стр. 1
Н. Асеев
ЗАГРАНИЦА
(Из дневника путешествия)*1
Рим
И внезапно
на земле и в небеси,
словно зеленью,
заголубел платок:
разлилась такая синь
и такая теплота!
Рим ровными массивами своих домов выдвинулся к вокзальной площади. Главными артериями своих больших улиц равномерно и приглушенно шумит с 7 часов утра до часа ночи; сложнейшей паутиной ветхозаветных уличек и переулков узких - не разъехаться двум упряжкам - увяз в старине, каменной звонкости и внезапном безлюдьи. Шорохом бесчисленных своих фонтанов, веерами пальм, кудрявой зеленью лавров отмахивается от настоящего, и все-таки это настоящее торжествует на его широких, просторных площадях.
Устроив свой чемодан в гостинице, мы вышли на римскую улицу, не зная ни ее названия, ни плана города. Это самый лучший способ узнавать неизвестное: приобретая свой собственный опыт, запоминая все без всякой подготовки. Собственными усилиями.
Трамваи, красные и синие, катились перед нами по многочисленным колеям. Еще один вид трамвая, коричневый, двухэтажный, заворачивает за угол, как слон: такси чистенькие, вымытые, кокетливо украшенные цветами, ловко объезжают пешеходов. Асфальтовые островки переходов обтекаются ими без всякого видимого порядка, но с достаточной осмотрительностью. Толпы пешеходов на тротуарах и на мостовой почти сплошь состоят из мужчин с зонтиками. Женщин в Италии вообще видно мало.
Положение женщины - слушайте, комсомолки! - начиная с севера Италии и чем дальше на юг - все диче и непонятней для советского глаза и понятия. Женщине на улице показываться одной - неприлично. Тем более в кино, тем более на гуляньи. Ходовая пословица в Италии, далеко еще не ушедшая в словари старинных поговорок, гласит: я видел проституток, но таких, как женщина, еще не встречал! Итальянская девушка не имеет права разговаривать со своим будущим мужем иначе как через посредство мамаши или лица, замещающего ее. Она может флиртовать, может даже целоваться, даже жить с мужчиной, но этот мужчина ни в коем случае уже не соединит с ней свою жизнь. Это будет сделано тайком, потихоньку, негласно, с тем чтобы с будущим мужем говорить через посредство мамаши. Ханжеская, официальная, поповско-фашистская
_______________
*1 Отрывок из путевого дневника, печатаемого в журнале "Звезда".
стр. 2
мораль предписывает ей лицемерную скромность и потупленные глазки. Виллу Боргезе - чудесный, полный пальм, олеандров, лавров и роз городской парк - запирают в 8 часов вечера из соображений нравственности, лишая таким образом все рабочее население города вечером возможности подышать свежестью "городских легких". В университете студентки сидят особняком, стайкой, отдельно от представителей мужского пола, чтобы случайно не оскорбить академической благопристойности. Только иностранки, вопреки традиции, разговаривают и перешучиваются в перерывах между лекциями со студентами. Но иностранки, по понятиям итальянцев, все - "больше чем самка". Вообще на женщину, отличающуюся хотя бы цветом волос от итальянки, все пялят глаза, как на заранее оцениваемый постельный товар. Конечно - это в мещанской среде. Но мещанская среда - это чуть ли не сплошная среда населения Рима. Ведь иначе - откуда все это равнодушное, религиозно-обывательское почитание всевозможных святынь, все эти электрические лампадки перед мадоннами в бесчисленных тратториях, обилие монахов - черных, синих, коричневых, - толпами слоняющихся по улицам Рима?
Монахи и аббаты на каждом шагу. Вот без шляпы, в сандалиях на босу ногу, повязанный веревкой францисканец; вот черные шляпы и сутаны доминиканцев, вот еще какие-то важные, исполненные достоинства белосутанные с четками в руках. Студенты всевозможных духовных училищ шныряют толпами и в одиночку - быстроглазые, румянощекие - опора и надежда папского Рима. Черные взмахи, черные четки, веерные шляпы - Рим обсело воронье, как павшую тушу, и машет крыльями лениво и тяжело, не взлетая, отяжелев от сытой безопасности своей кормежки.
