стр. 39

     В. Тренин

     ПОЧТОВЫЙ ЯЩИК ЛЕФА

     Существуют люди, которые пишут стихи. Стихи текут в журналы, и авторы потом обижаются на то, что их вещи не печатают и даже не отвечают на письма.
     Эти стихи - явление не литературное, а физиологическое. Литературно в них только тяготение к известным образцам.
     Если распределить массовый стихотворный материал по стилевым признакам, получатся интересные выводы: 30% Маяковского, 20% Пастернака, 10% Есенина и так далее, вплоть до каких-то процентов Надсона.
     Из массы стихов, самотеком поступающих в Леф, легко выделяются две категории: стихи авторов, ориентирующихся на лефовскую платформу, и стихи случайные, которые должны быть переадресованы в "Красную ниву".
     Меня интересует, конечно, только первая категория стихов. И меня очень мало интересуют их формальные достижения.
     Приведу отрывок из одного стихотворения:

          ...Вот тот всоюзный староста
          Калинин Михаил.
          Он сей год о страде
          В своем селе косил
          Вот тот Семен Буденый,
          Тот Рыков Алексей,
          Бухарин, Ворошилов,
          Тут каждый из вождей...

стр. 40

     Это стихотворение, все время сбиваясь с метра, имитирует ритмико-синтаксическую систему "Истории России от Гостомысла до Тимашева" Алексея Толстого и поэтому воспринимается нами в пародийном плане. Автор, стесненный требованиями метрического единства, прибегает к странному приему, который в брюсовской стихологии почему-то называется "синкопой", и превращает слово "всесоюзный" во "всоюзный".
     Но здесь важен иной вне-формальный момент: автор, живущий в отдаленнейшей области Коми и, очевидно, плохо владеющий русским языком, направляет свои стихи именно в Леф и трогательно прилагает к ним "самокритику", в которой указывает, что он пишет не стихи вообще, а стихи о том, "как живут зырянские крестьяне".
     Мне хотелось бы, чтоб этот номер Лефа дошел до станции Усть-Выми. Товарищ, приславший стихи, должен узнать, что его очень ценный зырянский материал не нужно украшать русскими рифмами, что его быт замечателен так, как он есть, и поэтому надо писать не поэму, а дневник или автобиографию.
     Легче всего усваивается массовыми поэтами из практики Лефа один чисто графический прием: ступенчатая разбивка стиховых единиц. Приэтом она часто не мотивируется целями интонационного выделения слова, а применяется просто потому, что так печатают стихи в Лефе.
     Лефовская практика доходит в провинцию неравномерно. Маяковский сейчас пишет стихи, не похожие на "Облако в штанах".
     Но автор из Козлова шлет в Леф большую поэму "Поцелуй в рубашке", в которой воздействие Маяковского, к сожалению, ограничивается только ораторскими интонациями: "Эй! ты!" и применением глаголов с динамической приставкой "вы": выщурить, выкричать и т. д.
     Другой автор, приславший полное собрание своих сочинений, подражает сразу всем мастерам Лефа - Маяковскому, Третьякову и Асееву.
     Под раннего Маяковского (составные рифмы и пр.):

          Аааах - пронеслось в ужасе -
          Этого не видали на балах они, -
          Изо рта маленькая лужица
          Застыла на балахоне.

     Под Третьякова (темпы марша) -

          Май,
          Ломай
          В Берлине...

     Под Асеева (короткие динамические строки) -

          Ветер свистит в проводах,
          Хочет смести города,
          Хочет душить все,
          Ветер сшиб иссек!

стр. 41

     И даже, на всякий случай, цитата из Каменской зауми -

          Тьок, цок, тьо
          Трьоль, трью, рью, ррр...

     Подражание иногда выходит за человеческие пределы. Когда Сергей Третьяков прочел вслух одно стихотворение, недавно присланное в Леф, я сначала подумал, что это пародия с неприятным политическим оттенком. Но оказалось, что его написал комсомолец, живущий в Баку. Называется оно "Ура, Октябрь". И есть в нем такие строчки:

          "Ура, Октябрь! Урите люди!
          И солнце с нами будет рррать!
          ...............
          Ура всему! Ура всем людям!
          Ура уринам, урачам.

     Урологические моменты этого стихотворения могут заинтересовать некоторых приверженцев психоанализа, но дело разъясняется не медицинским, а литературным путем.
     Я помню, как в 1918 г. в городе Томске один из моих товарищей принес Давиду Давидовичу Бурлюку свое стихотворение. Нам было тогда не больше четырнадцати лет, и мы гордо носили в петлицах футуристические деревянные ложки. Помню заключительную строфу стихотворения:

          Бурличественно Бурлюку
          Бурлящему бурло бурлилось.
          И, в бурлеане бурлевом
          Бурлим, бурлил Бурлюк.

     Давид Давидович беседовал с моим товарищем очень ласково и сказал ему, что его стихотворение было бы гениальным, если б Хлебников не написал раньше своих "Смехачей".
     В этом все дело. Великолепное стиховое изобретение Хлебникова - варьирование формальных частей слова при неизменяемой его основе - вульгаризировалось в стихотворении "Ура, Октябрь", и благодаря отсутствию у автора словесной культуры привело его к созданию заново известного медицинского термина.
     Массовые стихотворцы очень часто оказываются в положении человека, в ХХ веке выдумавшего песочные часы.
     Один "заслуженный читатель Лефа" пишет:

          ...Обойди весь "новый мир" -
          Что читается до дыр?
          От восторга обомлев,
          Все читают "Новый леф."

стр. 42

     Смешно было бы обвинять этого товарища в плагиате у сатириконцев, но вот - цитата из Аверченко:

          "Мать и дочь, отец и сын -
          Все читают "Апельсин".
          Нищий, дворник, кардинал -
          Все читают наш журнал.

     Кстати, об авторских псевдонимах. Что такое Евгений Шалый? Если это псевдоним, то зачем автор априорно включает себя в ряд Голодных, Полярных и прочих Приблудных поэтов?
     Если же это фамилия (что весьма сомнительно), то необходим иной, менее поэтический псевдоним.
     Остается сказать вскользь о стихах, присланных в Леф по ошибке.
     Сейчас во всех областях культуры существует какая-то срединная полоса. В поэзии она называется - Уткин. В прозе - Лидин. В истории литературы - Фатов. Совершенно гладкое место.
     Вот такие срединные, гладкие, фатоватые стихотворцы иногда присылают в Леф свои стихи, написанные преимущественно под Пастернака. Это нынешняя мода. В 1910 г. они писали бы под Бальмонта, в 1914 - под Игоря Северянина.
     Типичен для них такой отрывок:

                  Баллада о часах
          Их стук был сух, упрям и четок
          Их бой - настойчив, точен, прям,
          Как беспристрастие отчета,
          Как разговор календаря. (Лев Гольдин).

или:

          Как винограда скученность,
          Как жабры южных рыб,
          Как лучшее из лучшего,
          Мы осязаем Крым. (Игорь Поступальский).

     Фамилии авторов я указываю для того, чтобы авторы не перетали друг друга.
     Для всех этих стихов убийственным будет вопрос: а зачем? В них нет целевой установки, нет расчета ни на какую аудиторию.
     Новые стихи, о которых писал Маяковский в предыдущем номере Лефа, не будут иметь с этим стихотворчеством никаких точек соприкосновения.
     Стихи, понимаемые как интимная, камерная форма, сейчас обречены на долгое подпольное существование.