стр. 47

     В. Ш.

     НОВООТКРЫТЫЙ ПУШКИН

     (М. Горький. "Рабселькорам и военкорам". О том, как я учился писать. Гиз, 1928 г., стр. 55, цена 10 коп.)

     Вопрос о массовой литературе сейчас является основным. Изданная Гизом книжка М. Горького представляет собою попытку написать массовое руководство по теории литературы. Это нечто вроде замены личного разговора с Горьким. Эта книжка в то же время должна служить связью между старым и прославленным писателем и новыми кадрами, которые должны нас заменить. Поэтому в ней особенно ясны все испытываемые нами затруднения и основные спорные вопросы сегодняшней культуры. Сам Горький говорит, что в его книжке есть немало спорного и много недоговоренного.
     Очень спорным является та библиография, которую дает Горький. Он советует читать очерки гоголевского периода русской литературы Чернышевского, книгу в 400 страниц, давно написанную и мало доступную. Книжку Крайского "Как писать рассказы", книжку мало авторитетную и чрезвычайно претенденциозную догматически, переполненную иностранной терминологией, курс В. Брюсова "Основы стихосложения".
     Ошибкой издательства является то, что все эти книги даны без года издания и без цены, что очень затруднит их выписку, кроме того, Горький советует читать "Очерки монистического миросозерцания" Плеханова. Книжки или статьи под таким названием, к сожалению, не существует.
     Вся книжка Горького наполнена такими спорными местами. В ней упоминаются несуществующие книжки, как, например: "Записки ни павы ни вороны, Сиповича Надворского" (стр. 17), вместо "Эпизод из жизни ни павы, ни вороны".
     Спорным или недоговоренным является также называние Горьким героя турецкой кукольной комедии Карапетом. Его зовут Карагезом и это, в сущности говоря, бесспорно. Но это сравнительно мелочные ошибки.
     Основным спорным вопросом является вопрос учобы у классиков. Мы стоим на точке зрения изучения культуры, а не обучения у нее. Дело в том, что нам нужно построить не старую культуру, а новую, и ей научиться нельзя.
     Мысль о том, что можно учиться у классиков, основана на мысли неизменности и всегдашней ощутимости старой художественной формы. Мысль эта неверная. Нельзя противопоставить Пушкина Асееву, потому что Асеев ощутимый писатель, а Пушкин совершенно не ощутимый. И человек, восхищающийся сейчас Пушкиным, более всего похож на сторожа в деревне Обломовых. Этот сторож в пятницу доедал господский пирог. Впрочем, приведу точную цитату.
     "...Пекли исполинский пирог, который сами господа ели еще на

стр. 48

другой день; на третий и четвертый день остатки поступали в девичью; пирог доживал до пятницы, так что один совсем черствый конец, без всякой начинки, доставался, ввиде особой милости, Антипу, который, перекрестясь, с треском неустрашимо разрушал эту любопытную окаменелость, наслаждаясь более сознанием, что это господский пирог, нежели самым пирогом, как археолог, с наслаждением пьющий дрянное вино из черепка какой-нибудь тысячелетней посуды".
     Сам Горький убежден в том, что он воспринимает классиков. Из Пушкина у Горького приведены две цитаты, на стр. 40 и на стр. 41.
     Приведем их.
     1. Мои неудачи всегда заставляют меня вспоминать горестные слова Пушкина:
     "Нет на свете мук сильнее муки слова".
     2. "Холоден и жалок нищий наш язык, - сказал Пушкин в минуту отчаяния, должно быть, знакомого всем великим поэтам, потому что редкий из них не жаловался на "нищету" языка".
     К сожалению, обе эти цитаты взяты не у Пушкина, а у Надсона и обе из одной строфы. Приведу ее:
     Напечатана она в стихотворениях Надсона на стр. 51, цитирую по 7-му изданию.
     Вот вторая половина строфы:
     "Нет на свете мук сильнее муки слова, тщетно с уст порой безумной рвется крик, тщетно душу жечь любовь порой готова, холоден и жалок нищий наш язык".
     Корректор с инициативой или секретарь могли бы проверить цитату Горького, но насколько я помню статья перепечатана в книжке из "Известий".
     Таким образом несколько сот тысяч человек прочли очень плохое стихотворение Надсона и восхитилися им как очень хорошим стихотворением Пушкина. И это не случайность, как не случайность и то, что Горький требовал от Асеева восхищения перед статуей Моисея перед описанием храма Петра, в котором этой статуи нет.
     Старое явление искусства не ощущается. Мы живем и вчувствоваемся в них по традиции. Для того чтобы на самом деле понять Пушкина, нужна очень большая работа, а тот Пушкин, которого всякий понимает, это Пушкин не настоящий, с неощутимой формой и легко переходящий в Надсона.
     Ошибкой Алексея Максимовича Пешкова является то, что он не хочет познать самого себя. Он хороший писатель и как всякий хороший писатель произошел не от великой русской литературы, а от литературы младшей линии. Он вырос из французского бульварного романа, из газетного очерка. Связи с классиками у него нет, и в них он ничего не понимает, что совершенно не уменьшает его литературной значимости.
     Алексею Максимовичу нужно было поделиться с рабселькорами своим реальным литературным опытом. Вместо этого он дал предметный урок на тему потери ощутимости форм старой литературы современным читателем.