стр. 167
Александр Цейтлин.
А. А. СМИРНОВ. ПУТИ И ЗАДАЧИ НАУКИ О ЛИТЕРАТУРЕ.
("Литературная Мысль" 1923 г. N 11. Петроград.)
В редакционном примечании к этой работе, статья А. А. Смирнова рекомендуется, как "попытка подвести под вопросы методологические основы более глубокой в философском смысле. Статья А. А. Смирнова и делает такую попытку, приближаясь отчасти, в общей своей концепции, к взглядам Риккерта на методологию исторических наук, отчасти к непрагматическому интуитивизму". Автор в свою очередь сообщает, что статья эта является частичным и сжатым изложением мыслей, которые должны найти более подробное развитие в подготовляемой автором работе о "методологии истории литературы, основанной на теории поэзии и художественного слова". Все это побуждает отнестись к статье, как к интересной попытке методологии, столь очередной в наше "горячее время". К сожалению, ожиданья эти не оправдываются. Отмечая чрезвычайный эклектизм большинства литературных исследований до нашего времени и необходимость для науки о литературе осознать свою основную задачу и прежде всего предмет науки, автор подвергает критике многочисленные "методы", которыми до сих пор пользовались. "Многие из старых точек зрения на предмет науки о литературе в настоящее время уже отпали, как превзойденные, и это значительно упрощает дело. Отпали именно все те, при которых литературное явление, как таковое, используется служебным образом. Никто уже не станет сейчас всерьез предлагать в качестве предмета науки о литературе "душу автора", или же произведение как историко-культурный момент" (92). Отмечается далее отличие нашей науки от естественных"; в последних предмет нам дан. В науках о духовном творчестве он так сказать, задан, при чем задан нами самими. И совершается это путем приложения к некоторому матерьялу суждения ценности, которое всегда, в известном смысле, по сравнению с естественно научными суждениями "субъективно" и этой субъективности никак не избыть" (93). Лишь суждение ценности определяет литературное явление, как таковое... Суждение это во первых не формально, а содержательно. Во вторых, оно носит телеологический т. е. означает некоторую задачу, характер которой лишь с постепенными приближениями осуществляется в низших стадиях литературы и завершается лишь в высших ее проявлениях... И потому при раскрытии этой ценности необходимо исходить
стр. 168
из завершенных явлений литературы, каковыми является поэзия. "Отмечая, что удивительным образом русская наука о литературе... совершенно обходила вопрос о взаимном отношении двух понятий "литература и поэзия", автор подчеркивает что в этом различении и кроется коренной момент нашей проблемы. Раскрытие понятия ценности литературного явления в темологическом смысле возможно лишь на анализе понятия поэзии, которая является завершенным (темологически) видом литературы. Полемизируя с потебнианцами и Г. Паулем в их "неудачных" попытках определения существа литературного явления, (94 - 96) автор переходит к раскрытию понятия "поэзии". "На протяжении всего своего существования человечество выделяло из всей массы своего словесного творчества определенную категорию явлений", которая доставляла ему особого порядка переживания; оно ее особенно высоко оценило, преемственно оберегало и культивировало. Поэтическая ценность пр-ия распадается на три момента: эстетический, познавательный, этический. Эстетический момент определяется как, "морализация", и есть нормирование эмоции. Из всей массы "словесности" выделяется поэзия, как частный случай ее, и именно-наличностью описанного "триединства", которого словесность, как таковая не знает. Так как два остальных в словесности не встречаются, она "представляет собою особую дисциплину. Это область чистых форм речи", совершенно отличная, по существу предмета и по приемам изучения, от поэзии, как таковой. Далее автор устанавливает еще третью область, промежуточную, между словесностью и поэзией. "Это - литература"; от словесности ее отличает обязательное наличие познавательного момента, от поэзии отсутствие этического. "Эти три разных области: словесность, литература и поэзия, расположены концентрическими кругами, так что область каждой из них входит в предыдущую, как часть ее", и требуют разных методологий. Отмечая науку о словесности, ибо она не затрагивает литературы, автор в следующих 2-х главах исследует или вернее намечает методы наук о лит-ре и о поэзии. Методы первой им изложены довольно сходно с построениями прежних методологов (напр. Перетца). В науке же о поэзии дело обстоит иначе. Проблема неделимого содержания в поэзии не допускает никакого ее расчленения. Однако он полемизирует с теми, кто предлагает вовсе отказаться от научного изучения поэзии, считая, что это дело критики. Выход автор видит в том, что изучение поэзии должно ориентировать работу на подготовку почвы для научно-интуитивных характеристик поэтических явлений. Здесь методы подготовки суть устанавливающий - филологический, аккомодирующий - сравнительный и наводящие философский, этический и формально-эстетический. Вопрос о возможности построения истории поэзии автор решает "не колеблясь отрицательно": каждое произведение целостно в себе, "единой связующей магистрали нет". В заключенье А. А. Смирнов подчеркивает, что перед нами две раздельных науки с двумя различными методологиями.
