стр. 114
И. Майский.
ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ КОНТР-РЕВОЛЮЦИЯ.
(Продолжение).
IV. Возникновение и развитие Комитета членов Учредительного Собрания.
Как известно, партия социалистов-революционеров после октябрьского переворота, особенно же после разгона Учредительного Собрания 5 января 1918 г., вступила на путь ожесточенной борьбы с Советской властью. В этой борьбе партия применяла все доступные ей средства: агитацию, пропаганду, устройство стачек, саботаж, террор, заговоры, восстания. Впоследствии эс-эровские лидеры не раз пытались доказать, что они вовсе не так плохи и что в войне с рабоче-крестьянским государством они добровольно налагали на себя известные ограничения в выборе методов уничтожения противника: удушливых газов не применяли, бомб на мирные города не сбрасывали. Особенно категорически эти лидеры отклоняют от себя ответственность за убийства и покушения на убийства коммунистических вождей революции. Однако справедливость требует признать, что все эти попытки, не исключая и самой последней - на недавно закончившемся процессе, - неизменно являлись попытками с негодными средствами. Для всякого об'ективного наблюдателя не подлежит сомнению, что п. с.-р., как целое, в борьбе с Советской властью пользовалась всеми способами, включительно до террора. И будущий историк, вероятно, с большим недоумением констатирует тот факт, что партия, именующая себя социалистической, не останавливалась решительно ни перед чем для нанесения смертельного удара первой в истории человечества социалистической республике.
Но если п. с.-р. готова была применять все и всяческие средства борьбы для ниспровержения Советской власти, то это не значит, что все они расценивались ею одинаково. Конечно, нет. Усиленнее всего партия мечтала о широком вооруженном выступлении, с помощью которого можно было бы опрокинуть рабоче-крестьянскую республику, и принимала все меры к подготовке такого выступления: всякую стачку, всякое местное восстание, всякий заговор, кем бы и с какими целями он ни устраивался, партия стремилась сделать исходным
стр. 115
пунктом для желанного ей массового действия. Несмотря на жестокие уроки действительности, среди эс-эров в тот период жила какая-то "мистическая" уверенность, что "большевистская диктатура" держится лишь насилием, что "народ" ждет не дождется прихода "спасителя" (странный "народ", которого всегда кто-то должен спасать!), и что достаточно в толпу бросить "искру" для того, чтобы она сразу вспыхнула всепожирающим, неудержимым "пламенем". Раз так, не надо жалеть усилий! И подготовка вооруженных выступлений и всякие попытки вызвать таковые шли не только в центре, не только в Петрограде и Москве, но и по всему широкому пространству России. Подобной работой занимался каждый губернский и даже каждый уездный комитет партии. Не составляла исключения из общего правила и Самара.
Как-то в начале сентября 1918 г. мне пришлось быть в Самаре на митинге, где В. К. Вольский, И. М. Брушвит и П. Д. Климушкин - все трое видные деятели Комитета членов Учредительного Собрания - вспоминали об истории самарского переворота. Не полагаясь на память, приведу несколько любопытных данных, касающихся этого события, на основании газетного отчета о митинге. Вот что между прочим говорил Климушкин:
"Самарский переворот не явился стихийно... Вскоре после нашего возвращения (из Петрограда после разгона Учредительного Собрания) мы поставили себе задачей подготовить условия для ниспровержения большевистской власти, ибо мы видели, что власть эта немедленно приведет или к монархизму, или к германскому засилью...
"Нужно было создать обстановку, при которой можно было бы совершить переворот. И мы занялись этой работой. В начале она была очень трудна. Армия была развращена, рабочий класс тоже... Наша задача сводилась к тому, чтобы раскрыть глаза и армии, и рабочему классу. Мы устроили ряд лекций среди солдат. Настроение их стало подниматься. Подтягивание большевиками армии также создало благоприятную обстановку. И вот вскоре после разгона Учредительного Собрания гарнизон выступил с требованием переизбрания совета, а затем это вызвало вооруженное столкновение между войсками, преданными большевикам и преданными нашему течению. И уже в то время можно было вызвать гражданскую войну, но мы понимали, что это кончилось бы печально, ибо реальных сил для поддержки движения со стороны населения и рабочих не было. Нельзя было надеяться и на самих солдат".
Тогда Климушкин и товарищи решили заняться систематической подготовкой "реальных сил". Произошло разделение труда: Брушвит взял на себя собирание денежных средств, Фортунатов - военное дело, а Климушкин - общее политическое руководство. Дальше было вот что:
"Мы начали усиленную агитацию, - продолжал Климушкин, - мы убедились однако, что среди рабочих таких сил создать нельзя. Мы обратили внимание на солдатскую, главным образом, офицерскую массу. Но сил было мало, ибо никто не верил в возможность свержения большевистской власти. Все были убеждены, что она будет царствовать долго. И, когда я обратился по
стр. 116
этому поводу к одному генералу, он ответил, что считает большевистскую власть прочной и свержение ее считает авантюрой...
"Итак, на город надежды было мало. Наше внимание все больше стало переноситься на деревню... Работа была медленная, но неуклонная. В то же время однако мы видели, что если в ближайшее время не будет толчка извне, то на переворот надеяться нельзя. Апатия стала захватывать все большие и большие слои. Дружины начали разлагаться"*1.
Картина, нарисованная Климушкиным, была поистине трагична... для врагов Советской власти. Видный эс-эр и один из главных деятелей Комитета членов Учредительного Собрания совершенно определенно свидетельствует, что противники октябрьской революции не имели никакой почвы, никаких корней в массах. Ни рабочие, ни крестьяне, ни солдаты не хотели вести борьбы с советами. "Народ" ниоткуда не ожидал пришествия "спасителя" от "большевистской диктатуры". Даже буржуазия и офицерство классовым инстинктом чувствовали прочность нового режима и рассматривали попытки его свержения с нескрываемым скепсисом. Казалось, все окружающее сговорилось для того, чтобы обескуражить, разложить боевой дух антисоветских заговорщиков, чтобы лишить их мужества и веры в исповедуемое ими дело. Казалось, еще месяц, другой, и они, покорившись неизбежности, должны будут сложить оружие...
И вот как раз в этот момент на сцене неожиданно появились чехо-словаки. Подробности чехо-словацкой интервенции 1918 г., до сих пор еще не вполне выяснены, не вполне выяснены также и обстоятельства, вызвавшие в конце мая того же года столкновение между большевиками и чехо-словацкими эшелонами в Пензе. Как бы то ни было, но столкновение это произошло, и в результате город на короткое время был захвачен чехами, при чем Советская власть оказалась низложенной. На самарских эс-эров пензенские события подействовали, как глоток живой воды. - "А, вот он тот внешний толчок, которого мы так страстно ожидали для начала открытого выступления!" - сказали они себе и тотчас же приступили к действию.
Брушвит поехал в Пензу и начал переговоры с чехами. Как сам он впоследствии рассказывал, первоначальный прием, оказанный ему в чешском штабе, был довольно недружелюбен. Чехи заявили, что они направляются сейчас на Дальний Восток для следования затем во Францию, что вмешиваться во внутренние дела России они не желают и что в частности они не имеют никакого доверия к силе и серьезности той организации, от имени которой выступает Брушвит. Последний пытался доказать чехам, что с эс-эрами иметь дело можно, и в этих видах потребовал от самарского комитета партии еще до прихода туда чехов произвести переворот и захватить власть. Требование Брушвита поставило комитет в крайне затруднительное положение: сами эс-эры располагали совершенно ничтожными силами, связанная же с ними
_______________
*1 См. "Вестник Комитета членов Учр. Собрания" от 6 сентября 1918 г., отчет о митинге, посвященном истории самарского переворота.
стр. 117
офицерская организация полковника Галкина колебалась и фактически ничего не делала. Переворот не был произведен, но эс-эрам удалось все-таки собрать сведения о расположении большевистских войск в Самаре. Эти сведения были пересланы Брушвиту в Пензу. Одновременно крестьянские эс-эровские дружины захватили расположенный недалеко от Самары Тимашевский завод и установили охрану моста через Волгу. Оба факта, повидимому, подняли престиж эс-эров и Брушвита в глазах чехов, так как после этого они стали несколько любезнее. Но все-таки охоты участвовать в русской гражданской войне у них не прибавилось. Чешский штаб определенно заявлял, что он останется в Самаре лишь несколько дней для отдыха войск и пополнения припасов, а затем будет продолжать свой путь на восток.
