стр. 85
Л. Сосновский
БЫВШИЙ ГЛАВСОКОЛ, НЫНЕ ЦЕНТРОУЖ
О революционных темах, мудрости Ужа, рабах идеи, невинных цыплятах и... Максиме Горьком
Начинающий провинциальный писатель, В. М. Свешников, решил отдать свои первые - еще не напечатанные - труды (несколько рассказов) на суд Максиму Горькому. Почему именно Горькому - долго объяснять не придется. Издавна повелось, что начинающие литераторы из всех писателей чувствуют безграничное доверие только к Горькому, как к человеку, прошедшему сквозь строй жизни, и потому способному лучше всех других понять муки творчества начинающих писателей.
В. М. Свешников начал писать в 1919 году. Что это за год - ясно всякому. Перед глазами каждого, сколько нибудь чуткого и зрячего человека проходил этот год самых острых кровавых испытаний. Урал, Туркестан, казачество Приуралья - вот где довелось прожить 18 и 19 года Свешникову. Взявшись за перо, что мог живописать начинающий писатель?
Белизну и ароматы вишневых садов? Безмятежность дворянских гнезд? Тоску одинокой души? Пламенную любовь героя к героине? Лазурные берега несуществующих морей? Страдание моржа в зоологическом саду?
Свешников писал о том, что видел. А видел он жестокие вещи - гражданскую войну в самых острых ее проявлениях.
стр. 86
Хорошо или худо писал Свешников - вопрос другой. Я думаю, что писал слабо, слишком поспешно и небрежно. Может быть, и самое дарование у Свешникова невелико. Может быть. Мы увидим это впоследствии. Во всяком случае, он - первый, если не ошибаюсь, в русской литературе попытался познакомить нас с жизнью и чувствами париев среди пролетариев - Туркестанских батраков, поденщиков, переживших великую революцию.
Для Свешникова, выходца из семьи богатых Оренбургских казаков, сама попытка проникновения в душу отверженных рабов полуколониального мира заслуживает внимания. Может быть, за Свешниковым пойдут другие, способные гораздо лучше выявить стремления и чувства туземного пролетариата.
В частности, возьмем, хотя бы одного его героя-красноармейца Чи-Сана, китайца, заброшенного вихрями революции в ряды Красной Армии - кто занимался его личностью, его душой, его психикой?
На китайцев - красноармейцев белыми писателями опрокинуты целые хляби кош-марной лжи, клеветы и грязи. Свешников отвечает клеветникам повестью о герое, о пролетарии-воине Чи-Сане, который еще скажет свое слово там, у Тихого Океана, завтра...
Главное действующее лицо в рассказах Свешникова - борьба, жестокая, смертельная,
стр. 87
последняя. Худо-ли, хорошо-ли Свешников справился со своей задачей - вопрос другой. Максим Горький находит, что плохо. Я готов отчасти согласиться с Горьким. Допустим, что плохо.
* * *
Но вот что прибавляет Горький в письме к Свешникову:
В повести вашей очень много грубого и жестокого. Мир живет не этим, а мечтой о возможности иной, истинно человеческой жизни, надеждой на эту жизнь, верою в возможность осуществить ее, увидеть человека здоровым, честным, бодрым, смелым. Мотивы классовой борьбы у вас вызывают чувство человеконенавистничества. Это - несправедливое чувство. "Буржуй" - раб одной идеи, вы - раб идеи другой, а гимназист, которого проткнули штыком в вашей повести - цыпленок, невинно - пострадавший в драке больших зверей.
В этих вещах писателю необходимо точно разбираться. Очень советую - читайте, учитесь.
А. Пешков.
Итак, революция, и ее наиболее острое проявление - гражданская война - для Максима Горького - драка больших зверей. Писать об этой драке, по мнению Горького, писателю не следует, ибо придется писать очень много грубого и жестокого. Писать надо о другом - о том, как хороша будет жизнь через N лет, какими тогда добрыми и кроткими будут человеки. А о нынешних людях и писать не стоит. Все рабы. Мужики и рабочие - рабы одной идеи. Буржуи - рабы другой идеи. Но все рабы. Впрочем, не все. Горький не порабощен ни той, ни другой идеей. Он - ни в тех ни в сех. Ему бы в келье под елью сидеть, да чтобы в воздухе цветочками пахло, да чтобы птички пели, да чтобы буржуи с рабочими помирились, да чтобы драки не было совсем. Ах, хорошо...
* * *
Но к великому огорчению Горького все идет шиворот на выворот. Рабочие не лобызаются с буржуями, да и буржуи не особенно широко раскрывают объятия рабочим. Напротив, идет отчаяннейшая борьба, захватившая десятки миллионов народа. Борьба переливается за пределы отдельных государств.
стр. 88
Писатель Максим Горький посвятил однажды этой борьбе прелестный этюд, озаглавив его
- Вездесущее.
Да, вездесущее.