Таково содержание этой работы, которой нельзя отказать в своеобразии. Тем не менее, всякая попытка расшифровать схематическое построение автора обречена на неудачу - в статье совершенно нет примеров и пояснений отвлеченных построений автора. Особенно туманной представляется трагичная классификация наук и методов. Странным образом у автора получается в результате разделений три дисциплины: словесность, литература, и поэзия. Поэзия наиболее содержательна и темологична: в ней есть это триединство (опять три момента: эстетический, этический, познавательный). Однако, что же такое напр. этический момент - автор определяет его лишь отрицательно, (он не имеет ничего общего с морализацией) "чего конечно недостаточно. В каждом из этих трех моментов есть опять таки три стадии - начальная (буквальная) общая и чисто поэтическая (эзотерическая). Первые две из них можно познавать и этическое встретить и в словесности, и первое из них практически всегда даже в нее привходит, но лишь путем внешнего соединения, ибо предмет словесности, как мастерства речи, не содержит в себе внутренней необходимости этих элементов". Здесь что ни слово, то неясность и неясность умышленная. Почему в мастерстве речи нет высшей или средней стадии эстетического начала? - Что такое "эта внутренняя необходимость"?
стр. 169
Почему в мастерстве речи - словесности - нет познавательного момента? Почему, наконец, словесность, как мастерство речи, не войдет в наш анализ? Разумеется здесь не только "Реторика или оратория", как понимает словесность автор, но и композиция стилистических образов (эйдология) и дескриптивы в худож. по-ки; ясно, что ее мы обойти не можем. Далее, чем отличается от словесности литература? Что такое по мнению автора литература? Он не дает никакого пояснения и критерия оценки. В литературе, по его мнению, есть познавательное, чего нет в словесности и нет этического (снова туман: случайно практически он может тоже привходить, но лишь в низшей (!) своей стадии и без органического внутреннего слияния. (!). Чтоже такое литературные произведения? "Повидимому, сюда можно отнести, к примеру, если не целиком, то в наибольшей части творчество А. Дюма - отца, Марка Твена, Ж. Верна, Понсона дю Террайля, весьма многое из "дидактической поэзии", из сатирической, из произведений XVIII века (напр. Вольтера)... включая даже кое что из эпиграмматических и т. п. стихотворений Пушкина... Как видно, здесь дело идет вовсе не о "низком качестве" этих произведений" (Понсон дю Террайль стало быть высок)?... "Я нарочито не привожу в пример всей массы бульварных романов, грубой порнографии" (!!) Все это, как и то, что "вся литература есть сплошная тенденция к поэзии" слишком неясно. Например, эпиграмма Пушкина на Карамзина "Его истории изящество и простота"? Литература или поэзия? По указанной схеме автора - литература. А между тем есть этический момент, которому быть не полагается. Судя по сомнительным авторам, создавшим "литературу", весь Тургенев, Достоевский, Чехов, не говоря уже о Пушкине отойдут, повидимому, "в поэзию". Однако, где же у Понсона дю Террайля познавательный элемент в "высшей его стадии (в низшей бывает и в словесности, хотя"... и т. д. - Повидимому все эти разграничения не выдерживают критики фактов. Напр. темологична по Смирнову лишь поэзия, но почему же не темологичен тот же Понсон дю Террайль или Дюма. Какой хотя бы и субъективный критерий у автора для определения темологичности. Красота? Художественность? Нет: по его схеме и в поэзии есть явно принадлежащие к ней бесчисленные слабые любительские стихи" (100) Значит, нет для определения граней этой триады ни объективных (классификации по существенному признаку) ни субъективных ("художественно", "красиво", "нравится") критериев. Зачем же тогда эти три науки, три момента, три стадии? "Не может не броситься в глаза сходство описанного "триединства" поэзии с пресловутой триадой курсов поэтики доброго старого времени: Истина, Добро и Красота. И без сомнения, это должно его компрометировать в глазах тех, кто стремится оторваться от всего живого опыта прошлого, как от пережитков младенчества. Автор