7 июня чешские батальоны подошли к Самаре, а 8-го после короткого боя они ворвались в город. Советская власть была низложена, и началась дикая охота на ее носителей и вообще на "большевиков". В Самаре, как и во всяком другом крупном городе, имелось достаточное количество черносотенных элементов из среды буржуазии, офицерства, мещанства, чиновничества, и вот они-то при участии и под охраной чехо-словаков стали сводить счеты с ненавистными "комиссарами". Одновременно в воздухе запахло еврейским погромом. Усердие черносотенцев было так велико, что уже к вечеру 8 июня Комитет членов Учредительного Собрания, взявший после переворота власть в свои руки, вынужден был издать "Приказ N 3", в котором говорилось:
"Призываем под страхом ответственности немедленно прекратить всякие добровольные расстрелы. Всех лиц, подозреваемых в участии в большевистском восстании, предлагаем немедленно арестовывать и доставлять в Штаб Охраны".
А на следующий день 9 июня был издан "Приказ N 6", воспрещавший "возбуждение национальной вражды и призывы к погромам" и угрожавший погромщикам "расстрелом на месте". Принятыми мерами еврейский погром был предупрежден, но десятки большевиков пали жертвой черносотенного зверства.
Я только что упомянул, что после захвата Самары чехо-словаками власть в городе перешла в руки Комитета членов Учредительного Собрания. Совершилось это таким образом. В то время, когда Брушвит вел переговоры с чехами в Пензе, его партийные товарищи, остававшиеся в Самаре, лихорадочно готовились к предстоящему перевороту. Мобилизовались наличные военные силы, формировалось и будущее "правительство". Решено было, что власть возьмут в свои руки наличные члены Учредительного Собрания. Сначала их было трое (Климушкин, Брушвит и Фортунатов - все от Самарской губ.), потом к ним прибавилось еще двое (Вольский - от Тверской и Нестеров - от Минской губ.). Эта пятерка и образовала Комитет членов Учредительного Собрания, который, по предначертаниям самарских эс-эров, должен был стать наследником Советской власти. Намеченный план был в точности исполнен: когда Самара 8 июня была захвачена чехами, вышепоименованная пятерка в чешском автомобиле и под чешской охраной была доставлена в здание
стр. 118
городской думы, и здесь об'явила себя "правительством". Так произошло рождение той власти, которая противопоставляла себя, как единственно законного представителя русского народа, Советской власти, как прямому "агенту германского империализма". В первый день своего существования Комитет именовался "Самарским Комитетом членов Учредительного Собрания", но со второго дня слово "самарский" было выброшено, как знамение того, что задачи Комитета имеют не местный, а всероссийский характер.
Возникнув 8 июня 1918 г., Комитет членов Учредительного Собрания просуществовал затем, включая все его дальнейшие превращения, до начала декабря того же года, т.-е. около семи месяцев. Однако линия развития его была капризна и извилиста и изобиловала весьма драматическими моментами.
Первым вопросом, который пришлось решать новорожденному Комитету, был вопрос о чехо-словаках. Выше я уже указывал, что чешский штаб не собирался надолго задерживаться в Самаре. А так как собственной вооруженной силы у Комитета не было, то вопросом жизни и смерти для него являлось согласие чехов на длительное участие в "волжском фронте" против большевиков. Эс-эры пустили в ход все свое дипломатическое искусство для достижения этой цели, а также прибегли к помощи оказавшихся в тот момент в Самаре "французских консулов" г.г. Гине, Жанно и Комо. Кто такие были эти почтенные дипломаты и в каком качестве они пребывали в России, дело довольно темное. Впоследствии выяснилось, например, что г.г. Жанно и Комо не имели никаких полномочий от французского правительства, однако в описываемый период все они именовали себя "консулами", иногда ссорились между собой, обвиняя друг друга в самозванстве, и все усиленно занимались антибольшевистскими интригами. "Французские консулы" охотно приняли на себя роль посредников между эс-эрами и чехами, и так как чехи питались французским золотом, то они не могли игнорировать "дружественных" советов представителей столь могущественной "союзной державы". Эти комбинированные эс-эро-французские усилия имели вполне определенный результат: чехи согласились временно задержаться на Волге с тем, чтобы дать Комитету членов Учредительного Собрания время и возможность сформировать собственную армию, а впоследствии они получили от своих и союзнических центров уже вполне определенные директивы о вооруженной поддержке антибольшевистского движения в России.
Когда наиболее неотложная задача, таким образом, была разрешена, Комитету пришлось броситься с головой в военную и административную работу. Началось формирование "Народной Армии" (подробнее о ней ниже) и создание аппарата управления. Одновременно шла война с большевиками и день ото дня удлинялась линия фронта. В течение июня, июля и первой половины августа победа была на стороне Комитета и "территория Учредительного Собрания" непрерывно расширялась. В конце июня пала Уфа, что имело очень важное и военное и политическое значение, так как тем самым устанавливалось непосредственное сообщение с западной Сибирью, где Советская власть с помощью тех же самых чехов уже была низвергнута. Падение Уфы связано
стр. 119
с одним весьма любопытным эпизодом. Еще за несколько месяцев до Самары полковник генерального штаба Махин, партийный эс-эр, получил от своего Ц. К. задание проникнуть в качестве "лазутчика" в начавшую формироваться Красную армию. Он добросовестно исполнил задание и, как хороший специалист, скоро занял видное место в рядах советских войск. Ко времени возникновения Комитета членов Учредительного Собрания Махин оказался в Уфе в качестве начальника штаба Красной армии, а когда чехи повели наступление на Уфу, он своими приказами намеренно спутал действия большевистских отрядов, а затем перебежал с частью своего штаба к противнику. В результате Уфа оказалась в руках Комитета членов Учредительного Собрания.
22 июля войсками Комитета был занят Симбирск, а 7 августа - Казань. Одновременно шло продвижение на юг к Саратову, при чем комитетским войскам удалось подойти к Вольску, который раза два переходил из рук в руки. В тот момент, когда я очутился в Самаре, Комитет находился в зените своих военных успехов и подчиненная ему территория охватывала Самарскую губернию, большую часть Уфимской, части Симбирской, Казанской и Саратовской, а также области Оренбургского и Уральского казачьих войск. Впрочем, подчинение казачьих областей было больше номинальным. На востоке у Комитета имелась "спорная область" в лице Златоуста и его района. На Златоуст претендовали Комитет и вновь возникшее Сибирское правительство; сам Златоуст не знал, на что решиться: Комитет привлекал его большим демократизмом, но Сибирь кормила его своим хлебом. Вопрос о Златоусте так и остался нерешенным, пока стихийным ходом событий он постепенно не был снят с порядка дня.
Август месяц явился переломным моментом в истории Комитета. С первых чисел сентября на фронте начались неудачи, и "территория Учредительного Собрания" стала быстро сокращаться. 14 сентября была потеряна Казань, вскоре за ней последовал Симбирск, а 7 октября пала и сама Самара. В последующие недели линия фронта все больше передвигалась на восток, пока, наконец, в руках Комитета (или, вернее, его наследников) не осталась одна Уфа с прилежащим к ней районом. В конце декабря и Уфа была занята большевиками, но она была отвоевана ими не у Комитета, а у Колчака. Комитета членов Учред. Собрания в это время уже не существовало: незадолго перед тем он пал под ударами сибирского диктатора.
V. Конструкция и партийный состав власти.
Подобно об'ему территории, менялась в течение 7-месячного существования Комитета и конструкция его власти. Первоначально, как уже упоминалось выше, Комитет состоял лишь из пяти членов, соединявших в своем лице все и всяческие функции власти: законодательную, исполнительную, судебную, военную. В острый момент борьбы иначе и не может быть. Но затем начался процесс дифференциации власти. Прежде всего был организован
стр. 120
военный штаб в составе подполковника Галкина и эс-эров Фортунатова и Боголюбова, к которому и перешло непосредственное руководство военными операциями. Позднее "Приказом N 114" от 17 июля начальник 1-й чехо-словацкой Гуситской стрелковой дивизии полковник Чечек (до войны мирный фармацевт) был назначен "командующим всеми войсками Народной армии и мобилизованными частями Оренбургского и Уральского казачьих войск", т.-е. фактически командующим всем "фронтом Учредительного Собрания".
