стр. 45
Л. Ю. Б.
РАБОЧИМ КУРСКА
ДОБЫВШИМ ПЕРВУЮ РУДУ
ВРЕМЕННЫЙ ПАМЯТНИК
РАБОТЫ
ВЛАДИМИРА МАЯКОВСКОГО.
Было:
Социализм -
восторженное слово!
С флагом
с песней
становились слева,
и сама
на головы
спускалась слава.
Сквозь огонь прошли,
сквозь пушечные дула.
Вместо гор восторга
горе дола.
Стало:
коммунизм -
обычнейшее дело.
Нынче
словом
не пофанфароните, -
шею крючь,
да спину гни.
На вершочном
незаметном фронте
завоевываются дни.
Я о тех,
кто не слыхал
про греков
в драках, -
кто
не читал
про Муциев Сцевол, -
кто не знает,
чем замечательны Гракхи, -
кто просто работает -
грядущего вол.
стр. 46
Было
Мы митинговали.
Словопадов струи,
пузыри идеи -
мир сразить во сколько.
А на деле -
обломались
ручки у кастрюли,
бреемся
стеклом осколком.
А на деле -
у подметок дырки; -
без гвоздя
слюной
клеить - впустую!
Дырку
не посадите в Бутырки,
а однако
дырки протестуют.
"Кто был ничем тот станет всем!"
Станет.
А на деле -
как фелахи
неизвестно чем
распахиваем земь.
Шторы
пиджаками
на плечи надели.
Жабой
сжало грудь
блокады иго.
Изнутри
разрух стоградусовый жар.
Машинье
сдыхало
рычажком подрыгав.
В склепах фабриках
железо
жрала ржа.
Непроезженные
выли степи
и Урал
орал
непроходимолесый.
Без железа
коммунизм
не стерпим.
Где железо?
стр. 47
Рельсы где?
Давайте рельсы!
Дым
не выдоит
трубищ фабричных вымя.
Отповедь
гудковая
крута:
"Зря
чего
ворочать маховыми.
"Где железо
отвечайте!
Где руда?"
Электризовало
массы волю.
Массы мозг
изобретательством мотало.
Тело масс
слоняло
по горе
по полю
голодом
и жаждою металла.
Крик
вгоняющий
в дрожание
и в ежь
уши
земляные
резал:
Даешь
железо!
Возникал
и глох призыв повторный -
только шопот
шел
профессоров служак.
Да под Курском
стрелки
лезут в стороны
как Чужак.
Мне
фабрика слов
в управленье дана.
Я
не геолог,
но я утверждаю,
стр. 48
что до нас
было
под Курском
голо.
Обыкновеннейшие
почва и подпочва.
Шар земной, -
а в нем
вода
и всяческий пустяк.
Только лавы
изредка
сверлили ночь его.
Времена спустя
на восстанье наше
на желанье
на призыв
двинулись
земли низы.
От времен
когда
лавины
рыже разжижели -
затухавших газов перегар, -
от времен
когда вода
входила еле
в первые
базальтовые берега; -
от времен
когда
прабабки носорожьи,
ящерьи прапрадеды
и крокодильи
ни на что воображаемое не похожие
льдами-броненосцами катили,
от времен
которые
слоили папортник
углем
каменным
застыв,
о которых
рапорта
не дал
и первый таборник, -
залегли
железные пласты.
стр. 49
Будущих времен
машинный гул
в каменном
мешке
лежит
и ни гу-гу.
Даешь!
До мешков
до запрятанных в сонные,
до сердца
земного
лозунг долез.
Даешь!
Грозою воль потрясенные
трещат
казематы
над жилой желез.
Свернув
горы навалившийся груз,
ступни пустынь
наступивших на жилы,
железо
бежало
в извилины русл,
железо
текло
в океанские илы.
Бороло
каких-то течений сливания,
какие-то горы брало в разбеге,
под Крымом
ползло
разогнав с Пенсильвании,
на Мурман
взбиралось
сорвавшись с Норвегии.
Бежало от немцев,
боялось французов,
глаза
косивших
на лакомый кус,
пока доплелось
задыхаясь от груза,
запряталось
в сердце России
под Курск.
Голоса
подземные
стр. 50
выкачивала ветра помпа.
Слушай человек,
рулетка,
компас:
не для мопсов гаубиц -
для мира
разыщи,
узнай,
найди и вырой!
Отойди
еще
на пяди малые, -
отойди
и голову нагни.
Глаз искателей
тянуло аномалией,
стрелки компасов
крутил магнит.
Есть Вы,
оравшие: -
"в лоск залускали,
рассорил
Россию
подсолнух", -
посмотрите
в работе мускулы
полуголых
голодных
сонных.
В пустырях
ветров и снега бред,
под ногою
грязь и лужи вместе
непроходимые,
как Альфред
из "Известий".
Прославлял
романтик
дон-Кихота,
с ветром воевал
и с духами иными.
Просто
мельников хвалить
кому охота,
с настоящей борются
не с ветряными.
Слушайте,
стр. 51
пролетарские дочки: -
пришедший
в землю врыться,
в чертежах
размечавший точки,
он -
сегодняшний рыцарь!
Он так же мечтает,
он так же любит.
