стр. 14

     В. Маяковский.

     РАСШИРЕНИЕ СЛОВЕСНОЙ БАЗЫ.

     До нас привыкли делить организованные слова на "прозу" и "стихи". Эти два понятия считались основными литературными категориями. Человек, "это" производящий, назывался "автором", авторы делились на поэтов и прозаиков, остальные люди были читатели, а автор с читателем связывался книгой. Читатели за книги платили деньги.
     Еще были, - которые вертелись около книги, протаскивали ее или не пускали, набивали книге цену, - это критика.
     Революция перепутала простенькую литературную систему.
     Проза уничтожилась из-за отсутствия времени на писание и читание, из-за недоверия к выдуманному и бледности выдумки рядом

стр. 15

с жизнью. Появились стихи, которые никто не печатал, потому что не было бумаги, за книги не платили никаких денег, но книги иногда печатались на вышедших из употребления деньгах, слава пишущих авторов заменилась славой безымянных писем и документов, хищную критику пыталось заменить организованное распределение Центропечатей, связь с читателем через книгу стала связью голосовой, лилась через эстраду.
     Организация хозяйства, поднятие его до довоенных норм, привела людей мыслящих попросту, по аналогиям, к мысли ввести старые нормы и в нашу культурную работу.
     Ленинградская "Звезда" в печальное начало свое с алексейтолстовской редакцией заявляла приблизительно так:
     "Мы возобновляем традицию толстого журнала, прерванную революцией".
     Мы, лефы, видим в революции не перерыв традиций, а силу, уничтожающую эти традиции вместе со всеми прочими старыми строями.
     К сожалению, и литература десятилетия, подытоживаемая к юбилею, воронско-полонско-лежневскими критиками рассматривается с этой самой традиционной точки (насиженной мухами истории).
     Расправясь еще в прошлогодней статье ("Красная новь" - "Дело о трупе", правда, труп уже вынесли, только не Лефа, а лежневский) с целым пятилетием советской литературы, пренебрежительно обозвав его "изустным периодом", Лежнев в обзорной статье юбилейного номера "Известий" просто опускает лефовские фамилии (Асеев, Третьяков, Каменский).
     Виноваты лефовцы, очевидно, не фамилиями, - фамилии у нас красивые (кто поспорит, например, с фамилией Маяковский, разве что Луначарский). Не в фамилиях дело - работой очевидно не угодили.
     Расшифруем Лежнева - он, повидимому, хочет сказать:
     1) В литературе есть или поэзия или проза. Для чего же Леф делает лозунги? Таковой литературной формы не существовало. Лозунги в книгах рассылать нельзя, лозунги полным приложением к "Огоньку" не пустишь, лозунги не покупают и не читают, а критикуют их не пером, а оружием. Так как мне с вами нечего делать, то в наказание вы не войдете ни в какую историю литературы.
     2) Литература то, что печатается книгой и читается в комнате. Так как в моей комнате было холодно и т. Бухарин предлагал иметь на дом хотя бы всего одно общее, отапливаемое помещение, то я, комнатный обыватель, вас и не читал. А то, что вас ежедневно слушали на рабочих, красноармейских собраниях, то эта форма общения никаким литературным учебником не предусмотрена. Поэтому вы и есть не литература, а изустные.
     3) Для критика литература - вещь, которую можно критиковать. Для этого книгу надо принести домой, подчеркнуть и выписать и высказать свое мнение. А если нечего приносить, то нечего критиковать,