За отделением военной последовало отделение и законодательной власти от исполнительной. С самого возникновения Комитета членов Учред. Собрания п. с.-р., стоявшая во главе этого предприятия, задалась целью стянуть в Самару возможно большее количество депутатов Учред. Собрания различных партий с тем, чтобы, когда их наберется достаточное число (в определении потребного кворума мнения расходились), официально открыть заседания разогнанного 5 января 1918 г. "хозяина земли русской". В этих видах эс-эровские организации в других частях России, по специальному распоряжению Ц. К., не жалели ни сил, ни средств для "транспортировки" на Волгу всех находившихся в районе их работы "народных представителей". Эти старания не пропали даром, и число членов Учред. Собрания в Самаре стало довольно быстро увеличиваться. К началу августа число их достигло нескольких десятков, а к концу сентября - приблизительно 100 человек. Выше последней цифры оно так и не поднялось.
Для руководства различными отраслями государственной деятельности при Комитете очень скоро были образованы отделы, в основных чертах соответствовавшие министерствам: отделы финансов, продовольствия, труда, торговли и промышленности и т. д. Особым "Приказом N 72" от 3 июля был вызван к жизни "иностранный отдел", в задачи которого входили "сношения с правительствами внутри России, признающими Учред. Собрание, и с представителями дружественных и нейтральных держав". Управляли отделами на первых порах те же самые члены Комитета, которые выполняли и всякие иные функции. Когда число наличных членов Учред. Собрания возросло до 50-60, решено было произвести реорганизацию. Отделы были переименованы в "ведомства" и для руководства ими выделена особая группа лиц, ответственных перед пленумом Комитета, при чем к занятию постов управляющих ведомствами были допущены и не-члены Учред. Собрания. Создались как бы парламент и кабинет министров. Эта реформа совершилась накануне моего приезда в Самару. Первое заседание "Совета управляющих ведомствами" состоялось 15 августа, и я был первый управляющий ведомством, не принадлежавший к числу членов Учред. Собрания. Так как время было горячее и власти исполнительной сплошь да рядом приходилось на свой риск и страх принимать серьезные решения, Комитет признал необходимым, чтобы в состав "Совета управляющих ведомствами" входили также два члена президиума самого Комитета. Тем самым предполагалось повысить авторитет "Совета" и обеспечить более тесную связь между властью исполнительной и
стр. 121
властью законодательной. Впрочем, оторванности "правительства" от "парламента" вообще не наблюдалось. Обычно на заседаниях "Совета управляющих ведомствами" толклось много членов Учред. Собрания, не входивших в состав "кабинета", и других ответственных партийных и государственных работников, они участвовали в прениях, а иногда и в голосованиях. Это был, конечно, "непорядок", и я помню, как председатель "Совета управляющих ведомствами", член Учред. Собрания Роговский, не раз возмущался чрезмерной "демократичностью" нравов, господствовавшей на заседаниях правительства.
- Точно партийная массовка! - недовольно бросал он, презрительно скашивая свою "министерскую" физиономию, и пытался заводить чинные английские порядки. Но тщетно: русская стихия никак не лезла в британские правила хорошего тона.
Состав правительства в августе - сентябре 1918 г. был следующий: Е. Ф. Роговский (председатель и управляющий ведомством государственной охраны), П. Г. Маслов (ведомство земледелия)*1, В. И. Алмазов (ведомство продовольствия), В. Н. Филипповский (ведомство торговли и промышленности), И. М. Майский (ведомство труда), Д. Ф. Раков (ведомство финансов), И. П. Нестеров (ведомство путей сообщения), П. Г. Белозеров (ведомство почт и телеграфов), В. С. Абрамов (ведомство государственных имуществ и госконтроль), полковник Галкин (военное ведомство), П. Д. Климушкин (ведомство внутренних дел), М. А. Веденяпин (ведомство иностранных дел), А. С. Былинкин (ведомство юстиции) и Е. Е. Лазарев (ведомство просвещения). Кроме того, от имени президиума Комитета членов Учред. Собрания в правительство входили: председатель Комитета В. К. Вольский и товарищ председателя М. Я. Гендельман.
Заседания правительства происходили раза 3-4 в неделю и всегда были битком забиты самыми разнообразными вопросами военного, административного, финансового, экономического характера. Заседания Комитета членов Учред. Собрания происходили реже и посвящались обычно обсуждению вопросов более общего или принципиального порядка. Из вопросов, занимавших внимание "Совета управляющих ведомствами", до Комитета доходили только самые крупные. Как общее правило, вся текущая государственная работа, включая и законодательствование малого масштаба, проходила помимо Комитета. Самое большее запрашивалось мнение президиума Комитета, состоявшего из председателя (В. К. Вольского), двух товарищей председателя (М. Я. Гендельмана и В. Г. Архангельского) и двух секретарей (Н. Шмелева и С. Николаева). Вообще после образования "Совета управл. ведомствами" Комитет вел довольно вялое и бесцветное существование, не имея определенного захватывающего дела. Заседания Комитета были закрытые. В конце августа, незадолго перед тем приехавший в Самару член Учред.
_______________
*1 Это не Петр Маслов, с.-д., и не Сергей и Семен Масловы, эс-эры, а еще четвертый Маслов, Павел Григорьевич, эс-эр.
стр. 122
Собрания Коган-Бернштейн внес предложение о публичности заседаний Комитета, однако эс-эровские "демократы" дружно провалили это предложение.
Официальным органом Комитета и образованного им правительства была ежедневная газета "Самарские Ведомости" (создана "Приказом N 8", от 10 июня), переименованная вскоре в "Вестник Комитета членов Всероссийского Учредительного Собрания", а его знаменем - красный флаг с надписью: "Власть народу - власть Учредительному Собранию".
Такова была конструкция центральной власти. Но всякая власть должна иметь свои местные органы, - были они и у Комитета членов Учредительного Собрания. Роль их выполняли губернские и уездные уполномоченные, назначавшиеся непосредственно Комитетом и ему подотчетные, наделенные чрезвычайно широкими полномочиями. О размерах последних дает достаточно яркое представление п. 4 "Временных правил о губернских уполномоченных", распубликованных Комитетом в "Приказе N 85" от 6 июля. Названный пункт гласит:
"Временно впредь до установления деятельности органов управления и должностных лиц, а равно и судебных установлений губернскому уполномоченному предоставляется право: давать руководящие указания всем органам местного управления; приостанавливать своей властью приведение в исполнение всех распоряжений и постановлений указанных органов управления, которые (распоряжения и постановления) будут представлять опасность в военном отношении или в отношении общественного порядка и спокойствия, отстранять от должности всех лиц, служащих в административных и общественных учреждениях в случае явного несоответствия их своему назначению; постановлять о заключении под стражу лиц, деятельность которых представляется особо угрожающей национальной обороне и общественной безопасности; не допускать и закрывать всякие собрания и с'езды, которые могут представлять опасность в военном отношении или в отношении общественного порядка и спокойствия; издавать обязательные постановления по предметам обеспечения общественного порядка и безопасности и народного здравия, если принимаемые меры должны распространяться на всю губернию или на несколько уездов; обращаться к содействию военной власти для подавления беспорядков или в других случаях чрезвычайной важности".
Трудно представить себе более полную сумму власти, предоставляемой в бесконтрольное распоряжение провинциального администратора. "Временные правила" 6 июля создавали настоящих губернских диктаторов, в руках которых находились благополучие, свобода и даже жизнь всего населения вверенного им района. Они могли делать все, что хотели, а единственной инстанцией, куда могли быть обжалованы их действия, являлся только Комитет членов Учредительного Собрания. Если к сказанному прибавить, что уездные уполномоченные пользовались примерно такими же правами, как и губернские, и что в некоторых местах (в Казани, Оренбурге) существовали особые "чрезвычайные уполномоченные" с правами даже более широкими, чем права губернских уполномоченных, то картина административного благополучия
стр. 123
"территории Учредительного Собрания" станет еще рельефнее. Восстановление деятельности городского и земского самоуправления, провозглашенное Комитетом в своем "Приказе N 1" от 8 июля, нисколько не меняло факта введения губернаторской диктатуры. Я меньше всего думаю восставать против подобной централизации власти в руках провинциальных администраторов из "принципиальных соображений". Наоборот, я полагаю, что в моменты острой борьбы подобная централизация совершенно неизбежна и необходима. Но какое право в таком случае имеют эс-эры с деланным негодованием возмущаться диктаторскими формами советского управления? Какое право они имеют кричать о нарушении большевиками принципов "демократии", если четыре года назад они сами попирали ее жесточайшим образом на той единственной территории, где волей чехо-словацких штыков они случайно оказались господами положения?
