не можем, конечно, отказаться сейчас от продналога, слишком туманны сейчас перспективы хлебного рынка, чтобы на него целиком положиться. Но надо раз-на-всегда отказаться от мысли, что государственная заготовка хлеба есть единственный источник снабжения наших государственных потребителей, а не строить нашего производственного плана на этом базисе. Уже сейчас ряд признаков говорит за то, что вольный рынок поставляет городам больше хлеба, чем государственное снабжение. Предпринимаемое сейчас обследование рабочего бюджета, вероятно, целиком подтвердит это. Между тем, вопреки ожиданиям, наш продовольственный план вновь срывается и виды на будущее чрезвычайно неопределенны. Пытаться при каждом изменении продов. плана менять весь наш хозяйственный план, значит ничего не давать кроме излишних и вредных судорог производства. Надо раз-на-всегда усвоить, что снабжение хлебом не является государственным снабжением, а происходит путем частных заготовок (как мы уже сделали это с дровами), и государственная заготовка является лишь некоторым добавком, страховым фондом к ним. С этой точки зрения все предприятия, изготовляющие предметы крестьянского потребления, должны быть сняты с государственного снабжения хлебом, что ни в какой степени не означает, конечно, снятия их с государственного снабжения вообще и перевода их на частно-хозяйственные рельсы. Пример льно-треста, который, истратив сравнительно небольшую часть своих рессурсов, уже обеспечил себя продовольствием, показывает это с полной ясностью. Выкинуть хлеб из списка продуктов государственного снабжения и дать возможность развития частных заготовок, в этом направлении нам придется итти, и чем решительнее мы это сделаем, тем лучше мы выдержим экзамен на действительное понимание "новой" экономической политики.
VII.
В заключение необходимо остановиться еще на одном вопросе. Тот страшный хозяйственный кризис, который мы переживаем, является главным образом кризисом отсутствия сырья и продовольствия. Чрезвычайно быстрое за последние месяцы развитие производительности ряда отраслей промышленности (угольной, нефтяной, льняной и других), отнюдь не случайно начавшееся в то время, когда мы пробили, наконец, глухую стену отделявшую город от деревни, достаточно показывает, что дело пока именно в этом, а отнюдь не в технической слабости нашей промышленности. В самом деле, судя по обследованиям, произведенным в нескольких отраслях промышленности, последняя, несмотря на все неблагоприятные условия, созданные империалистской и гражданской войной, по состоянию своего оборудования сократила 50-60% своей прежней мощности. Между тем производительность ее только по нефти дошла до 42% мирного времени (и то за счет в значительной степени увеличения добычи фонтанной нефти),
стр. 210
спускаясь по углю до 27%, по текстильной (в среднем) до 11%, по основным химическим продуктам до 6-7%, по выплавке чугуна до 2,4%, добыче руды до 1,7% и по выплавке меди до нуля. Таким образом, здесь у нас есть еще значительный технический резерв для расширения, в пределах которого развивающийся товарооборот может еще некоторое время давать свои результаты. С делом технического переоборудования промышленности над нами пока еще не каплет, хотя надо иметь уже сейчас в виду необходимость такого переоборудования в будущем, в частности на основе электрификации. Этот момент, который сделает ее необходимой и вместе с тем создаст для нее некоторые производственные предпосылки, как раз тогда и настанет, когда этот резерв будет заполнен и наша промышленность начнет работать в полную меру сохранившейся своей технической мощи; но есть на крайних полюсах нашего хозяйства две отрасли, где дело обстоит уже сейчас иначе: это земледелие и транспорт.
Уже одно сокращение в 2 1/4 раза хлебной продукции, при котором все собираемое количество хлеба оказывается ниже того, что потребляло крестьянство в мирное время, является достаточно грозным. Голод в Поволжьи принял такие ужасающие формы в результате глубочайшей разрухи крестьянского хозяйства, без которой оно пережило бы его гораздо легче. Уже в этом году мы не могли обойтись без ввоза из-за границы хлеба для крестьянства. Ни в коем случае нельзя поручиться, что в будущем году такое же бедствие не разразится в каком-нибудь другом районе - в частности в западной Украйне. Но крестьянство нуждается не в одном хлебе. Инвентарь как живой, так и мертвый также страшно уменьшился. Все это говорит за то, что без государственной помощи крестьянское хозяйство не станет на ноги.
Может быть, в еще худшем положении находится транспорт. Здесь один кризис изживается посредством другого. Недостаток паровозов еще большим недостатком вагонов. Недостаток подвижного состава вообще шпальным кризисом, резко понижающим провозоспособность дорог. А в ближайшем будущем перед нами уже вырисовывается кризис рельсовый. Транспорт уже работает во всю свою техническую мощь, и если в результате временного топливного кризиса 1/7 часть его паровозов и стоит без работы, то при мало-мальски быстром улучшении топливного положения их уже не хватит. Как предприятие, где основной капитал всегда был относительно очень велик, транспорт требует уже сейчас капитального переоборудования, которого средствами нашего хозяйства мы произвести не сможем. И если наивные люди из главметалла непрерывно обижаются, что мы заказываем паровозы и запасные части за границей, в то время как по их расчетам на наших заводах их делать дешевле, то это только ослепление товарной идеологией и сомнительными "хозяйственными" расчетами. Дело не в том, где дешевле построить паровоз - у нас или за границей, - дело в том, что того количества паровозов, которое нам нужно для восстановления транспорта, мы силами нашей промышленности сделать не в состоянии, и если бы сделали это, то задушили бы прежде всего нашу металлургию и машиностроение, которые такого заказа переварить не смогли бы.
Повторяю, как в области земледелия, так и в области транспорта мы своими силами уже сейчас обойтись не сможем и это обстоятельство должно лечь в основу линии нашего поведения в области внешней экономической политики.