За монахами жандармы. Великолепные взмахи черных же плащей, задумчиво-внимательные взоры благосклонно устремляются на покорную им толпу. Красные лампасы, пышные двухуголки - с ленивым благодушием и самоуверенностью кардиналов прогуливаются они обычно парочками, наблюдая за образцовым порядком загипнотизированной их внушительностью толпы. На Корсо Умберто, если вы идете не по положенной стороне, вас с печальным упреком остановит бархатный голос и преграждающая рука: налево! Здесь все должны итти по левой стороне.
Итак, мы сели с женой в первый подошедший трамвай и решили ехать наудачу осматривать Рим.
Трамвай попался N 43. Идет он медленно, гораздо тише наших московских трамваев, остановки очень частые, потому создается впечатление огромных концов. Билет стоит 50 чентезимов и 80 чентезимов, на наши деньги 5 и 8 копеек. За первую цену вы можете ехать в одном трамвае, а за вторую можете пересаживаться на любую линию, причем билет действителен не на расстояние, а на время. Взявши пересадочный билет, можете ехать час. Трамваи почти так же полны как и наши.
Ехали мы, ехали - смотрим, стена огромная, кругло загибающая,
стр. 3
коричневого цвета, вся в дырках. Сообразили - Колизей. Проехали дальше, спустились с холма на площадь - у остановки раскинулся великолепный сад с пальмами и лаврами. Мы сошли с трамвая и пошли в сад. Главная аллея асфальтирована, по бокам чистенькие дорожки. Было как раз воскресенье, синее, солнечное. Римляне, отдыхающие, праздничные, дети и взрослые, сидят на скамейках, гуляют по дорожкам, по аллее катятся автомобили, упряжки с бубенчиками, в начищенных сбруях. Идем по боковой аллее на взгорье. Запах лавров, лимона и еще каких-то неизвестных нам цветов вроде жасмина стоит в нагретом солнцем воздухе. И это декабрь! Перед нами вырастает грандиозная развалина вдвое наших триумфальных ворот. Колоссальные провалы окон и дверей, этажей в пять размером каждое окно и этажей в восемь - двери. Камень странной кладки, грубый, ноздреватый. А стоит тысячелетие. Подходим ближе, видим надпись - Термы Каракаллы.
Кто купался в этих банях и на чьи пропорции они рассчитаны? Здесь мог уместиться целиком весь тогдашний Рим.
Обходим почтительно и осторожно развалину. Поднимаемся наверх. Дорожка ровная, цементированная, уводит к какому-то благотворительному церковному учреждению; тоненький колокол блямкает, исходя в благочестивом рвении. Плющи густо заросли по стенам. Какие-то древнейшие, скрюченные, сгорбленные, в бок и врозь согнутые старухи ползают и ковыляют вокруг часовни. Похоже, что они прислуживали в банях Каракаллы еще во времена их действия, да так и остались при них древним живым инвентарем. Проходит на молитву целая толпа монастырских воспитанниц, в черном с белыми шапочками на голове. Пепиньерки-монашки с четками в руках сопровождают это стадо будущих христовых невест.
Бррр! Смерть и развалины среди лавров и магнолий, тление духа, как крошево камней. Аббатства и монастыри рядом с римскими древностями, живые покойники, двигающиеся в черных сутанах, - это ли не гнуснейшая комедия человеческих развалин!
Обходим кругом Каракалловы бани и спускаемся снова на главную аллею. Впереди щебечет парочка туристов-французов. Эти-то довольны и счастливы окунуться в смесь антично-современного тления всех этих аббатств, мадонн, обломков мрамора, стертых цезаревых надписей. Спешу сравнивать бани Каракаллы с банями Диоклециана. Делюсь со спутницей предположениями, что в Риме оттого так и тепло, что повсюду в свое время топились столь преувеличенного размера бани. Впрочем, все это подделывается воображением на русский лад. Бани, верно, у них не топились, а так - полоскались римляне в холодной водичке.