Руда
залегла томясь.
Красавцем
в кудрявом
дымном клубе -
за ней
сквозь камень масс!
Стальной бурав
о землю ломался.
Сиди
оттачивай
правь, -
и снова
земли аттакуется масса,
и снова
иззубрен бурав.
И снова -
ухнем!
И снова -
ура! -
в расселинах каменных масс.
Стальной
сменял
алмазный бурав
и снова
ломался алмаз.
И когда
казалось -
правь надеждам тризну,
из-под Курска
прямо в нас
настоящею
земной любовью брызнул
будущего
приоткрытый глаз.
Пусть
разводят
скептики
унынье сычье: -
стр. 52
нынче мол не взять
и далеко лежит.
Если б
коммунизму
жить
осталось
только нынче
мы
вообще бы
перестали жить.
Будет Лучше всяких Лефов
на смерть ранив
русского
ленивый вкус,
музыкой
в мильон под'емных кранов
цокает,
защелкивает Курск.
И не тщась
взлететь
на буровые вышки
в иллюстрацию
зоологовых слов,
приготовишкам
cоловьишки
демонстрируют
свое
унылейшее ремесло.
Где бульвар
вздыхал
весною томной,
не таких
любовей
лития -
огнегубые
вздыхают топкой домны
рассыпаясь
звездами литья.
Речка,
где и уткам
было узко,
где и по колено
не было ногам бы,
шла
плотвою флотов
речка Тускарь:
курс на Курск -
стр. 53
эСэСэСэРский Гамбург.
Всякого Нью-Иорка ньюиоркистей,
раздинамливая
электрический раскат,
маяки
просверливавшей зоркости
в девяти морях
слепят
глаза эскадр.
И при каждой топке
каждом кране
наступивши
молниям на хвост
выверенные куряне
направляли
весь
с цепей сорвавшийся
хаос.
Четкие как выстрел
у машин
Эльвисты.
В небесах,
где месяц,
раб писателин,
искры труб
черпал совком,
с башенных волчков -
- куда тут Татлин! -
отдавал
сиренами
приказ
завком.
"Слушай!
д 2!
3 и!
Пятый ряд тяжелой индустрии!
7 ф!
доки лодок
и шестая верфь!"
Заревет сирена
и замрет тонка,
и опять
засвистывает
электричество и пар.
"Слушай!
19-ый ангар!"
Раззевают
слуховые окна
стр. 54
крыши - норы.
Сразу
в сто
товарно-пассажирских линий
отправляются
с иголочки
планеры
рассияв
по солнцу
аллюминий.
Раззевают
главный вход
завода.
Лентами
авто и паровозы -
в главный.
С верфей
с верстовых
соскальзывают в воды
корабли
надводных
и подводных плаваний.
И уже
по тундрам
обгоняя ветер резкий
параллельными путями
на пари
два локомотива -
скорый
и курьерский -
в свитрах
в кепках
запускают лопари.
В деревнях
с аэропланов
озирая тыщеполье
стадом
в 1,000 -
не много и не мало -
пастушонок
лет 7
не более
управляет
световым сигналом.
Что перо? -
гусиные обноски! -
только зря
бумагу рвут, -
стр. 55
сто статей
напишет
обо мне
Сосновский
каждый день
меняя
Ундервуд.
Я считаю
обходя
бульварные аллеи
скольких
наследили
юбилеи?
Пушкин,
Достоевский,
Гоголь,
Алексей Толстой
в бороде у Льва.
Не завидую -
у нас
бульваров много,
каждому
найдется
бульвар.
Может
будет
Лазарев
у липы в лепете.
Обозначат
в бронзе
чином чин.
Ну а остальные?
как их слепите?
Тысяч тридцать
курских
женщин и мужчин.
Вам
не скрестишь ручки,
не напялишь тогу
не поставишь
нянькам на затор...
Ну и слава богу!
Но за то: -
На бороды дымов
на тело гулов
не покусится
никакой Меркулов.
Трем Андреевым,
стр. 56
всему академическому скопу
копошащемуся
у писателей в усах
никогда
не вылепить
ваш красный корпус
заводские корпуса.
Вас
не будут звать: -
"железо бросьте,
выверните,
на спину
глаза,
возвращайтесь
вспять
к слоновой кости
к мамонту
к Островскому
назад".
В ваш
столетний юбилей
не прольют
Сакулины
речей елей.
Ты работал,
ты уснул
и спи -
только город ты,
а не Шекспир.
Собинов, -
перезвените званьем Южина.
Лезьте
корпусом
из монографий и садов.
Курскам
ваших мраморов
не нужно.
Но зато: -
на бегущий памятник
курьерский
рукотворный
не присядут
гадить
вороны.
Вас
у опер
и у оперетт в антракте,
в юбилее
стр. 57
не расхвалит
языкастый лектор.
Речь
об вас
разгромыхает трактор -
самый убедительный электролектор.
Гиз
не тиснет
монографии о вас.
Но зато: -
растает дыма клуб
и опять
фамилий ваших вязь
вписывают
миллионы труб.
Двери в славу -
двери узкие,
но как бы не были они узки,
навсегда войдете
вы,
кто в Курске
добывал
железные куски.