В таком виде Комитет просуществовал до конца уфимского государственного совещания, т.-е. приблизительно до последних чисел сентября. Затем наступила перемена декораций. Ввиду избрания уфимским совещанием Директории, которая должна была воплощать в себе "всероссийскую" власть, Комитет сложил свои государственные функции, превратившись в какое-то полупропагандистское, полутранспортное общество, получившее наименование "С'езда членов Учредительного Собрания". Остался только "Совет управляющих ведомствами", как областной орган власти для бывшей "территории Учредительного Собрания", - орган, теоретически подчиненный Директории. Так как однако размеры названной территории к этому времени сильно сократились, а с середины октября фактически ограничивались лишь городом Уфой с окружающим районом, то было решено сильно сжать и упростить аппарат управления: 15-членный "Совет управляющих ведомствами" был сведен к 4-членному в составе Филипповского, Веденяпина, Климушкина и Нестерова, распределивших между собой все наличные "портфели"*1. Этот усеченный "Совет управляющих ведомствами" просуществовал до начала декабря, когда был ликвидирован колчаковскими бандами.
Остановимся вкратце еще на партийном составе Комитета. Выше я уже говорил, что Комитет был создан исключительно эс-эрами, воспользовавшимися для этой цели силой чехо-словацких штыков. Надо отдать справедливость эс-эрам, что в дальнейшем они очень старались о расширении партийной базы Комитета. Им чрезвычайно хотелось придать своему предприятию "всенародный" характер и потому они не останавливались ни перед чем для привлечения в свой лагерь инопартийных элементов. Особенно важно было для них вступление в состав Комитета депутатов, принадлежавших к другим политическим направлениям. Однако в этом отношении положение эс-эров было в высшей степени затруднительным: как известно, в Учредительном
_______________
*1 Филипповский был председателем и одновременно управляющим ведомством торговли и промышленности, Веденяпин ведал иностранными делами и почтой и телеграфом, Климушкин - внутренними делами, государственной охраной и земледелием, Нестеров - путями сообщения, трудом и юстицией.
стр. 124
Собрании 1917 г. по численности доминировали две партии - эс-эры и большевики. Кадеты и меньшевики попали в Учредительное Собрание в совершенно ничтожном количестве, притом меньшевики были посланы почти сплошь с Кавказа. Кроме перечисленных партий, в Учредительном Собрании имелось еще некоторое число представителей различных национальностей, главным образом тюрко-татар, киргизов, башкир и др. При таком составе Учредительного Собрания эс-эрам было очень нелегко создать в Самаре хотя бы некоторое подобие "всероссийского представительства". Действительно, из 100 депутатов, состоявших членами Комитета, к концу уфимского совещания около 80 были с.-р., 18 представляли различные мусульманские национальности (по партийной принадлежности они были также по преимуществу с.-р.), 1 был левый кадет и 1-2 депутаты от казаков. В числе последних находился знаменитый атаман Дутов, вступление которого в Комитет было ознаменовано распубликованием (15 июля) специального оповещения о столь высокоторжественном событии, гласившем следующее:
"Член Учредительного Собрания от Оренбургского казачества войсковой атаман Оренбургского казачьего войска полковник Александр Ильич Дутов вошел в состав Комитета членов Всероссийского Учредительного Собрания".
Не ограничиваясь средой членов Учредительного Собрания, эс-эры пытались привлечь на свою сторону инопартийные элементы и вне-парламентской арены. Они вели переговоры с меньшевиками, кадетами, народными социалистами и др. об образовании единой коалиции против большевиков, однако по причинам, на которых я остановлюсь ниже, из этих попыток вышло не очень много толку. Только меньшевики, в конце концов, согласились поддержать Комитет и начали занимать ответственные посты в его аппарате, но и их участие мало меняло общее положение. В самом Комитете так до конца не было ни одного меньшевика, в "Совете управляющих ведомствами" оказался один (пишущий эти строки) при наличии 13 с.-р. и 1 беспартийного (подполковник Галкин).
Доминирующая роль эс-эровской партии в Самаре еще резче подчеркивалась тем обстоятельством, что с начала августа эс-эровский Ц. К. перенес свою резиденцию на Волгу, оставив в Москве только немногочисленное Бюро Ц. К. Очевидно, в глазах Ц. К. Поволжье было важнее, чем Советская Россия. Очевидно, Самару он в этот период рассматривал, как главный центр своей работы. И действительно, постепенно в "столицу Учредительного Собрания" были стянуты лучшие силы эс-эровской партии. Здесь были Зензинов, Гендельман, Веденяпин, Буревой, Минор, Мойсеенко, Фортунатов, Вольский, Брешковская, Федорович, Архангельский, Авксентьев, Лебедев, Махин, Коган-Бернштейн, Святицкий и целый ряд других. 19 сентября в Самару приехал и Виктор Чернов. Позднее появление лидера п. с.-р. на территории Комитета об'яснялось специфическими причинами. Руководители Комитета считали Чернова слишком "левым" и чересчур "одиозным" для буржуазно-офицерских элементов Поволжья и потому под разными предлогами задерживали его прибытие в Самару. Действительно, Чернов попал на Волгу уже к шапочному
стр. 125
разбору. Но зато на недостаток внешних знаков почета ему жаловаться не приходилось: "председателя Учредительного Собрания" поселили в лучшем номере гостиницы "Националь", перед дверью номера поставили вооруженный караул, устроили торжественный банкет с речами и иностранцами в ознаменование его прибытия и, наконец, заставили всех управляющих ведомствами явиться к нему для "всеподданнейшего доклада" каждому по работам своего министерства.
Из сказанного совершенно ясно, что вся сложная политическая эпопея, известная под именем Комитета членов Учредительного Собрания была и до конца осталась почти исключительно эс-эровским предприятием, ответственность за которое прежде всего и больше всего несет п. с.-р.
VI. Политическая программа Комитета.
Какова была программа Комитета членов Учредительного Собрания?
Ответить на этот вопрос оказывается труднее, чем это может показаться на первый взгляд. Причина проста. Комитет с самого начала рассматривал себя, как временное, в первые недели существования даже, как очень кратковременное учреждение (в то время в его рядах была сильна уверенность в близости падения большевиков), а такое положение мало располагает к выработке тщательно продуманных и законченно оформленных платформ. В течение всей своей короткой жизни Комитет всегда чувствовал себя на бивуаке, он считал себя предтечей "большого барина" - Учредительного Собрания, которое должно притти и сразу разрешить все вопросы. В ожидании его Комитет сам не хотел браться за какую-либо крупную органическую государственную работу. Он стремился по возможности ограничиться наиболее неотложными мероприятиями текущего характера, мероприятиями, не имеющими принципиального значения и не закрывающими дороги для свободного волеиз'явления будущего "хозяина земли русской". Это Комитету не всегда удавалось, но таково было его основное настроение. И потому на всей работе Комитета лежала явственная печать "временности", "переходности", "текучести". Комитет стремился на каждом шагу даже внешне это подчеркивать. Именно, поэтому издаваемые им законы назывались не "законами", а "приказами". Именно поэтому у него были не "министерства" и "министры", а "ведомства" и "управляющие ведомствами". Именно поэтому публикуемые им официальные документы так часто начинались словами: "Впредь до восстановления законной власти..." или "впредь до установления нормальных отношений..." и т. д. Вот почему в оставленном Комитетом наследстве трудно найти такой единый акт, который достаточно полно и законченно отражал бы его государственную программу. Но все-таки на основании как имеющихся материалов, так и личных воспоминаний попытаюсь это сделать.
Официальных целей, которые преследовал Комитет, было две:
1) Созыв разогнанного 5 января 1918 г. Учредительного Собрания.
2) Восстановление на Волге антигерманского фронта для ликвидации
стр. 126
Брестского мира и доведения совместно с союзниками до победоносного конца борьбы против прусского милитаризма.