Развалины, при всех их грандиозности и исторической ценности, производят впечатление неубранного сора в хорошем городе. Ломать их, конечно, жалко, но когда-нибудь же они доразрушатся. А на римлян они действуют развращающе: ведь сколько одних продавцов открыток и гидов! Рим ничего не производит кроме своих древностей. И психология итальянца - будь он извозчиком или
стр. 4
торговцем - вся построена на туристах. Есть турист - есть и заработок. Рим эксплоатирует свои обломки всячески, - в качестве образцов искусства и в качестве исторических памятников, но главным образом как главный источник существования, всех этих бесчисленных альберго - гостиниц, отелей, средств сообщения, вплоть до упомянутых продавцов открыток и гидов. Это становится противным. Начинает казаться, что беззаботность и социальное легкомыслие итальянцев в значительной степени предопределены этим вечно теплым воздухом, расслабляющим ароматом и традиционной верой в прочность своих развалин, реставрация и ремонт которых оправдывает себя материально, заставляет итальянца благоговеть перед ними не только артистически, но весьма и материально:
Идешь
и не хочешь мира иного;
воздух -
такой раздушенно густой,
что сам ты делаешься
замаринован
в теплый, пряный
лавровый настой.
Это вообще по поводу римских ощущений. А вот стихи, специально навеянные осмотром бань Каракаллы:
Термы Каракаллы
Будет дурака ломать,
Старый Рим!
Термы Каракалловы -
это ж -
грим!
Втиснут в камни шинами
новый след.
Ты ж -
покрыт морщинами
древних лет.
Улицами ровными
в синь и в тишь,
весь загримированный
стал -
стоишь.
Крошится и рушится
пыль со стен:
нету больше ужаса
тех страстей.
Трещина раззявлена
в сто гробов;
больше нет хозяина
тех рабов.
Было по плечо ему
кладку класть,
спинами бичуемых
в кровь и всласть.
Без воды,
без обуви -
пыл остыл...
Пали катакомбами
в те пласты.
Силу
силой меряя,
крался враг,
Римская империя
стерлась
в прах.
стр. 5
Все забыто начисто,
тишь
и тлен.
Ладаном монашества
взят ты в плен.
Время,
вдоль раскалывая,
бьет крылом.
Бани Каракалловой
глух пролом.
Рим стоит,
как вкопанный,
тих и слеп,
с выбитыми окнами -
древний склеп.
Брось ты эти хитрости,
стань
лобаст,
все молитвы вытряси
из аббатств.
Щит подняв
на ремни
боевой,
стань на страже
времени
своего.
Затем мы пошли по соседству в
КОЛИЗЕЙ
Представьте себе посреди большого благоустроенного города с трамваями, автобусами, отличными мостовыми, шумными толпами у входов в кафе и трактиры, посреди всего этого движения, плеска фонтанов, буйной зелени - поставили непомерно огромную, потрескавшуюся от времени, темнокоричневую каменную картонку, вроде тех, в которых какие-то гигантские женщины должны были хранить свои шляпы. Только сделана она не из древесной коры, а из камня, древнего, осыпающегося, просверленного ветрами веков. Высота этой картонки приблизительно втрое больше кремлевской стены, объем его рассчитан на несколько десятков тысяч людей. Это и будет наружный вид Колизея.
Стоит упомянуть, что дыры, зияющие на равных промежутках, похожие на бойницы, остались следами мраморной облицовки, в свое время украшавшей его. Облицовку эту ободрали не только с него, но и с других своих древностей римские папы и князья на свои палаццо. Об этом говорит римская пословица: чего не сделали варвары - сделали Барберини (древний княжеский род). Внутри его устройство сложно и малопонятно. Половина его отрезанной площади занята ареной. Другая половина опущена глубоко вниз и разделена остатками каких-то стен, напоминая собой высохший бассейн. Внизу в бассейне ходы и решотки, заросшие травой и плющем. Вверх от арены амфитеатром огромные каменные ложи и места для зрителей. Ниже по бокам обоих сквозных входов, как в нынешнем цирке, каменные же клетки для зверей и, должно быть, для людей, не очень угодных тогдашнему Риму.
