ОБЪЕДИНЕННОЕ ГУМАНИТАРНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВОКАФЕДРА РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ ТАРТУСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
о проекте | анонсы | хроника | архив | публикации | антология пушкинистики | lotmaniania tartuensia | з. г. минц
personalia | ruthenia – 10 | сетевые ресурсы | жж-сообщество | независимые проекты на "рутении" | добрые люди | ruthenia в facebook

ГРУЗИНСКИЕ СИМВОЛИСТЫ О ПУШКИНЕ(*)

Т. Л. НИКОЛЬСКАЯ

Интерес к Пушкину не ослабевает в Грузии уже второе столетие. Как отмечалось на XXI Пушкинской конференции, к 1974 г. в Грузии вышло более 300 работ, посвященных поэту1. За минувшие годы их количество возросло. Традиционно грузинское пушкиноведение шло по двум направлениям — изучение темы «Пушкин в Грузии»2 и изучение Пушкина безотносительно к Грузии3. К пушкинскому наследию обращались не только литературоведы. Многие грузинские поэты XIX–XX вв. выступали как переводчики и истолкователи пушкинского творчества и биографии. Причем почти для каждого поколения грузинских поэтов существовал «свой Пушкин». Если, к примеру, Пушкин лицейских лет и байронических настроений особенно был по душе грузинским поэтам первого поколения XIX в., «которые видели в пушкинских стихах как бы переходное звено от иранской лирики к западно-европейскому романтизму, то реализм и народность Пушкина оценили позже Илья Чавчавадзе и Акакий Церетели»4.

По-своему подходили к Пушкину и грузинские символисты. Их группа «Голубые роги», заявив о своем существовании в 1916 г. альманахом «Голубые роги», просуществовала до начала 30-х гг. Ее ядро составляли Т. Табидзе, П. Яшвили, В. Гаприндашвили. Своим вождем молодые поэты избрали Г. Робакидзе, литературного критика, эссеиста и поэта, который первым «проповедывал в Грузии Евангелье Модернизма»5. Сам Робакидзе писал в 1918 г., что его литературный путь «обозначился творческим внесением символистического мировосприятия, оформленного в Европе и усложненного в России, в художественное сознание грузинского народа»6. Деятельность группы «Голубые роги» долгие годы освещалась необъективно; более полувека не упоминалось имя Г. Робакидзе, и только в 1987 г. он был полностью «восстановлен в правах»7. Поэтому в нашей работе мы уделим основное место его высказываниям о Пушкине, рассеянным по страницам изданий, ставших в большинстве своем библиографической редкостью.

В 1914 г. Робакидзе опубликовал в газете «Кавказ» статью «О русском гении», посвященную магической струе в русской поэзии. Опираясь на первую речь Вл. Соловьева о Достоевском и статью Вяч. Иванова «Две стихии в современном символизме», Робакидзе призывал к возрождению теургического искусства — религиозного жизнетворчества, возвращению поэзии «магии слова, которой прекрасно владел Пушкин»8, чьи произведения, созданные в душе как миф и воплощенные в вещем слове мифа, проникали все существо человека, претворяли, преображали его. Наследников пушкинской магии слова он видел в русских символистах — Вяч. Иванове, А. Блоке и К. Бальмонте. В 1918 г. в эссе об А. Белом9 Робакидзе делает попытку типологической классификации творцов, выбирая в качестве критерия их отношение к земле. Земля для Робакидзе, также как и для Вяч. Иванова, — женственное начало, ипостась Мировой Души. Пушкина Робакидзе относит к творцам, влюбленным в тело земли: «Влюбленность в тело земли рождает у поэтов любовь к вещам, ко всем вещам, даже самым малым <…> Не страшен им хаос, в нем они чувствуют проматерное лоно всякого бытия, — хоть и темное и безликое, но все же “родимое” и родное. Отсюда: необычайная страстность таких творцов к оплодотворению, к рождению, к воплощению, к оформлению; отсюда, же: исключительная стройность, солнечная осветленность их душевного ритма — светлое ликование Гомера. Таковы творцы Гомер, Тициан, Гете, Пушкин, Толстой»10. Робакидзе отмечал далее, что «у Пушкина нет тютчевского страха перед хаосом, он учит его темный язык»11.