В воззвании к населению, опубликованном в день захвата Самары, Комитет заявлял:
"Переворот... совершен нами во имя великого принципа народовластия и независимости России. Мы видели, что большевистская власть, прикрываясь великими лозунгами социальной революции, в действительности вела нас неуклонно и твердо к полному порабощению и самодержавию, возглавляемому немецким императором. Немцы с каждым днем продвигались все глубже и глубже в Россию, и большевики этому не препятствовали".
Здесь уже намечены основные линии ближайшей программы Комитета, - в дальнейшем в ряде прокламаций, приказов и публичных выступлений его руководителей эти мотивы находили свое более детальное и конкретное выражение.
Но для достижения поставленных Комитетом целей в качестве предпосылки необходимы были две вещи: сильная власть и многочисленная армия, которые смогли бы уничтожить большевиков и изгнать немцев из России. Поэтому вполне естественно, что Комитет видел свою непосредственную и главную задачу в создании этих предпосылок. Они целиком приковывали к себе его внимание и поглощали все его силы. Конкретно это означало, что центр тяжести всей работы Комитета переносился в область внутри-российских проблем или, еще точнее, в область вопросов борьбы с большевиками. Прусский милитаризм, Брестский мир, антигерманский фронт - все это как-то естественно и неизбежно уходило в туманную даль неопределенного будущего, а сегодня, сейчас на первый план выдвигались Советская власть, революционный пролетариат, Ленин и Троцкий. О Москве говорили и думали каждодневно, а Берлин вспоминали только по большим оказиям, когда надо было выступать перед "союзниками", или подслащать массам горькую пилюлю гражданской войны, или моментами успокаивать свою собственную нечистую совесть.
Помню, как-то раз я разговорился с членом Учредительного Собрания, только что приехавшим из Советской России. Он долго рассказывал мне о своих впечатлениях, полученных по ту сторону фронта, и в заключение с горечью прибавил:
- Сколько прекрасных, истинно-революционных элементов из народа идет сейчас с большевиками, а мы ведем борьбу с ними!
Мы стояли на балконе здания, которое занимал Комитет. Мой собеседник повернул голову в сторону Волги, тихо сверкавшей в лучах заходящего солнца, и раза два глубоко вздохнул. Видно было, что на сердце у него скребли кошки. Потом он тряхнул волосами и уже более спокойно прибавил:
- Ничего не поделаешь! Мы ведем борьбу не с большевиками, а с немцами. Большевики только ширма. Нащупывая врага, приходится прокалывать штыком и ширму.
стр. 127
Это очень характерный эпизод. Мы все в тот период чувствовали, что борьба против "прусского милитаризма" об'ективно превращается в борьбу против русской революции и для оправдания своей контр-революционной позиции судорожно цеплялись за фиговый листок Брестского мира. Но все-таки это был лишь фиговый листок и из-за него, чем дальше, тем ясней, начинала проступать реакционная сущность всего нашего предприятия.
Построить государственную власть без какой-либо политической и экономической программы невозможно. И потому, как ни мало был расположен Комитет к выработке детальных связывающих платформ, все-таки ему волей неволей приходилось то там, то здесь делать различные программные заявления, из суммы которых постепенно складывалась его общественно-политическая физиономия. Каковы были ее наиболее характерные черты?
В сфере политической позиция Комитета была совершенно ясная и определенная. Комитет стоял на почве демократической федеративной республики со всем полагающимся ей антуражем гражданских свобод и конституционных гарантий. В заголовке некоторых актов Комитета так и значились инициалы: "Р. Ф. Д. Р.". Принцип федерализма членами Комитета всегда подчеркивался. В заседании Комитета 5 сентября было даже принято специальное постановление, гласившее:
"Признать необходимым от имени Комитета обратиться к тюрко-татарскому населению России и Сибири с обращением декларативного характера о признании культурно-национальной автономии тюрко-татарских народов".
И дальше в том же заседании было решено, не ограничиваясь только тюрко-татарскими народами, опубликовать аналогичную декларацию и в отношении всех вообще нерусских племен, населяющих "территорию Учредительного Собрания". В приведенных случаях речь идет о культурно-национальной автономии; с вопросами государственной автономии Комитету пришлось столкнуться главным образом в связи с вопросом о формах управления Башкирией. Здесь он пошел очень далеко и признал за Башкирией право на собственное правительство и собственную армию, правда подчиненные верховной власти Комитета. Однако у меня было такое впечатление, что Комитет согласился на эти уступки не из свободного самостоятельно продуманного убеждения, а просто под давлением независевших от него обстоятельств. Как бы то ни было, но признание Комитетом принципа федерализма создало ему известную популярность в рядах нерусских народов Поволжья, Урала и Сибири, поддерживавших его на различных с'ездах и совещаниях против других государственных образований более реакционно-централистического типа, возникших в ту эпоху на востоке России. В Самару приезжали даже киргизы, не ладившие с сибирским правительством и желавшие получить от Комитета для своей "Алаш-Орды" политическое признание и оружие.
Чрезвычайно крупное значение Комитет придавал местному самоуправлению, которое он считал основой демократической республики, а также надлежащей организации судебных органов, как гарантии незыблемости конституционных свобод. Поэтому в "Приказе N 1", изданном 8 июня, было об'явлено:
стр. 128
"Во всей полноте своих прав восстанавливаются распущенные Советской властью органы местного самоуправления - городские думы и земские управы, коим предлагается немедленно приступить к работе...
"Все ограничения и стеснения в свободах, введенных большевистскими властями, отменяются и восстанавливается свобода слова, печати, собраний, митингов...
"Революционный трибунал, как орган, не отвечающий истинным народно-демократическим принципам, упраздняется и восстанавливается окружный народный суд..."
Такова была теория. Как она преломлялась на практике, увидим ниже.
В области внешней политики в собственном смысле этого слова Комитет стоял на точке зрения продолжения войны с германцами в тесном контакте с "союзниками". В этом отношении, как и во многих других, он рассматривал себя, как продолжателя дела коалиционного Временного Правительства эпохи Керенского. В особом обращении к правительствам союзных держав от 3 августа 1918 г. Комитет, между прочим, писал:
"Комитет членов Учредительного Собрания сохраняет верность союзникам и отвергает всякую мысль о сепаратном мире, а потому не признает силы Брестского мирного договора... Не питая завоевательных замыслов по отношению к другим народам и территориям, Комитет не может в то же время мириться с насильственным отторжением той или иной части России и вменяет себе в непременную обязанность защитить и спасти Россию от посягательств со стороны врагов, дабы воссоединить отторгнутые и ослабленные части России в единое мощное государство, будущий строй которого определит полновластное Всероссийское Учредительное Собрание..."
Касаясь далее вопроса о создании Комитетом своей армии и необходимости возобновления им военных действий против центральных держав, Комитет продолжает:
"Комитет будет приветствовать поддержку вновь формируемой Российской армии со стороны союзников, как непосредственным участием на нашем фронте вооруженных союзнических сил, так и усилением армии военно-техническими средствами... Рассматривая помощь союзников, как выражение искреннего желания совместной борьбы с внешним врагом, Комитет предваряет, что эта помощь не может повлечь за собой какой бы то ни было территориальной или иной компенсации за счет федеративной России, и что привлечение в пределы России доблестных войск союзников имеет единственную цель - борьбу с внешним врагом. Оно не может быть использовано никем для иных целей и в особенности для борьбы внутренней, за исключением тех случаев, когда к этому призывает народ в лице Комитета членов Учредительного Собрания или самого Учредительного Собрания".
Свое право выступать перед Европой с подобными заявлениями Комитет обосновывал тем, что "в освобожденной от узурпаторов (т.-е. большевиков) части страны восстанавливается законная власть Всероссийского Учредительного Собрания, избранного всенародным голосованием, осуществляемая ныне
стр. 129
впредь до открытия этого собрания Комитетом членов Учредительного Собрания".