встает на защиту этого живого опыта; мы ничего против этого не имеем. Находим только, что эта "основанная на опыте" классификация, положенная в основу его методологии, явно неудовлетворительна и совершенно неоправданно вводит три методологии туда, где исследователи и с одной никак не могли совладать. Методология этой триады разработана, пожалуй, только во второй ее части - "литературной", но здесь автор не вносит ничего нового. Методы науки о "словесности" совсем не затронуты и, разумеется, "то неправильно. Что же касается третьей важнейшей (посколько именно туда все литературные величины автором отведены) дисциплины, науки о "поэзии", то здесь спутанность воззрений автора видна особенно сильно. Он протестует против членения произведения поэзии на составляющие его "моменты". И на литературно-поэтические категории стиля, композиции; "Это на 103 стр. а на стр. 105 он признает, что "такое членение для научно-интуитивных и художественных (!!) характеристик поэтических явлений - "допустимо. На стр. же 106 мы с удивлением узнаем, что эта научно-интуитивная характеристика будет не "наука", а "критика", "но не та поистине импрессионистская диллетантская критика, которая увлекает в первое мгновение своим внешним блеском, а в следующее, при более вдумчивом рассмотрении, оказывается фантомом, лживым и бесвкусным (ибо не научным) а такая, для которой научное изучение определенно ориентировало все свои усилия". Дело,
стр. 170
разумеется, не в названии - ведь не только же импрессионистская критика существовала, - вопрос ставится принципиально или наука о "поэзии", (как поэзию понимает Смирнов) есть, или ее нет. Если наука есть, то необходимо членение произведения и его бояться не нужно; без анализа немыслим будущий синтез. Но в этом случае неизвестно, зачем автору понадобились два наводящих метода, философский и эпический (стр. 107) "Эти методы, заявляет А. А. Смирнов, не имеют ничего общего со старинными приемами... Внимание должно быть направлено не на "высказывания" поэтов, а на внутреннее звучание", их голос в произведении. Говорить подробно об этих методах трудно потому, что они совершенно еще не разработаны, в должном направлении. Дело, стало быть, дошло до "внутреннего звучания" голоса автора; это на 107 стр.; поучительно вспомнить, что на 92 стр. автор считал что "душу автора" в качестве объекта изучения никто уже не станет сейчас в серьез предлагать". Повидимому, здесь или противоречие, или шутка автора. В обоих случаях это не говорит в пользу его методологии. Во втором случае, если науки нет, то мы возвращаемся к прочному давнишнему положению о различии литературы и критики. Критикой в этом случае будет изученье "внутреннего звучания" авторских голосов, где оно будет вполне у места. Это различие было проведено уже Перетцом (лекции 1914 года) и автор в данном случае опять таки нового не предлагает. Мы не можем не отнестись скептически к заключительному предложению автора разделить науку о лит-ре на две части - ведь "эволюционной истории поэзии автор себе не мыслит, а какая может быть история поэтических произведений вне их эволюции и в произвольном вырывании больших писателей от малых? Критика, которой пытаются наклеить научный ярлычек, должна быть оставлена в покое и история литературы должна быть единой, причем изученье "средних" произведений методологически является в наше время наиболее ученым. Разрешив эту задачу, мы тем самым разрешим и те вопросы о науке о "поэзии", которые мучают автора.
Резюмируем: 1) классификационная триада, положенная автором в основу своей статьи, не выдерживает критики ни с логической, ни с психологической точки зрения: в довершенье всего она вызывает черезчур плохие воспоминания.
2) методология "словесности" - не разработана вовсе, "литературы" - неясна, "поэзии" - неверна, ибо основана на смешении критических методов с научными. Поэтому попытку создать научную методологию приходится счесть неудачной. Тем не менее, у статьи есть определенные достоинства. Она дает обильный матерьял для... преодоления и для игры ума. В конце концов и схоластика в философии играла в этом смысле громадную роль.