Классификации поэтов-лириков посвящена статья Г. Робакидзе 1919 г. «О лирике». Пушкина, наряду с Гете, Робакидзе относит к группе поэтов «лирическое бытие которых выражается в перевоплощении»12. Поэтов этой группы Робакидзе называет классиками: «Классик это пантеистический Бог, создав мир, он растворился в нем до конца»13. Этой группе поэтов Робакидзе противопоставляет «романтиков» — лириков, «которые говоря о чем угодно, в конце концов говорят только о себе»14. Если «классик» до конца перешел в творение, то «романтик» остался за пределами творения. К «романтикам» Робакидзе относит Вийона, Верлена и Блока. Параллель между Пушкиным и Гете, проводимая Робакидзе в эссе «Андрей Белый» и статье «О лирике», возможно восходит к статье Д. Мережковского «А. С. Пушкин» 1896 г., с автором которой Робакидзе был в дружеских отношениях15.

Мысль о пантеистичности Пушкина в другом аспекте неоднократно была выражена Т. Табидзе, опиравшемся в оценке Пушкина на пушкинскую речь Достоевского. В статье об А. Блоке, опубликованной в 1922 г. в грузинской газете «Баррикады», Т. Табидзе писал о вместимости пушкинским гением всех мыслимых возможностей русской поэзии, о моцартианстве и изначальной гармонии, позволившей Пушкину воспринять песни всех стран мира. Воспреемником этих свойств Пушкинской музы Т. Табидзе считал А. Блока16. В 1927 г. Т. Табидзе вновь писал «о мировом перевоплощении Пушкина и понимании им чужих культур»17.

В первые годы существования грузинского символизма Пушкин интересовал голубороговцев в основном как предтеча символизма, и в трактовке его творчества они шли за метрами русского символизма. Примерно с середины двадцатых годов происходит переход к конкретному изучению пушкинского творчества, к переводам его стихов, реминисценции из которых все чаще встречаются в поэзии грузинских символистов, в поле их внимания все чаще попадает тема Грузии в жизни и творчестве Пушкина.

Этой теме посвящены статьи Т. Табидзе «Пушкин на Кавказе» и «Подстрочник грузинской песни в личном архиве Пушкина», ряд статей Г. Леонидзе18. Большинство работ о Пушкине в Грузии основаны на новой информации и архивных материалах. В то же время в ряде случаев поэтическое воображение голубороговцев «возобладало над беспристрастностью историка»19. Так, в статье Г. Леонидзе 1929 г. доказывается близость текста стихотворения Д. Туманишвили «Ахал агнаго суло…» со строками грузинской песни «Душа, недавно рожденная в раю», приведенной Пушкиным в «Путешествии в Арзрум». Выявив еще до находки Модзалевского первоисточник песни, Г. Леонидзе в той же статье пытается доказать, что Пушкин познакомился в Грузии с А. Чавчавадзе, который показал ему стихотворение Туманишвили, а возможно и перевел на русский язык20. Т. Табидзе в статье «Подстрочник грузинской песни в личном архиве Пушкина», написанной после находки Модзалевского, высоко оценивает подтвержденную документально гипотезу Леонидзе о стихотворении Д. Туманишвили, но в то же время предостерегает друга от излишней увлеченности: «Маловероятно, что Пушкин знал А. Чавчавадзе и что бывал в его доме»21. Стремясь к верности исторической правды, Т. Табидзе критикует тех грузинских авторов, которые вольно обращаются с фактами, принимая желаемое за действительное, в частности, он критикует пьесу Ш. Дадиани «Пушкин в Грузии», в которой Пушкин, приехав в Грузию, «говорит о Руставели и его посвящают в древнюю историю Грузии»22.

К переводам из Пушкина обращались голубороговцы Т. Табидзе, В. Гаприндашвили, П. Яшвили, Г. Леонидзе, К. Надирадзе23. Первым начал переводить Пушкина П. Яшвили. Начиная с 1923 г., он перевел более пятидесяти пушкинских стихов и четыре поэмы. Как отмечает Л. Авалиани, «Паоло почти никогда не обманывало поэтическое чутье, он находит точный стилистический ключ к разным произведениям Пушкина»24. Шедеврами переводной поэзии Авалиани считает яшвиливские переводы стихов «Не пой, красавица, при мне» и «На холмах Грузии лежит ночная мгла»25. Высокую оценку критики получили и переводы других голубороговцев.

