«НЕОСУЩЕСТВЛЕННОЕ СОБРАНИЕ
СТИХОТВОРЕНИЙ ПУШКИНА 1836 ГОДА»

Е. О. ЛАРИОНОВА^(*)

В конце 1836 г. Пушкин по предложению петербургского книгоиздателя и книгопродавца А. А. Плюшара приступил к подготовке нового издания своих стихотворений в одном томе. Внешняя история и коммерческая сторона этого издательского предприятия хорошо известны по письмам, которыми обменялись Пушкин с Плюшаром 23 и 29 декабря 1836 г.¹ Спустя месяц Пушкин погиб; издание не состоялось; подготовительные материалы к нему на долгое время оказались вне поля зрения издателей и исследователей Пушкина. Значение же, которое имеют материалы неосуществленного собрания стихотворений 1836 г. для изучения творчества Пушкина 1830-х гг., впервые было отмечено только в 1937 г. Л. Б. Модзалевским².

В бумагах Пушкина сохранилось несколько разновременных набросков, относящихся к планам собраний его сочинений. Не все из этих планов поэту удалось осуществить. Задуманное собрание должно было стать третьим по счету отдельным изданием пушкинских стихотворений, после «Стихотворений Александра Пушкина» 1826 г. и второго четырехчастного собрания 1829–1835 гг.³ Первый план собрания стихотворений был составлен Пушкиным еще в Лицее. Набросок его, датируемый январем 1817 г., находится на обороте листа с текстом лицейского стихотворения «Пирующие студенты»⁴. По этому плану сборник произведений поэта (или как указано в плане «I часть» его) должен был строиться по жанровому принципу: послания, лирические стихотворения, элегии, эпиграммы и надписи, а также группа небольших по объему стихотворений, приближающихся к романсной или куплетной форме, точное название для которых Пушкин подобрать затруднился и обозначил их просто «пьески». В подобной группировке стихотворений Б. В. Томашевский совершенно справедливо отмечал «верность жанровым признакам, свидетельствующую о влиянии правил классической пиитики». С другой стороны, в перечне конкретных стихотворений, отнесенных Пушкиным к каждой из жанровых групп, тот же Томашевский видел «типическую картину разложения классического жанра». Так, в разделе посланий «высокие» послания («На возвращение государя императора из Парижа в 1815 году») соседствовали с дружеским посланием, посланием-элегией («Мое завещание. Друзьям»), гражданским посланием-сатирой («К Лицинию»). В разделе элегий на чисто жанровый принцип наслоилась тематическая циклизация: в основу раздела Пушкиным был положен цикл из 9 лицейских элегий 1816 г. Два произведения, кантату «Леда» и «Картины» (в поздней редакции «Фавн и пастушка»), Пушкин вообще не смог «прикрепить» ни к одному разделу⁵.

В первые послелицейские годы Пушкин продолжал думать об издании своих стихотворений. Следы этих замыслов сохранила так называемая Тетрадь Всеволожского — писарская рукопись готовившегося Пушкиным к изданию в 1818–1819 гг. сборника стихотворений. Тетрадь Всеволожского⁶ дошла до нас не полностью; о композиции и полном составе готовившегося сборника по ней судить практически невозможно. Ясно только, что он должен был строиться также по жанровому принципу и начинался разделом элегий — доминирующим жанром в пушкинском творчестве конца 1810-х гг.

Композиция первого печатного сборника стихотворений Пушкина — «Стихотворений Александра Пушкина» 1826 г. — была подробно исследована Томашевским по Тетради Капниста — рукописному своду, положенному в основу издания⁷. Как показал Томашевский, Пушкин исходил в составе сборника из трехчастной жанровой композиции «Опытов в стихах» Батюшкова: Элегии—Послания—Смесь, но несколько усложнил ее. За Элегиями должны были следовать «Подражания древним» (своего рода элегические фрагменты, написанные Пушкиным под влиянием Батюшкова и Андре Шенье); раздел «Смесь» тоже разделился на не дифференцированные по жанрам крупные стихотворения («Разные стихотворения») и мелкие стихотворения («Эпиграммы, надписи и прочее»). Сборник, однако, выходил без авторского надзора, и части оказались произвольно переставлены⁸.

Следующий сборник своих стихотворений, две части которого вышли в 1829 г., Пушкин расположил по хронологическому принципу. Современниками это решение было воспринято как вполне естественное. Так, «Северная пчела» отмечала, что «расположение» нового собрания гораздо удачнее предыдущего, поскольку в нем «во-первых, будет более разнообразия, а во-вторых, по нем мы можем видеть постепенный ход таланта Пушкина»⁹. «Изданная ныне часть стихотворений, — писал в свою очередь рецензент «Московского телеграфа» о первой части собрания 1829 г., — особенно любопытна потому, что в ней стихотворения сии помещены по годам сочинения оных, начиная от 1815 по 1825-й год. Это история впечатлений нашего поэта. Здесь можно наблюдать, что, когда и как поражало и волновало его. Наслаждение удивительное — наблюдать ход человека, отличенного гением!»¹⁰ Заявленный в отзывах первых рецензентов тезис о сознательном выборе хронологического расположения как демонстрации читателю внутренней эволюции поэта, создании своего рода «лирической биографии» был воспринят, теоретически обоснован и распространен позднейшими исследователями Пушкина.