Политическая наивность этого замечательного документа прямо бьет в глаза: призывать капиталистических "варягов" в самое сердце России в момент ожесточенной борьбы за власть между революцией и реакцией и одновременно надеяться, что "варяги" останутся хладнокровными зрителями происходящей борьбы, скованные силой бумажных договоров, значило обнаруживать уровень политической мудрости царевококшайского обывателя. Тем более, что сам текст обращения открывал для держав Антанты при известных условиях даже юридическую возможность интервенции. Четыре месяца спустя "доблестные союзники" дали жестокий урок политического воспитания эс-эрам, признав, что Колчак представляет "народ" гораздо вернее, чем Комитет Учредительного Собрания. Но в тот момент, о котором идет речь, они еще считали необходимым кокетничать с "силами демократии", и потому в ответ на свое обращение Комитет получил чрезвычайно любопытную телеграмму от тогдашнего французского министра иностранных дел Пишона, которая могла бы многому научить лидеров Комитета, если бы они обладали способностью учиться у жизни. Телеграмма эта гласила следующее:
"Господину Веденяпину. Самара. Из Парижа.
"Был счастлив узнать от Маклакова о создании правительства, имеющего целью воссоединить Россию и восстановить нормальные условия жизни. Здесь неведом ход событий в России. У вас не знают о намерении союзников, и немцы эксплоатируют этой неосведомленностью. Восстановление прямых сношений с союзниками необходимо, чтобы выиграть время. Запросите шифры у нашего посланника в Пекине. Мы готовим новый шифр. Будьте уверены, что французское правительство приветствует всякий симптом национального пробуждения в России и всячески поддержит вас в вашей задаче ее воссоздания. Но вы не должны упускать из виду следующего обстоятельства: Антанта не признает себя в праве делать выбор между политическими группами, борющимися между собой, и поддерживать одних против других. События во Владивостоке и Архангельске вызвали глубокое разочарование и скептицизм по отношению к прочности всякого правительства. Однако, как только вы докажете нам, что у вас в руках реальная власть, что вас слушаются в России, что вокруг вас группируются силы - это произведет огромное впечатление. Таким образом ключ к вашей значительности за границей лежит скорее в реальной силе, чем в ваших легальных правах, тем более, что последние отнюдь не несомненны. Все здесь полагают, что только У. С. может реорганизовать Российское государство. Но невозможно отожествлять У. С. с его комитетом, из которого исключены две политические партии, что колеблет самый принцип легальности, и двести пятьдесят*1 членов представляют собой слишком узкую
_______________
*1 На состоявшемся в сентябре уфимском государственном совещании было признано, что Учред. Собрание может открыть свои заседания при наличии 250 членов. Пишон, видимо, отвечает как на цитированное выше обращение Комитета, так и
стр. 130
легальную базу. Вот почему ваше происхождение от У. С. не имеет большого веса в глазах Европы. Это скорее моральная, чем законная сила. Таким образом необходимо вашей устойчивостью, вашей реальной силой дать нам доказательство вашего признания страной. Такое доказательство вызовет здесь общее облегчение. Желаю вам всяческого успеха. Готовый помогать вам всеми силами. Пишон".
Надо отдать справедливость Пишону: он достаточно определенно поставил точки над и.
- Нас интересует не словесность, а реальная сила, - говорил политический приказчик французской буржуазии. - Докажите, что вы сила, и мы вам поможем, мы вас признаем.
Так как Комитет силы не обнаружил, то Пишон поставил ставку на Колчака. В телеграмме французского министра иностранных дел в сущности уже заключалась программа омского переворота 18-го ноября.
В самой Самаре "внешняя политика" сказывалась слабо. Комитет поддерживал регулярно сношения с имевшимися здесь маргариновыми представителями союзников (главным образом Франции), приглашал их на разные торжества и парады, иногда вел через своего "министра иностранных дел" Веденяпина переговоры с ними по различным вопросам текущей политики. В свою очередь, представители союзников давали интервью представителям местной прессы и устраивали "политические чашки чая", на которых старались способствовать сближению различных групп антибольшевистского лагеря. Я помню, напр., одну такую "чашку чая" у г. Комо, где в числе других присутствовали Авксентьев, Брешковская, кадет Кудрявцев, казачий генерал Хорошкин, председатель уральского казачьего правительства Фомичев и представитель чехо-словаков д-р Власак. Был тут, конечно, и "лейтенант французской службы" и покоритель Казани Лебедев, сделавший своей специальностью "сближение" между антибольшевистскими силами и союзниками. От него как раз я и слышал об описанной "чашке чая". Гораздо значительнее и серьезнее были сношения Комитета с чехо-словаками, но о них подробный разговор будет ниже.
VII. Экономическая и социальная программа Комитета.
Впрочем, для определения истинного характера правительства важна не столько его политическая, сколько его экономическая и социальная программа. Какова была эта последняя у Комитета?
Начнем с основы хозяйственного бытия России - с земли. В данной области Комитет официально стоял на почве первых десяти пунктов закона о земле, принятого Учредительным Собранием на своем единственном заседании 5 января 1918 г. Названные десять пунктов признают "все находящиеся в
_______________
на позднейшие заявления Директории, плохо разбираясь в деталях русских отношений. Две исключенные из У. С. партии, упоминаемые Пишоном, большевики и левые с.-р.
стр. 131
пределах Российской Республики земли со всеми недрами, лесами и водами народным достоянием", устанавливают право распоряжения ими со стороны республики в лице центральных органов и органов местного самоуправления и, наконец, определяют, что лица и учреждения могут осуществлять свое право на землю не в форме собственности, а исключительно лишь в форме правопользования.
В соответствии с этим в своей декларации от 24 июля Комитет категорически заявлял:
"Земля бесповоротно перешла в народное достояние и никаких попыток к возврату ее в руки помещиков Комитет не допустит. Сделки купли-продажи и залога на землю сельско-хозяйственного значения и лесные угодия запрещаются, а тайные и фиктивные сделки об'являются недействительными. Виновные в нарушении сего будут подлежать строжайшей ответственности".
Вместе с тем, в целях урегулирования земельного вопроса, "Приказом N 51" от 25 июня Комитет восстановил действие земельных комитетов, существовавших во времена Керенского. Согласно другому приказу от 6 июля за N 83, эти комитеты должны были в соответствии с местными условиями вырабатывать временные правила пользования землей. Земельные комитеты - губернские, уездные и волостные - были созданы, но, насколько знаю, какой-либо заметной роли в жизни крестьянства им не удалось сыграть. По крайней мере, управляющий ведомством земледелия на заседаниях правительства не раз жаловался на крайнюю слабость нашего влияния на хозяйственную стихию деревни.
Таким образом формально Комитетом была признана национализация земли, однако в практическом проведении этого принципа он далеко не всегда обнаруживал необходимую последовательность. Так, он не принимал никаких мер для конфискации тех поместий, которые еще оставались в руках своих владельцев. Больше того. "Приказом N 124" от 22 июля Комитет даже санкционировал существование таких поместий, признав, что "право снятия озимых посевов, произведенных в 1917 г. на 1918 г. как в трудовых, так и в нетрудовых хозяйствах, принадлежит тому, кто их произвел". Иными словами, помещикам было предоставлено право собрать урожай, несмотря на то, что их земля представляла "народное достояние". Правда, эту операцию они должны были производить под контролем органов местного самоуправления, при чем за государством оставалось преимущественное право на приобретение помещичьего хлеба, однако ни о какой конфискации частновладельческого зерна Комитет не думал. За каждый пуд он расплачивался чистоганом, как это полагается в самых лучших буржуазных государствах. Деликатность обращения с поволжскими Марковыми и Крупенскими была поистине трогательная! Невольно создается впечатление, что национализация земли, полученная по наследству от прошлого, являлась слишком тяжелым мечом для слабых сил Комитета и что ему не под стать было носить такие грозные доспехи.
Это впечатление еще более укрепляется, когда от земли переходишь к сфере финансов, промышленности и торговли. Здесь Комитет ставил себе вполне
стр. 132
определенную цель - целиком восстановить сломанные большевиками капиталистические отношения. Доказательств тому сколько угодно. Так, напр., председатель Комитета Вольский в речи, произнесенной им 14 августа на с'езде представителей городов и земств "территории Учредительного Собрания", категорически заявил:
"Не может быть и речи о каких бы то ни было социалистических экспериментах. Капиталистический строй не может быть уничтожен в настоящее время" (см. "Вечерняя Заря" от 15 августа 1918 г.).
Я сам в интервью, данном мной представителям печати после назначения меня управляющим ведомством труда, говорил:
"Я исхожу из того основного положения, что до социализма нам в России еще далеко, и что сейчас мы живем и долго еще будем жить в обстановке капиталистического строя... Поэтому я самый решительный противник большевистских социалистических опытов, которые только разрушили наше народное хозяйство. Я вполне сочувствую проводимой сейчас денационализации большей части национализированных большевиками предприятий"1*.
