стр. 37

     В. Ш.

     ЛЮДИ И БОРОДЫ

     Правда о Пугачеве. Н. Чужак, стр. 79, ц. 80 к.
     Памяти Николая Александровича Рожкова, сборник статей. Москва, 1927 года, стр. 40. Изд-во политкаторжан, ц. 35 к.

     Книга Чужака написана не о самом Пугачеве, она написана на тему: Пугачев и русская литература.
     И лучше всего в книге о Пугачеве - Пушкин.
     Оброчный мужик Пугачев (с точки зрения Пушкина) вышел у Чужака. Самого исторического Пугачева Чужак сумел передвинуть, но не построить. Чужаку удалось укрупнить Пугачева. Он отнесся к показаниям, данным на суде Пугачева, как к современным показаниям. Он ввел в пугачевщину практику революционера-большевика.
     И сделал еще одного Пугачева.
     Задача реабилитации Пугачева Чужаку удалась.
     На сравнительно небольшом материале Чужак понял несущественность самозванства Пугачева, но вопрос о Пугачеве в настоящем Чужаком решен не был, так как материалы, необходимые для этого, еще не были обнародованы и не обнародованы даже сейчас.
     Мы знаем о нем по газетным статьям, по слухам, по догадкам.
     Есаул Пугачев, торговец дегтем, подрывник и знаток своеобразной, уже европеизированной казачьей техники, у Чужака модернизирован и лефизирован. Но все-таки чужаковский Пугачев, вероятно, наибольшее приближение к тому Пугачеву, которого еще построит историческая наука.
     Статья Чужака о Рожкове в ссылке лучше его книги о Пугачеве.
     В этой статье Чужак не работает определениями, а создает их.
     Легко уличать человека в непоследовательности. Еще легче скрывать непоследовательность.
     Трудно объяснить живого человека, но необходимо. Обычно живого человека объясняют через человека литературного. Приводят кривую живую линию к литературному многоугольнику. Даже слово живой так испортили, что скоро нужно будет говорить не живой человек, а дышащий человек.
     Чужак как будто правильно нашел секрет рожковских колебаний.

     "...Месяца за два до его конца мы встретились с ним у парадного подъезда Наркомпроса, и Н. А. стал излагать мне свою точку зрения на Пугачева. Последняя поразила меня своей рожковской простотой и деловитой ясностью. В уме скользнула аналогия...

стр. 38

     ...Мне скажут, что отношение мое к Рожкову - мало политическое и уж слишком какое-то... человячье. Может быть, это и верно. Но ведь задача моя была - сказать о Рожкове предельно так, как он сложился в моем представлении. И вот - простите - эту человячность Рожкова я никак не могу скинуть со счетов. В моменты драк политика, натурально, выпирает на передний план, - а схватываться нам с Рожковым приходилось, - в моменты же преобладания "органического" просто-напросто странно было бы не попытаться охватить живой организм.
     Я знаю: живого Рожкова у меня все-таки не получилось, да и вообще живого Рожкова нет, но я старался, уяснив, собрать хотя бы самые приметные его черты.
     Вывод по самому больному вопросу такой:
     Рожков, случалось, ошибался в оценке общей ситуации и в частностях и - ошибаясь - торопился на словах свернуть свои знамена. Но на деле... На деле он больше всего боялся, как бы не приняли его за саботажника, и "делал" даже тогда, когда уже ничего нельзя было "поделать". В этом он тоже ошибался".

     Этот живой Рожков - человек со своим делом и адресом.
     Конечно, Чужаку ничего бы не стоило выпрямить его, выправить. Так пугачевцы выправляли портреты Екатерины, пририсовывая к ним пугачевские бороды.
     Забавно, что когда Пильняку понадобилось связать большевистскую революцию с пугачевщиной, то он дал одному из героев имя Пугачев и пририсовал к нему бороду, на что получил ироническое замечание от одного из критиков, участников революции: "Мы Пугачевых знаем, они бритые".
     Работы Чужака прогрессивны тем, что он дает характеристики людей не стилизаторскими приемами.