Характеризуя прижизненные пушкинские сборники, Б. В. Томашевский видел в жанровой композиции издания 1826 г. свидетельство «живой еще связи поэтики Пушкина с классицизмом»: «точное определение лирических “родов” показывает, насколько эти классические роды еще ощущались поэтом». В издании же 1829 г. «влияние века перевесило классические навыки». Хронологический принцип второго пушкинского сборника был порожден, по мнению исследователя, «смешением лирических жанров, произошедшим в 20-е годы», знаменовал «решительный отказ от классических жанров» и подчеркивал «лирическую эволюцию поэта»¹¹.

Тезис о выборе хронологической структуры как демонстрации «лирической эволюции» поэта со временем практически не претерпел никаких изменений; ср. с позднейшими утверждениями: «Развитие лирического творчества Пушкина <…> еще с начала 20-х годов шло в направлении освобождения от жанровых разграничений к созданию новой поэзии, чуждой всяких условностей, свободной по формам…»¹²; «хронологическое расположение стихотворений позволило воочию представить творческий путь поэта в движении, наглядно проследить изменения, которые претерпевала его поэзия на протяжении относительно длительного времени»¹³ и т. д. Более того, в современных исследованиях намеченная Томашевским линия развития пушкинской поэтической системы прочерчена еще дальше.

Следующим этапом в этом движении предстает четвертая часть «Стихотворений Александра Пушкина», вышедшая в 1835 г. От предыдущих она отличается отсутствием «погодного» деления: в состав книжки вошли стихотворения, напечатанные в 1834–1835 гг. в «Библиотеке для чтения», в том числе (самостоятельным подразделом) «Песни западных славян». Высказывались мнения, что такое изменение структуры в последней из четырех частей собрания было следствием дальнейшей эволюции эдиционных принципов Пушкина; что Пушкин чутко уловил тенденции, намечавшиеся в русских авторских сборниках — стремление, с одной стороны, к свободному расположению лирического материала, с другой — к циклизации поэтических произведений; что тенденции эти отчетливо сказались уже в построении третьей части пушкинского издания — сборнике 1832 г., сочетавшем годовую рубрикацию с «определенной упорядоченностью входящих в него текстов, как внутри “годовых” рубрик, так и между ними»¹⁴.

Таким образом выстраивалась достаточно линейная и откровенно оценочно маркированная последовательность: поэт освобождается от классицистических оков жанрового сознания во имя идеи развития, которая воплощается в хронологической композиции поэтического сборника, делая его своего рода «лирической биографией» поэта. «Движение творчества поэта», понятое как конструктивный фактор, связано в свою очередь с созданием новой поэзии, «свободной по формам, всеобъемлющей по содержанию, определяющейся лишь тем, что в нее вложены размышления поэта о важнейших вопросах его личной и общественной жизни в их взаимоотношениях и глубочайших связях»¹⁵, то есть с нарастанием в лирике личностного, индивидуального начала. Следующим, качественно более высоким достижением на этом пути выступает авторский поэтический сборник, построенный по принципу свободного расположения поэтического материала, подчиненного только внутренней логике автора. Такой тип сборника предполагает максимум возможностей для авторского самовыражения, является оптимальной в своем роде конструкцией для представления читателю индивидуального лирического мира поэта. Заметим при этом, что свободное расположение стихотворений вполне сочетается с указанием дат их создания, вбирая в себя тем самым и скрытую динамику лирической биографии.

Предложенная последовательность хорошо прослеживается, например, в творчестве Баратынского. Его первый поэтический сборник «Стихотворения Евгения Баратынского» вышел в Москве в 1827 г. и, думается, был ориентирован (и заглавием, и общей структурой) на пушкинский сборник 1826 г.¹⁶ Второй сборник Баратынский издает в 1835 г. Как и у Пушкина, названия первого и второго сборников одинаковы — «Стихотворения Евгения Баратынского», но Баратынский прямо переходит к свободному расположению стихотворений, отказываясь от каких бы то ни было хронологических указаний. Следующий шаг Баратынского в жанрово-композиционной сфере — «Сумерки» (1842), опыт сложного сверхтекстового единства. В начале 1830-х гг. выходят сборники Д. В. Давыдова (1832) и H. M. Языкова (1833), построенные по принципу свободной композиции. Ей отдает дань и сборник «Стихотворения барона Дельвига» (1829), цельность лирического мира которого подчеркивается заключительным стихотворным «Эпилогом» («Так певал без принужденья…»).

