стр. 33
Вл. Кораблинов.
ПРОТЕЗА.
Отрывки из поэмы о декабристах.
---------------
Тот Петербург чудной.
По Невскому проспекту
катаются кареты
и шапокляки ходят.
Фонарь. Казанский в инее.
А небо серо-серое,
и вечерами синее.
Калач пекарни -
унылый символ.
Ходят гусары
и кирасиры.
Скрипят тяжелые костыли,
коими город подперт.
Он на болоте стоит.
Так пожелал Петр.
---------------
стр. 34
Рылеев промолчал,
и все молчали.
И тут услышали: стучат.
То гости собирались к чаю.
---------------
Над омраченным Петроградом
шагали дюжие солдаты.
Одухотворенность на лице -
она становится преувеличенной, -
когда саврасый унтер-цер
дает солдату зуботычины.
Поют сапоги.
Поют сапоги.
Солдат погиб.
Солдат погиб.
Шпицрутены. Вечер. Тоска.
---------------
Задницами орудуя, как подушками,
- кому доведется помять их? -
дамы ведут разговоры с Пушкиным
героем родных хрестоматий.
Вот этот! Вот этот! Этот!.
Чернявый, как рояль.
Он тоже был поэтом
великим, говорят.
И тут же, тут же, тут же,
прекрасный, как Парис,
князь Александр Бестужев
горячий декабрист.
---------------
Иногда человек сходен с окурком.
Слюнявый - нужен кому - зачем?
В другом конце Петербурга
шел человек в плаще.
Вывесочник рисует франтиху
с вывихом в левой ноге:
вывесочник пошляк.
За звенящею дверью - Полина Гебль
Салон Модных Шляп.
---------------
Плащ распахнут,
эполетное плечико.
Звоночек плачет, звоночек
звенит.
Душистый карман являет сердечко -
поддельное
в медальоне
- сувенир.
---------------
Вот они! Вот они!
А началось с рылеевского чаю.
Кончилось иностранными сиротами
и петербургскими ночами.
И все стихи читают.
И все стихи читают.
---------------
Каховский наконец
с огромным пистолетом...
Начинается романная уголовщина..,
Барьер. Стреляет пистолет -
и никнет враг на снег.
Идет. И ветер плащ полощет.
Угловатый, и взором дик,
не то актер, не то настройщик,
не то трагический бандит.
Мой друг простуженный
идет. Хромой. Лишь одолевает сырость.
Чтоб селедкою поужинав,
опять зализывать гноящиеся дыры.
Холодная, как рука базарного нищего,
и как флакон пустая.
Настройщики! Пушкины!
Жулики! Сыщики!
И все стихи читают.
И все стихи читают.
---------------
Скрипя торцы на башмаке,
углами к ночи серыми,
пройдем несложный этот макет
шагами гуливеровыми.
И снова пьет Рылеев чай,
и теплится свеча.
В передней звонит телефон.
И руша кринолинами,
бежит жена вскричать "алло"
чрез спальню в гостиную.
стр. 35
К окошку снегу намело,
так, что и в дверь не влезете,
а в телефон кричит "алло"
Павел Иваныч Пестель.
А! Пестель! Пестель! Ждем давно!
И Пестель чистит свой мундир.
а ветер валит с ног,
то сзади, то впереди.
---------------
Напрасно, ветер и снег, полощите
края полковничьей шинели:
бредет чудак впотьмах и ощупью.
Соединятся
юг и север.
---------------
- Убить царя - сказал Каховский
и поспешил к себе в чулан.
Рукою твердой и бреттерской
он сразу нащупал нужный хлам.
Ночь.
Сальным огарком тебя не выгнать
Ветер. Дождь. Вас и мне не унять!
Послушайте, как пустые бутылки
вздрагивают и звенят.
Тихо становятся в ряд...
И холодные губы
выговаривают, говорят:
- убить царя,
- убить царя.
---------------
Ужасный пистолет.
Огромный пистолет.
В дуло стучат дыре виски
и пять бутылок на столе
уж разлетелись вдребезги.
Порохом, порохом воняет дыра.
Выстрел! Царь упал! Раз!
Выстрел! Жена царица! Два!
Выстрел! Выстрел! Четыре! Пять!
Усталый падает на диван
и не в кого больше стрелять!
Опять встал. Поискал.
Поискал, походил, сел.
Скорей, скорей пистолет к вискам.
Бутылки все.
---------------
Еще щоголь
не бреет щоку,
от темного сна не прозрели еще.
Царя Петра медяное око
дивуется на необычайное зрелище...
Пришли и стали. Уходите!
Чего стоять с самого утра.
Потом чухонка вскричала: сбитень -
и мерк Петра дичайший зрак.
---------------
Тогда глаза открыло время -
миров точнейший хронометр -
и видит: наступило время...
А войско студится об ветер.
Устало тухнут фонари...
Гори фонарь... Пока гори...
Иные фонари карет
подкатываются к солдатам.
И революционное карре
у почерневшего Сената.
---------------
Царь Николай, едва от сна встав,
ступил на сразу две ноги,
рукой искуссного гимнаста
солдата бил об сапоги.
Потом до поту гнал курьера.
Потом из уха чистил серу.
И вдруг, досадно омрачен,
вспомнил на второй затяжке
из трубки царственной и тяжкой,
что богу не молился он.
---------------
Одинокий рассвет
ходит по холодным торцам,
подойдет к фонарю и заскучает,
глянет в окна глухого дворца,
а там царь серчает.
Дают ко двору лошадку быструю -
садится царь со своими министрами.