По-разному обращались грузинские символисты к Пушкину в своем оригинальном творчестве. Г. Робакидзе в романе «Кожа змеи» (1926) воспроизводит беседу группы европейских интеллектуалов, собравшихся перед началом мировой войны на вилле американского мецената Пергиуса Урвоора, о Пушкине как о мастере парадокса:

«2. Парадокс — это банальность, вывернутая наизнанку.
1. Это даже не остроумие.
3. Характеризующее посредственности. 2. Бывают исключения! 1. Бывают ли?
2. Послушайте:
    — Пушкин смотрит французскую драму в Петербурге. Всем нравится одна артистка. Пушкину не нравится, и он свистит. Кто-то выкрикивает: “Дууурак!”.
3. Какое крепкое слово…
2. Поэт нападает. То, что я не “дурак” — это знает вся Россия. Так как я Александр Пушкин. И если в эту минуту я не дам вам пощечины, то только потому, чтобы артистка не подумала, будто я аплодирую.
Все: ха-ха-ха-ха-ха.
1. Замечательно.
3. Если б не было слегка затянуто.
2. Все равно шедевр.
3. Славянин и такой взрыв шампанского.
    Нет. Тут взлетает африканская страсть»26.

Этот анекдот восходит к происшествию, которое большинство мемуаристов связывают с актрисой Асенковой, и представляет собой соединение нескольких версий, возможно, апокрифической истории27.

Т. Табидзе упоминает Пушкина в стихотворении «Илаяли» (1925):

    Я в Скифии, опаленной Киммерийскими сумерками,
    Друг дорогой, я твоим голосом читаю Пушкина,
    Бахчисарайского фонтана обливает меня струя.
    Старым фонтанам никто рыдать не мешает28.

В этом стихотворении, также и в написанной год спустя «Скифской элегии», Пушкин называется в одном ряду с Овидием. Напоминая читателю о сопоставлении Пушкиным своей ссылки с ссылкой Овидия, Т. Табидзе зачисляет и себя в изгнанники. Близость с Пушкиным Табидзе провидчески ощущает в трагичности судьбы, именно «горькое» начало пушкинского стиха близко ему в те годы:

    Иль это пушкинский горький стих —
    Первопричина скорбей моих29.

В «Скифской элегии», написанной также как и «Илаяли» в Анапе, Табидзе обращается в связи с Пушкиным и к мифу Петербурга, города на болоте, созданного рукой Петра:

    Пушкин тут помнил низкое небо,
    Северный серый город Петра
    Гибнущий город, — он был или не был,
    Или он рухнул только вчера?30

Трагический настрой был вызван не только особенностью поэтического мироощущения грузинского поэта, но и недавними событиями грузинской истории. Возможно, не случайно, что примерно в эти же годы В. Гаприндашвили переводит на грузинский язык стихотворение Пушкина «К Чаадаеву», оду «Вольность» и «В Сибирь»31.

В 1937 г. во время празднования столетнего пушкинского юбилея Т. Табидзе был избран секретарем республиканского юбилейного комитета. В выступлениях в московском Большом театре, на своих творческих вечерах 4 марта 1937 г. в Москве и 21 марта 1937 г. в Ленинграде Табидзе говорил о Пушкине, который «“В свой жестокий век” восславляя свободу, <…> помнил и вольнолюбивый грузинский народ»32. Он подчеркивал, что «волшебству пушкинского стиха Грузия в большей мере обязана тем, что у русских людей до сих пор сохраняется представление о ней, как о стране сказочных красот и неиссякаемой радости жизни»33. Соратники Табидзе — В. Гаприндашвили, Г. Леонидзе, П. Яшвили, К. Надирадзе выступали с докладами и чтением пушкинских переводов на вечере в Союзе писателей Грузии. Как отмечает В. Балуашвили, Пушкин стал «истинным идеалом поэта для недавних голубороговцев»34. В этом же 1937 г. Т. Табидзе и В. Гаприндашвили пишут стихи, посвященные Пушкину. В стихотворении Табидзе «Александру Пушкину» прославляется пушкинское жизнелюбие, пантеистическое приятие мира. В то же время в этом насыщенном реминисценциями из грузинских стихов Пушкина своеобразном поэтическом тосте звучит не свойственный прежде Табидзе, но характерный для поэзии того времени несколько упрощенный подход к пушкинской теме.

    Ты не услышишь вновь печальной песни той,
    Ее красавица допела,
    Протяжный гул работ владеет высотой,
    Жизнь молодая закипела.
    Пройди мою страну всю из конца в конец
    Куда лишь может свет пробиться,
    Везде отыщется горячих пуль свинец
    Сразить жандармскую убийцу35.

Этот же лейтмотив — Октябрь и порожденный им советский человек мстит за Пушкина — проходит и в стихотворении В. Гаприндашвили «Пушкину», в котором описываются смерть и похороны поэта:

    Твои враги не спали до рассвета
    За пиршеством застала их заря36.
    Но стал душеприказчиком поэта
    Благословенный мститель Октября.
    Его пронзила скорбная утрата,
    Гармонию прославил он навек:
    И лучезарного — тебя, как брата,
    С любовью обнял новый человек37.