Не знаю в точности быта тех дней и потому описываю все с точки зрения современника. Современник же видит на арене путешественников с бедекерами в руках, теряющихся в размерах огромного пространства арены, и монахов всех видов и орденов, вовсе
стр. 6
не теряющихся, а, наоборот, пышно выступающих из-за всех древних закоулков Колизея. Сколько их тут! И местных и приезжих, очевидно, явившихся освидетельствовать столь неудобное в прошлом для их предшественников место. Они и на арене, и у львиных клеток, и у ложи цезаря, и у креста, воздвигнутого в Колизее совсем недавно в знак трогательного примирения фашизма с папством. Они всюду, где есть возможность показать себя, как пример долговечности и крепости католичества в сравнении хотя бы со львами и цезарями. И кажется, что вот-вот заскрежещут ржавые задвижки железных дверей и клеток, и львы желтым ураганом бросятся на черные, сумрачные сутаны, на тонзуры, на четки, шевелящиеся в пухлых руках. Но истлели тени львов и выдохся запах мускуса из клеток. Попы прибрали к рукам Колизей, как и все, что есть в Риме грандиозного.
Так и высится эта огромная, каменная картонка, заросшая травой, среди живого, шумного, отлично планированного города, как обглоданный скелет среди копошащегося муравейника. Снести его, конечно, жалко, как памятник веков, но оградить окружением парков, бульваров, скрыть его от общего городского фона - прямо необходимо. Иначе - дух тления, тишина, мертвенность бесцельно хранимого материала далеко вокруг себя омертвляют воздух, мысли и волю. Как вспомнишь, что стоит он, как стоял во времена цезарей, так и потянут к себе какие-то обрывки воспоминаний, детских представлений и ассоциаций, зовущих назад, в тишину архивов, в пыль исторических реликвий. Это давит на всякую активность, на всякую инициативу. Развалины, перенесенные в современье, вредны потому, что они оттесняют от вас сегодняшний день, разводят в вас меланхолию, размеживают какие-то смутные представления о прекрасной жизни, прошедшей и оконченной, представления, почерпнутые из плоских гимназических учебников, из воспитанного в вас почитания старины, наспех, кое-как втиснувших в вас величие Рима и сладость христианских подвигов.
Но если Колизей грандиозностью своих пропорций, хорошей сохранностью общих контуров внушает вам уважение, то мусор и хлам, царящий на Форуме, совсем уже не скрывает шарлатанства в использовании обломков и сам просится на сравнение с сохранностью "святых мест", мощей и гвоздей из креста Иисуса, столь почитавшихся богомолками. И здесь особенно разительно проступает близость искусства с религией.
Все это давно можно было бы убрать, дублировать в тщательных макетах, а рядом, если нужен материал, то дать его образцы при каждом экспонате. Ведь все равно представления о жизни Рима не вынесешь отсюда никакого. 20 - 30 человек на свете ученых специалистов, досконально знающих значение каждой детали, могут собрать их в целое. Ну, а остальные люди? Остальные люди под их руководством могли бы все это успешней и спокойней проделать в музее, снабженным точными объяснениями, надписями, руководствами. Я утверждаю, что при малом знании истории этих
стр. 7
веков средний человек ничего не сможет почерпнуть из обломков, стащенных сюда из разных мест во множестве в виде щебня, обрамляющего дорожки, а следовательно потерявшего ценность памятников, определяющих место и время их нахождения.
Многие лестницы и переходы реставрированы. Вход на Палатинский холм явно подновляется и ремонтируется. А кроме всего за всякий осмотр отдельных мест Форума не забывают взять особую плату. Это уж не совсем вяжется с популяризацией культуры и истории человечества. А попросту говоря - тот же "гроб господень" для богомольцев-туристов, приезжающих застыть в благоговейном экстазе перед развалинами.