стр. 16

а если нечего критиковать, то это и не литература. Я вам не дворник, чтобы бегать по аудиториям. И где такая критика, которая могла бы учесть влияние непосредственного слова на аудиторию?! Все писатели зарождались в гимназиях, а сколько рабкоров и писателей провинции стали работать после непосредственного разговора с вами - это не мое дело.
     Поэтому лефов лучше замалчивать.
     Замалчивать - это значит орать: "Эстрадники, дяди Михеи, жулики, правила стихосложения сбондили!"
     Успокойтесь, лежневы.
     Мы не хотели вас огорчить. Все неприятности произошли от того, что революцию не специально для вас делали. Правда, ее делали и не для нас, вернее, не только для нас, но зато мы работали только для революции.
     Это революция говорила: живо, не размусоливайте, надо не говорить, а выступать, короче, сконденсируйте вашу мысль в лозунг!
     Это революция говорила: холодные квартиры пусты, книги - не лучшее топливо. Квартиры сегодня на колесах теплушек, жильцы греются на митингах, и если у вас есть стихи, то можете получить слово в общем порядке ведения собрания.
     Это революция говорила: поменьше кустарей, - мы не так богаты, чтобы сначала наделывать и потом критиковать. Больше плана. А если есть какие непорядки, то заявите, куда следует. И мы заявляли друг другу и вам об этих непорядках в ночи диспутов, разговоров и по редакциям, и по заводам, и по кафе, в ночи и дни революции, давшие результатом лефовскую установку и терминологию (социальный заказ, производственное искусство и т. д.), лефовство прославилось, и не имея автора. Всю эту работу мы тоже зачисляем в литературный актив десятилетия.
     Мы поняли и прокричали, что литература - это обработка слова, что время каждому поэту голосом своего класса диктует форму этой обработки, что статья рабкора и "Евгений Онегин" литературно равны, и что сегодняшний лозунг выше вчерашней "Войны и мира", и что в пределах литературы одного класса есть только разница квалификаций, а не разница возвышенных и низменных жанров.
     Может быть, правильное для первых, бедных материально, лет революции неприменимо и никчемно сейчас, когда есть бумага, есть станки.
     Нет - революция это - не перерыв традиции.
     Революция не аннулировала ни одного своего завоевания. Она увеличила силу завоевания материальными и техническими силами. Книга не уничтожит трибуны. Книга уже уничтожила в свое время рукопись. Рукопись - только начало книги. Трибуну, эстраду - продолжит, расширит радио. Радио - вот дальнейшее (одно из) продвижение слова, лозунга, поэзии. Поэзия перестала быть только тем, что видимо глазами. Революция дала слышимое слово, слышимую поэзию. Счастье небольшого кружка слушавших Пушкина сегодня привалило всему миру.

стр. 17

     Это слово становится ежедневно нужнее. Повышение нашей культуры, отстраняя изобразительные (плакатные) эмоциональные (музыка) прикрасы, гипнотически покоряющие некультурного, придает растущее значение простому, экономному слову. Я рад был видеть на Советской площади ряд верстовых столбов времени, на которых просто перечислялись факты и даты десятилетия. Если бы надписи эти были сделаннее (нами) и запоминаемее - они стали бы литературными памятниками. "Жизнь искусства", сравнивая кинокартину "Поэт и царь" с литмонтажем Яхонтова - "Пушкин", отдает предпочтение Яхонтову. Это радостная писателям весть: дешевое слово, просто произносимое слово, побило дорогое и оборудованнейшее киноискусство.
     Литературные критики потеряют свои характеризующие их черты диллетантизма. Критику придется кое-что знать. Он должен будет знать законы радиослышимости, должен будет уметь критиковать не опертый на диафрагму голос, признавать серьезным литературным минусом скверный тембр голоса.
     Тогда не может быть места глупым, чуть ли не с упреком произносимым словам полонских:
     "Разве он поэт?! Он просто хорошо читает!"
     Будут говорить: "Он поэт потому, что хорошо читает".
     Но ведь это актерство!
     Нет, хорошесть авторской читки не в актерстве. В. И. Качалов читает лучше меня, но он не может прочесть так, как я.
     В. И. читает:

          "Но я ему -
             на самовар!

     Дескать, бери самовар (из моего "солнца") а я читаю:

          "Но я ему...
             (на самовар)

(указывая на самовар). Слово "указываю" пропущено для установки на разговорную речь. Это грубый пример. Но в каждом стихе сотни тончайших ритмических, размеренных и др. действующих особенностей, - никем, кроме самого мастера, и ничем, кроме голоса, не передаваемых. Словесное мастерство перестроилось, должны подумать о себе и критики.
     Критик-социолог должен из отделов печати направлять редактора. Когда напишут, критиковать поздно. Критик-формалист должен вести работу в наших вузах, изучающих словесное мастерство. Критик-физиолог должен измерять на эстраде пульс и голос по радио, но также заботиться об улучшении физической породы поэтов.
     Лежневы, скидывайте визитку, покупайте прозодежду!
     Я не голосую против книги. Но я требую 15 минут на радио. Я требую, громче чем скрипачи, права на граммофонную пластинку. Я считаю правильным, чтобы к праздникам не только помещались стихи, но и вызывались читатели, чтецы, раб-читы, для обучения их чтению с авторского голоса.