Концовка стихотворения Гаприндашвили вступает в диссонанс с обильно употребляемыми поэтом, справедливо названным «самым фантастичным и мистическим среди грузинских символистов»38, характерными для его творческой манеры образами, такими, как «призрачная твердь», «стон задушенных струн», «воздушный склеп».

Более органично стихотворение Гаприндашвили «Царское село», наполненное реминисценциями из лицейских стихов Пушкина39, в котором поэт воздерживается от прямой проекции на современность.

В речи на пушкинском юбилее 1937 г. Т. Табидзе говорил, что, благодаря «прекрасной ясности Пушкина»40, поэты старшего поколения, к которым относится и он сам, прошедшие в свое время сложный творческий путь и часто находившиеся в отрыве от жизни, приходят теперь к простоте. Это было правдой, хотя в действительности к простоте голубороговцев грубо подталкивала и палочная критика41. Большинство их стихотворений середины 30-х годов, в особенности посвященных современности, страдают риторизмом и плакатностью. Как отмечала Г. Цурикова, голубороговцы «истово жаждали перестройки в поэзии; но вместе с тем они чувствовали слабость многих — и своих в том числе — произведений о новой жизни»42. Может быть, поэтам и удалось бы со временем приобщиться к пушкинской «прекрасной ясности», но судьба распорядилась иначе. Лидерам этой плеяды пришлось приобщиться к трагической участи поэта. Через несколько месяцев после пушкинского юбилея Т. Табидзе сделался жертвой репрессий, а его ближайший друг П. Яшвили покончил с собой. Нелегким оказался жизненный путь и других бывших голубороговцев. И символично, что в предчувствии тяжких испытаний, в критические моменты своей жизни именно к Пушкину обращались они за поддержкой.


1 См.: XXI Пушкинская конференция в Тбилиси // «Шумит Арагва предо мною». Тбилиси, 1984. С. 119. Назад

2 Итоговыми работами в этом направлении явились сборник «Пушкин в Грузии» (1938); книги Л. Асатиани «Пушкин и грузинская культура» (1949), Т. Буачидзе «Пушкин в грузинской литературной критике» (1968), сборник «Шумит Арагва предо мной» (1974), изданные в Тбилиси. Назад

3 Сюда относятся работы С. Данелия, В. Шадури, Г. Гиголова и многих других исследователей. Назад

4 Табидзе Т. Слово о Пушкине // Табидзе Т. Статьи, очерки, переписка, Тбилиси, 1964. С. 93. Назад

5 Табидзе Т. Голубые роги // Циспери канцебис. 1916. № 1. С. 12 (на грузинском языке). Назад

6 Робакидзе Г. Грузинский модернизм // Ars. 1918. № 1. С. 47. Назад

7 О Г. Робакидзе см.: Исаков С. Сквозь годы и расстояния. Таллинн, 1969. С. 142–143. Назад

8 Робакидзе-Кавкасиели Г. О русском гении // Кавказ. 1914. 5 дек. Назад

9 Впервые эссе «Андрей Белый» опубликовано в ж. «Ars», 1918, № 2, затем вошло в книгу: Г. Робакидзе. Портреты. Тифлис, 1919. Назад

10 Робакидзе Г. Портреты. Тифлис, 1919. С. 46. Назад

11 Там же. С. 47. Назад

12 Робакидзе Г. О лирике // Новый день. 1919. 19 мая. Назад

13 Там же. Назад

14 Там же. Назад

15 См.: Минц 3. У истоков «символистского» Пушкина // Пушкинские чтения в Тарту. Таллинн, 1987. С. 74. Назад

16 Табидзе Т. Александр Блок // Баррикады. 1922. № 4 (на грузинском языке). Назад

17 Табидзе Т. Пушкин на Кавказе // 3аря Востока. 1927. 11 февр. Назад

18 О Г. Леонидзе-пушкинисте см.: Киасашвили Е. А. С. Пушкин и его грузинское окружение в критических статьях Георгия Леонидзе // Литературная Грузия. 1980. № 8. С. 150–157. Назад

19 Киасашвили Е. А. С. Пушкин и его грузинское окружение в критических статьях Георгия Леонидзе // Литературная Грузия. С. 153. Назад

20 Статья Г. Леонидзе была напечатана в 1929 году на грузинском языке в журнале «Картули мцерлоба». Назад

