стр. 173

     Н. ИЗГОЕВ

     МИРОЛОМ

     Сергей Городецкий. - МИРОЛОМ. Тринадцатая книга стихов. Госиздат. 1923 г.

     Уже с 1920 г. Сергей Городецкий перешел в советский лагерь, стал писать о революции, воспевать ее. Больше того, сейчас он уже стоит в рядах тех поэтов, которые не только воспевают революцию, но и активно участвуют в советском строительстве. Казалось бы, следовательно, что в книжке стихов, выпускаемой в 1923 г., Сергей Городецкий должен был окунуться возможно глубже в советский быт, подойти возможно ближе ко всем чаяниям и радостям нашей жизни. Так ли это? Посмотрим.
     В книжке, кроме вступления и посвящения в стихах, 30 стихотворений разбитых на 3 отдела: "Исстарь", "Не белы снеги" и "Миролом". И во вступлении, которое должно в достаточной степени определить характер, содержание творчества заключенного в данной книге, поэт говорит.

          "Я знаю ночь. Я в ночь гляжу.
          И опаленные ресницы
          Устремлены в ночную жуть
          Где первый проблеск солнца мнится".

     Шестой год красное солнышко греет СССР. Давно, в октябре еще рассветало, тучи хмурые, грозные поразогнать успело, горит полуденным огнем солнце над Россией 23-го года, а поэту все еще

          "Первый проблеск солнца мнится".

     Тут и мниться-то нечему, и "опаленные ресницы" нечего "устремлять в ночную жуть".
     Проглядел, проглядел солнце Сергей Городецкий, и оттого-то в "Исстари" гадает

стр. 174

о грядущем, о путях по "камушку", от которого для старого три пути.

          "Кто направо в сытость вбелится, -
          Пройдет дармом - безделицей.
          Кто в середку дуром влепится, -
          Серой небылью рассыпется.
          Кто зерном налево бросится, -
          Тучной жатвой восколосится.
          Как ни глянь, тебе три гибели.
          Кою хочешь, ту и выбери".

     Нам не гадать по камушку, не на распутьи, слава те, стоим. Знает Советская Россия свою дороженьку. Ой, не малая, не легкая. А о ней молчит Сергей Городецкий. А вот старого то он не изжил еще. Не говоря о том, что препирается он с "Исстарью" (лишнее это дело), а еще и в самом себе не изжил его. Вон у него в лучшем, по художественности, стихотворении книги "Былинка" мертвечина - черепа разговаривают. Образно, красиво, оригинально, пожалуй, да только у нас те же школьники, что по Городецкому же топчут пыль от этих черепов, знают, что черепу, чей бы он ни был, а не взговорить. Довольно, отмерло, добиваем.
     Много тщательно отделанных, стройных, красочных стихов в книге, да одного, очень, очень важного не хватает: не чувствуешь того, о чем говорит поэт. Это отчасти потому, что он много пишет о Руси, которую еще

          "пьяный солнышко-Владимир
          пригвоздил к кресту"

и мало о Руси, в которой

          "Рабский шелест сарафана
          Заглушен электроплугом.

стр. 175

          И на батюшку Ивана
          Маркс наклеен в красный угол".

     и

          "Мыслью Русь расплавил Ленин,
          Волей сладил ее Троцкий".

Пожалуй, этими строками и ограничивается Городецкий говоря об РСФСР (если не считать стихов о голоде).
     А отчасти и потому ничего не остается от прочтения "Миролома", что половина стихов книги - стихи о голоде. О голоде, изжитом нами, а в обиходе, пожалуй, и забытом. Вот еще совсем недавно 500 тысяч пудов хлеба рурским рабочим отправили, о хлебном вывозе всерьез поговариваем. Так что, прошел голод, помучались, горько было, превозмогли, и прошел он. И стихи Городецкого о нем порой сильные ("Набат"), задушевные ("Поэма о русском ребенке"), жуткие ("Телефонист"), захватывающие ("Повесть") сейчас, сегодня читаешь без интереса. Эти стихи повременны, они сыграли свою роль и сейчас в них улавливаешь только местами звонкие строки, сильные места и звучные рифмы. И кроме того, тот налет акмеистского футуризма, который Городецкий никак не смоет с себя,

стр. 176

порой неприятно дергает при чтении. Уже самые слова, как несколько раз повторяющиеся "трудари", "трударство", "золотарство" и т. д. разбивают общее впечатление. Равно и неудачно-построенные фразы, как:

          "Подруга сытых разовая"

     или

          "Когда молчали под гвоздями
          Все рты торговли голосистой".

     Но не в этом суть. Это, в конце-концов, мелочи, которые, м. б., сразу даже не заметишь. Важно основное: нет ни одного слова о строительстве, о том, чем мы живем сейчас, чем переполнен сегодняшний день, чем куется наше завтра.
     Сергей Городецкий знает, видит наш быт. Он слился с нашим бытом. Но мы знаем об этом не из его творчества, выраженного в "Мироломе".
     И именно потому, что наше строительство, наш быт не отражены Городецким в "Мироломе", и стихи его не пропитаны потом этого строительства, не согреты солнцем этого быта - его тринадцатая книга стихов - пуста.