В таком же духе неоднократно высказывались и другие руководители Комитета и его правительства. Но дело не ограничивалось лишь одними словами.
Уже 12 июня, т.-е. через четыре дня после ниспровержения Советской власти, Комитетом был издан "Приказ N 16" о денационализации банков. 17 июня финансовый совет при Комитете членов Учредительного Собрания постановил:
"Частная собственность на процентные бумаги принципиально восстанавливается, но практически проводится в жизнь постепенно... Выдача ссуд под процентные бумаги банками производится в размере прожиточного минимума".
2 июля Комитетом во всеобщее сведение было об'явлено:
"Все вклады в банках и сберегательных кассах об'являются неприкосновенными. Произведенные распоряжением большевистских комиссаров списывания с текущих счетов будут уничтожены, захваченные ценности и имущество возвращаемы владельцам, по установлении отдельных случаев, судебной властью".
В том же документе говорилось: "аннулирование займов отменяется".
То же самое происходило и в области промышленности. 14 июня (см. "Приказ N 19") Комитетом было постановлено:
"Поручить члену Комитета В. К. Вольскому созвать совещание из представителей рабочих и предпринимателей с участием представителей соответствующих органов самоуправления по вопросу о восстановлении прав владельцев".
9 июля "Приказом N 93" была учреждена специальная комиссия по денационализации предприятий в составе 30 человек, из которых по 13 человек
_______________
*1 См. "Наша Жизнь" N 30 от 28 августа 1918 г., Самара.
стр. 133
приходилось на долю представителей об обеих заинтересованных сторон (рабочих и предпринимателей), а 4 являлись нейтральным элементом (от местного самоуправления). Возвращение национализированного имущества могло происходить только по решению этой комиссии, при чем в пункте Г параграфа 5-го Инструкции по проведению денационализации говорилось:
"Возмещается владельцу стоимость захваченных материалов, фабрикатов и полуфабрикатов, имевшихся на-лицо к моменту захвата по рыночным ценам, существовавшим к моменту захвата, а равно по определению комиссии возмещаются убытки, происшедшие от порчи машин и прочего имущества предприятия по ценам, существующим в период ликвидации захвата".
Правда, благодаря быстрому наступлению Красной армии, комиссии по денационализации промышленности не удалось закончить своей работы, но во всяком случае обвинять Комитет в недостаточном внимании к интересам волго-уральской буржуазии не приходится. С своей стороны он сделал все, что мог.
Та же забота о буржуазии сказывалась и в мероприятиях Комитета по делам продовольствия. "Приказом N 53" от 27 июня для руководства этими делами была создана продовольственная управа и при ней "хлебный совет", состоявший из 8 лиц: 3 представителей самарской хлебной биржи, 3 представителей самарского губернского совета кооперативов, 1 представителя от отдела зернохранилищ государственного банка и 1 представителя от продовольственной управы. И здесь интересы частного капитала были вполне обеспечены, тем более, что 11 того же приказа декретировал: "Твердые цены на хлеб отменяются".
В рамках обычной буржуазной практики вращалась и финансовая политика Комитета. Когда большевистская власть в Самаре была низвергнута, в кассе госбанка оставалось на-лицо всего лишь 1 1/2 милл. руб. Расходы были большие и надо было изыскивать источники для их покрытия. Печатать собственные деньги Комитет в начале не хотел, дабы не понижать курса рубля. О поступлении налогов в этот период, конечно, не приходилось думать. Поэтому Комитет пробовал изворачиваться иными способами. На первых порах его поддерживала буржуазия: в Самаре Брушвиту удалось сделать заем среди местных финансистов и торгово-промышленников, в Симбирске и Казани Лебедев непосредственно после занятия этих городов получил довольно крупные суммы от растроганных толстосумов, кое-какие поступления подобного рода имелись и в других городах. Однако после короткого "медового месяца" увлечения Комитетом буржуазия перешла в оппозицию к новой власти, и карманы ее для Комитета закрылись. Тогда выступили на сцену вклады в банки и сберегательные кассы. После денационализации кредитных учреждений в них начался приток вкладов: обыватель в то время был еще достаточно наивен и верил, что Комитет может восстановить нормальный буржуазный порядок. Буржуазного порядка Комитет так и не восстановил, но деньги, вложенные доверчивыми людьми в банки, истратил. Когда иссяк и этот источник, - начали думать о других экспериментах. Назначенный в середине августа
стр. 134
управляющим ведомством финансов Раков организовал в целях пополнения государственной казны продажу водки, но так как этого было мало, то вскоре были пущены в обращение бумаги некоторых займов, находившиеся в самарском государственном банке. Эти бумаги - огромные зеленые и желтые листы, крайне неудобные к употреблению, - штемпелевались особыми печатями и выбрасывались на рынок в качестве денежных знаков. "Раковки" однако не пользовались популярностью, и Комитету уже перед самым оставлением Самары пришлось прибегнуть к крайней мере: принять постановление о продаже некоторого количества мелкой серебряной монеты из металлических запасов, захваченных в Казани, по расчету 5 рублей бумажных за 1 рубль мелкого серебра. Постановление это, впрочем, не было приведено в исполнение (помешало падение Самары), и таким образом весь металлический запас, взятый в Казани, был в целости эвакуирован из Самары в Уфу, а затем из Уфы в Омск, где Колчак сумел уже "протереть ему глазки". Комитет членов Учредительного Собрания во всяком случае не израсходовал из находившихся в его руках золота и серебра ни копейки*1. С переездом в Уфу финансовое положение Комитета еще более ухудшилось, и тут он впервые вступил на тот путь, который фатально предуготован для всех правительств, действующих в эпохи революций, - он начал печатать свои деньги, получившие название "уфимок". Всего "уфимок" было выпущено приблизительно на 70 милл. р., и одно время они имели довольно широкое хождение на Урале.
В интересах справедливости необходимо отметить, что, проводя политику реставрации капитализма, Комитет стремился вносить в этот процесс известные планомерность и организованность, способные предупредить худшие проявления озверелой жадности и мести со стороны буржуазии. Так, напр., несмотря на всю вражду Комитета к "большевистским опытам", он временно впредь до завершения денационализации промышленности оставил существовать Самарский Губсовнархоз, продолжавший даже публиковать свой официальный орган "Известия Самарского Губернского Совета Народного Хозяйства". Правда, руководителями совнархоза теперь вместо большевиков стали меньшевики. Точно так же сохранены были в силе все распоряжения Советской власти о кожевенной монополии ("Приказ N 41"), а все реквизированные большевиками дома, бани, гостиницы, кинематографы, промышленные предприятия местного значения и пр. впредь до окончательного разрешения вопроса о них передавались в ведение органов городского и земского самоуправления ("Приказы" NN 21 и 101). Все это, конечно, было очень разумно, но все это нисколько не меняло того основного факта, что Комитет стремился к полному восстановлению капиталистической системы хозяйства.
В тесной связи с экономической политикой Комитета находилась и его социальная политика. Опять-таки и здесь необходимо отметить, что Комитет различными мерами пытался несколько смягчить для рабочих остроту перехода
_______________
*1 Насколько помню, в Казани было захвачено 650 милл. руб. золотом, не считая серебра, платины и др. драгоценностей.
стр. 135
от советских условий к условиям капиталистическим. Так, в "Приказе N 4", опубликованном в день захвата власти Комитетом, говорилось:
"Самарский Комитет Всероссийского Учредительного Собрания предлагает всем организациям, руководящим деятельностью различных предприятий, как-то фабрично-заводским комитетам и пр., оставаться на своих местах. Приказывается предпринимателям и населению насильственно не смещать таковых. Виновные будут привлекаться к ответственности по законам военного времени".
В дальнейшем фабрично-заводские комитеты были сохранены, хотя функции их против советских времен, конечно, сильно изменились. Был снова введен в действие закон Временного Правительства о рабочих комитетах в промышленности от 23 апреля 1917 г.