М. Горький воспевал вездесущую классовую борьбу тогда, когда она в сущности была только отдаленнейшим намеком на борьбу. А теперь, после российской белогвардейщины, после финской расправы, после венгерской расправы, после итальянской расправы - Горький брезгливо брюзжит о "драке больших зверей", где невинно страдают гимназисты.
* * *
В народе говорят:
- Хорошо поешь, - где то сядешь.
Хорошо пел Максим Горький песни о Соколе, о "Буревестнике". Только сел плохо. Прямо сказать - в сырое болото-трясину.
Горький преподавал смирному ползучему Ужу искусство борьбы, искусство отваги, взлета в высь. "Безумство храбрых - вот мудрость жизни".
Уж остался при особом мнении. Уж не пленился поэзией борьбы. А тысячи молодых читателей Горького отнеслись всерьез к его ламентациям и считали завидным счастьем погибнуть в борьбе за свою идею - (раб одной идеи - как ныне выражается бывший Сокол в письме к Свешникову).
Оказывается, прав был Уж. Сам Горький записался в партию Ужей и выбран Почетным Ужом или Центроужом. Желудок у него испорчен, зубы выпадают, нервы издерганы. Какая к чертям поэзия в драке? То ли дело мечты о прекрасном будущем, когда тигры возлягут рядышком с овцами.
* * *
Да, плохо сел бывший Главсокол. Лучше бы нам не видеть его, плетущимся в сырую и теплую расщелину вслед за Ужом. Тяжело и больно. Точно кто-то надругался над твоей светлой юностью, оплевал ее и даже не понимает, что он, такое, собственно творит.
Будемте читать и перечитывать старого (т. е., правильнее молодого) Горького, с его боевыми песнями, полными отваги и удали
стр. 89
и постараемся забыть о новом Горьком, который стал сладок для буржуазных кругов Европы, и который беззубо мечтает о безмятежном житии и о том времени, когда все люди будут употреблять в пищу исключительно одну лишь манную кашку.
* * *
Что же касается упоминаемого Горьким невинно-пострадавшего цыпленка (гимназиста), то о цыпленке тоже стоит подумать. Ведь в рассказе Свешникова "Тринадцать" цыпленок-гимназист из винтовки стреляет в рабочих, на что рабочие отвечают ему штыком. Так ли невинно пострадал сей белогвардейский цыпленок, как говорит Горький? А цыплята вообще сыграли в гражданской войне вполне определенную роль.
Начать с цыплят-юнкеров. В Кремле в октябрьские дни юнкера перебили доверчиво сдавшихся им рабочих и крестьян (солдат). Убитые цыплятами и были первыми, кто заполнил братские могилы у Кремлевской стены.
Надо ли упоминать питерских цыплят-юнкеров, которых после их восстания, пролетариат великодушно пощадил? А они, получив прощение, массами переправлялись на Дон к Корнилову, Алексееву, Деникину. Знает ли Горький, что из этих цыплят состояли отборнейшие части белой армии (вроде дроздовцев и др.). Цыплята резали и вешали рабочих ничем не хуже заправских казачьих эсаулов.
Может быть, цыплята не понимали того, что они творят? Отлично понимали. А чего не понимали цыплята, то разъясняли им родители.
Жили-были, скажем, писатели Чириков и Пешехонов. Народолюбцы - каких мало.
стр. 90
Чириков в мирное время чирикал что то о народе. Пешехонов душевно размазывал на страницах "Русского богатства" что-то, ужасно народолюбивое. И у обоих по цыпленку-гимназисту.
Когда обожаемый ими народ восстал против капиталистов и помещиков, и Чириков, и Пешехонов перешли на сторону белой гвардии против народа. Так как сами Чириков и Пешехонов воевать по преклонности лет и дряхлости не могли, то сами ограничились перьями, а цыплят своих отправили в белую армию. Сын великого народолюбца Пешехонова был даже ординарцем у самого Деникина. А Чириковский цыпленок в боях против рабочих Донбаса потерял ногу.
Неужели М. Горький хочет нас уверить, что и Пешехонов, и Чириков не понимали, что творят их цыплята? Отлично понимали и сознательно бросали своих цыплят в огонь гражданской войны. И если бы Пешехоновым (то есть Деникиным) удалось рабочих победить, то их сынки на пролетарских могилах гарцовали бы победителями, освободителями и прочее, и прочее. А будучи побиты, они разумеется, превратились в цыплят, а родители их - все эти Чириковы и Пешехоновы - в мокрых куриц.
И если уж сынки таких народолюбцев, как Пешехонов и Чириков, пополняли собой ряды монархической белой гвардии, то что говорить о помещичьих, купеческих, генеральских, поповских сынках. Те представляли собой остервенелую свору кровожадных псов.
Пускай же нам не рассказывают сказок о невинно пострадавших цыплятах. Знали мы этих цыплят хорошо.