21 Табидзе Т. Подстрочник грузинской песни в личном архиве Пушкина // Табидзе Т. Статьи, очерки, переписка. Тбилиси, 1904. С. 103. Назад

22 Там же. С. 104. Отметим, что такое вольное истолкование фактов имело место в 20-е годы и в русской драматургии. Так, например, в пьесе большого друга голубороговцев В. Каменского «Пушкин и Дантес», ставившейся в 1926 году на сцене Александрийского театра в Ленинграде, в финале Пушкин убивал Дантеса. Назад

23 См.: Табидзе Т. Слово о Пушкине // Табидзе Т. Статьи, очерки, переписка. Тбилиси, 1964. С. 93. Назад

24 Авалиани Л. Жизнь и творчество Паоло Яшвили. Тбилиси, 1969. С. 17. Назад

25 Там же. Назад

26 Робакидзе Г. Кожа змеи // Мнатоби. 192б. № 11. С. 57. Назад

27 Ср., например, вариант, записанный А. Поповым: «Уже незадолго перед смертию Пушкин в Александровском театре сидел рядом с двумя молодыми людьми, которые беспрестанно, кстати и некстати, аплодировали Асенковой, в то время знаменитой актрисе. Не зная Пушкина и видя, что он равнодушен к игре их любимицы, они начали шептаться и заключили довольно громко, что сосед их дурак. Пушкин, обратившись к ним, сказал: — Вы, господа, назвали меня дураком; я — Пушкин и дал бы теперь же каждому из вас по оплеухе, да не хочу: Асенкова подумает, что я ей аплодирую». — Русская старина. 1874. № 8. С. 686. См. также другой вариант: Русский Архив, 1902, № 3, С. 182, Ср.: Гессен С., Модзалевский Л. Разговоры Пушкина. М., 1929. С. 239. Загорский М. Пушкин и театр. М., 1940. С. 46; Томашесский Б. Пушкин. Т. 1. М, 1956. С. 283–284. Назад

28 Цит. в подстрочном переводе автора по кн.: Цурикова Г. Тициан Табидзе. Л., 1971. С. 228. Назад

29 Табидзе Т. Стихотворения и поэмы. М.; Л., 1966. С. 129. Назад

30 Там же. Назад

31 Переводы были опубликованы в ж. «Мнатоби». 1927. № 2. С. 160–164. Назад

32 Табидзе Т. Статьи, очерки, переписка. С. 89. Назад

33 Там же. Назад

34 Балуашвили В. Некоторые проблемы взаимообогащения национальных литератур. Тбилиси, 1973. С. 15. Назад

35 Табидзе Т. Стихотворения и поэмы. М.; Л., 1966. С. 168. Назад

36 Мотив пиршества черни, чревоугодия, который противопоставляется раненому в живот поэту, встречается и у других грузинских поэтов, писавших о смерти Пушкина, — Г. Табидзе, И. Гришяшвили. Так, например, в «Стихах о Пушкине» Галактиона Табидзе:

         Где по мраморному алтарю
         Жилка мерзлая — Черная речка —
         Там тебе — только нож да овечка…
         Слышишь, чернь, я тебе говорю
    (Г. Табидзе. Стихотворения. Л., 1983. С. 372).
     Назад

37 Гаприндашвили В. Избранное. М., 1958. С. 126. Назад

38 Радиани Ш. Символизм в Грузии // Мнатоби. 1927. № 7. С. 141. Назад

39 Гаприндашвили В. Царское  125–126. Назад

40 Табидзе Т. Слово о Пушкине // Табидзе Т. Статьи, очерки, переписка. С. 90. Назад

41 См., например: Сутырин В. Очерки литературы Закавказья. Тифлис, 1928. С 87–116; Кариби. Революция и искусство // Мнатоби. 1926. № 5–6, 7. Назад

42 Цурикова Г. Тициан Табидзе. С. 252. Назад


(*) Пушкинские чтения: Сборник статей / Сост. С. Г. Исаков. Таллинн, 1990. С. 182–189. Назад
© Т. Никольская, 1990.
Дата публикации на Ruthenia 30.07.2003.
personalia | ruthenia – 10 | сетевые ресурсы | жж-сообщество | независимые проекты на "рутении" | добрые люди | ruthenia в facebook
о проекте | анонсы | хроника | архив | публикации | антология пушкинистики | lotmaniania tartuensia | з. г. минц

© 1999 - 2013 RUTHENIA

- Designed by -
Web-Мастерская – студия веб-дизайна