"Приказом N 88" от 7 июля локауты были признаны незаконными, и лицам, их об'явившим, угрожал военный суд. "Приказом N 89" от того же 7 июля все декреты по охране труда, изданные Советской властью, а также все заключенные при ней коллективные договоры признавались действующими впредь до отмены или пересмотра их в законном порядке. В "Декларации" Комитета от 24 июля указывалось, что "определенные законом права профессиональных союзов полностью сохраняют свою силу впредь до пересмотра законоположений о них". Вместе с тем "ведомству труда, ныне заменившему комиссариат труда", вменялось в строгую обязанность "иметь неослабное наблюдение за исполнением... законов и постановлений (о труде)", а "властям судебным и следственным" предлагалось "беззамедлительно расследовать и разрешать дела по нарушениям законов о труде".
Как видим, предупредительность Комитета по отношению к рабочим была очень велика: Комитет соглашался сохранить большевистское законодательство о труде впредь до пересмотра его новой властью (а это должно было занять порядочное количество времени). Чего же больше?! Притом не все из этих обещаний оставалось лишь на бумаге. Комитет, усиленно искавший поддержки пролетариата, прилагал немало усилий к тому, чтобы в данной области его слова не слишком резко расходились с его делами.
Мало того. Комитет решился на еще более рискованную, с его точки зрения, меру: он согласился терпеть существование совета рабочих депутатов. "Большевистский" совет, бывший в Самаре до прихода чехов, тотчас после переворота был распущен. Затем в июне месяце состоялась так называемая "рабочая конференция", на которой были установлены формы и сроки выборов в новый совет. В августе этот совет начал функционировать с тем, чтобы в конце сентября умереть от "независящих причин". Совет рабочих депутатов времен Комитета был, конечно, совсем не то, что совет рабочих депутатов большевистского периода. Тогда он был властью, теперь он представлял из себя лишь орган "общественного мнения пролетариата", т.-е. говорильню, решения которой ни для кого не были обязательны. Разница - весьма существенная. Но все-таки для Комитета, организовавшего гражданскую войну против большевиков, согласие на существование даже такого
стр. 136
совета было настоящим подвигом. Буржуазия и офицерство самого слова "совет" не могли произносить без скрежета зубовного, а Комитет официально допускал его заседания! В этом лежала одна из главных причин ссоры между Комитетом и поддерживавшими его в начале правыми элементами, - ссоры, сыгравшей решающую роль в судьбах всей самарской эпопеи.
Повторяю, Комитет стремился (по крайней мере, в теории) проявить максимум предупредительности по отношению к рабочим. И все-таки... все-таки ему не под силу было завоевать сердце пролетариата. Даже если бы суб'ективные желания лидеров Комитета находили себе достаточно полное выражение в реальной жизни, чего на самом деле не было, и тогда позиция самарской власти в отношении рабочего класса была бы безнадежна. Ибо Комитет вполне определенно стоял на почве капитализма, а капитализм кладет весьма узкие пределы для возможных достижений социальной политики. И разве опыт Самары не является как раз блестящим подтверждением этой мысли?
Когда теперь я перелистываю сборник приказов и распоряжений Комитета по рабочему вопросу, меня невольно поражает ничтожность его законодательного творчества в данной области. В самом деле, за 5 месяцев своего существования, как полномочного государственного органа, Комитет успел издать (до меня и при мне) лишь положение о кассах безработных, некоторые поправки к большевистскому "Положению о страховых присутствиях", правила о приеме и увольнении рабочих в предприятиях, работающих на оборону, и, наконец, закон о 8-часовом рабочем дне. Это все. А ведь руководители Комитета искренно желали дать пролетариату максимум того, что они могли дать!
Закон о 8-час. рабочем дне несомненно был максимальным достижением Комитета в области социальной политики. Это был его самый крупный и существенный акт. И чрезвычайно любопытно ознакомиться с теми обстоятельствами, которые сопровождали рождение названного закона, так как они бросают яркую полосу света на общее положение дел, господствовавшее в Самаре.
Приняв в середине августа управление ведомством труда, я твердо решил немедленно приступить к осуществлению той программы социальных реформ, на которой я сговорился с Вольским. Однако, через несколько дней после моего назначения "министром" мне пришлось ехать на челябинское совещание по организации "всероссийской власти", о котором речь еще будет ниже, и проведение намеченных мной мероприятий, естественно, затормозилось. Только на обратном пути из Челябинска, сидя на площадке вагона, я набросал основные положения закона о 8-час. рабочем дне и по возвращении в Самару энергично принялся за его проведение.
Закон мой не представлял из себя ничего особенно радикального. Он устанавливал нормальный 8-час. рабочий день во "всех промышленных, перевозочных и торговых предприятиях (частных, общественных и казенных), пользующихся наемным трудом", включая сюда и ремесленные мастерские; для подростков моложе 16 лет нормальное рабочее время определялось не
стр. 137
свыше 6 час. в день; в предприятиях особо вредных для здоровья нормальное время подлежало дальнейшему сокращению; еженедельный праздничный отдых рабочего не мог быть ниже 36 час.; сверхурочные работы для взрослых ограничивались максимумом в 16 час. в месяц, а для малолетних до 16 лет и совсем запрещались. Вот и все. Тем не менее при проведении закона мне пришлось натолкнуться на ряд серьезных препятствий сначала со стороны ведомства торговли и промышленности (не со стороны самого управляющего ведомством Филипповского, а со стороны всего его аппарата), а затем со стороны управляющего военным ведомством Галкина, который при обсуждении моего законопроекта в "Совете управляющих ведомствами" устроил настоящую обструкцию. Должен отметить, что и часть членов Комитета относилась довольно кисло к моей "затее", усердно доказывая, что русское народное хозяйство вообще "не может выдержать" 8-час. рабочего дня. Понадобился сильнейший нажим со стороны Вольского, Зензинова и др. эс-эровских лидеров, понадобилось специальное подчеркивание огромного агитационного значения (дело происходило накануне уфимского государственного совещания) предлагаемого законопроекта для того, чтобы он благополучно миновал все подводные рифы и стал, наконец, законом. Я одержал победу, но, одержав ее, я стал сильно сомневаться в возможности осуществления той программы социальных реформ, которая была мной намечена при переговорах с Вольским о моем вступлении в правительство Комитета членов Учредительного Собрания. Если таковы были препятствия при проведении закона, который не требовал никаких расходов от государства, то что же должно было ожидать меня при попытке осуществления других пунктов моей программы (напр., страхования), связанных с серьезными затратами со стороны казны! При этом обиднее всего было то, что доставшийся мне с таким трудом "Приказ N 273" (о 8-час. рабочем дне) в сущности реально ничего не давал рабочим, так как 8-час. рабочий день фактически уже применялся на фабриках и заводах, введенный явочным порядком тотчас после февральской революции. "Приказ N 273" имел почти исключительно лишь декларативное значение.
Да, Комитет мало мог предложить пролетариату, и в том была не злая воля его руководителей - наоборот, желания-то у них были, по своему, добрые, - а железная логика жизненных отношений. Назвался груздем, - полезай в кузов!
Суммируем все сказанное выше, и для нас станет совершенно ясен один не подлежащий сомнению вывод: программа Комитета являла собой довольно точное воплощение программы обыкновенной буржуазной демократии, не больше. Пусть никого не смущает даже национализация земли, как будто бы признанная Комитетом. В огне революции все партии, по общему правилу, выглядят "краснее", чем они есть в действительности. Когда огонь гаснет, искусственная "краснота" блекнет. После опыта Самары и Сибири, с необыкновенной яркостью обнаруживших всю тряпичность и бесхарактерность эс-эровской партии, я ни минуты не сомневаюсь, что, останься с.-р. у власти, - национализации земли суждено было бы весьма кратковременное существование.
стр. 138
Она естественно отпала бы, как случайная "краснота" эпохи революции при первом же серьезном нажиме справа. Да, программа Комитета была программой буржуазной демократии. Это было не очень много для эпохи социалистического переворота. Это были детские сапожки, которые п. с.-р. хотела натянуть на ноги революционному великану.
Но осуществлялась ли в действительности хотя бы эта куцая и половинчатая программа? Творилась ли на "территории Учредительного Собрания", по крайней мере, хорошая буржуазная демократия?
Нет, и этого не было!
Для того, чтобы понять причины столь поразительной политической импотентности Комитета, необходимо несколько ближе присмотреться к характеру тех партийных группировок, которые в Самаре стояли у власти, а также ознакомиться с тем соотношением общественных сил, которое сложилось во второй половине 1918 г. на востоке России.
(Продолжение следует.)