В эту картину, однако, совершенно не вписывается последнее, неосуществленное, собрание сочинений Пушкина, готовившееся в декабре 1836–январе 1837 г. В бумагах поэта сохранились писарские копии 159 стихотворений, сделанные с текстов собрания стихотворений 1829–1835 гг. (писцом были сохранены даже римские цифры у заглавий большинства стихотворений, соответствующие их порядковым номерам внутри хронологических разделов собрания 1829–1835 гг.). Частично копии были просмотрены Пушкиным, хотя подробно самими текстами он не занимался: в ряде стихотворений остались невыправленными прямые ошибки переписчика. Тексты издания 1829–1835 гг. очевидно копировались подряд, но рукопись дошла до нас не полностью. Кроме того, на ней есть пометы рукой Жуковского: на каком-то этапе собрание находилось в его распоряжении — по всей вероятности, во время составления посмертного издания¹⁷.

Принципиальным отличием нового собрания от предыдущего стал отказ Пушкина от хронологического принципа. На отдельных листах-обложках Пушкин написал названия разделов книги: «Стихотворения лирические»; «Подражания древним»; «Послания»; «Эпиграммы, надписи и проч.»; «Баллады и песни»; «Сонеты»; «Стихи, сочиненные во время путешествия (1829)»; «Песни западных славян»; «Вольные подражания восточным стихотворениям»; «Простонародные сказки»; «Смесь», переправленная потом в «Разные стихотворения». Последний раздел, куда вошли драматические произведения, никак не озаглавлен; рукой Жуковского на обложке его написано: «Разговорн<ые>». В соответствии с обложками и распределялись Пушкиным полученные от писца копии. Бросается в глаза отсутствие раздела «Элегии», что, конечно же, говорит только о неполноте дошедшей до нас рукописи. Раздел этот, несомненно, предполагался и даже, видимо, был Пушкиным собран, поскольку среди дошедших до нас частей рукописи нет ни одной элегии поэта.

Издание должно было быть подготовлено в самые краткие сроки, поэтому Пушкин и не включал в него никаких новых произведений, цензурование которых могло затянуться, а отдал в повторную цензуру четыре части предыдущего собрания, ограничившись лишь несколькими поправками. Но даже несмотря на отсутствие последних произведений собрание стихотворений 1836 г. имело характер в каком-то смысле «итогового», т. е. представлявшего читателю ретроспекцию всего поэтического творчества Пушкина с 1817 по 1835-й год. С этой точки зрения его композиция представляет особый интерес. Разумеется, она несколько ставит в тупик современных исследователей, требуя ответа, «чем же объяснить то странное явление, что Пушкин, с половины 20-х годов отрицавший жанровое деление лирики, стремившийся в 1829 и 1832 гг. представить читателю картину своего творчества в хронологии, т. е. в его историческом развитии, теперь, подводя итог своей более чем двадцатилетней деятельности, решительно отказывается от историзма и возвращается, хотя и не в полной мере, к устарелой для него и для русской поэзии вообще жанровой классификации»¹⁸. Н. В. Измайлов пытался, например, «оправдать» Пушкина коммерческими мотивами: Пушкин стремился лишь к разнообразию и хотел сделать что-то новое по сравнению с изданием 1829–1835 гг., а раз так, то и «нет оснований считать расположение лирики в сборнике 1836 г. “последней авторской волей” поэта: жанровая система в нем вызвана обстоятельствами издания»¹⁹. Л. С. Сидяков видит в собрании 1836 г., напротив, не шаг назад, но поиск иной, более сложной организации материала, делая не вполне обоснованное заключение, что «принцип свободного расположения стихотворений, хотя и по-новому систематизированных, доминирует в плане нового пушкинского издания»²⁰. Дополнительные наблюдения над пушкинским жанровым мышлением могут привести, на наш взгляд, к несколько иным выводам.

Вопреки устойчивому мнению о неполноте и хаотичности рукописи, некоторые ее разделы представляются нам практически собранными; порядок же текстов в них вообще не должен, видимо, обсуждаться, поскольку к расположению стихотворений внутри рубрик (жанровых в первом собрании или годовых во втором) Пушкин всегда был равнодушен²¹.

Само название разделов готовившейся рукописи обращает нас не к батюшковской триаде «Элегии–Послания–Смесь», положенной в основу первого печатного сборника Пушкина 1826 г., а к несколько иной жанровой схеме, более близкой к самому раннему лицейскому плану. Но утверждение Томашевского о связи его с классицистической поэтикой должно быть скорректировано. В современной литературе о Пушкине отмечалось, что уже в поэзии предромантизма не существовало незыблемости жанровых канонов и шла постепенная, но отчетливая интерференция жанров и что жанровое мышление Пушкина должно рассматриваться в рамках не жесткой классицистической, а более разнообразной и дифференцированной системы позднего карамзинизма, выразившейся в авторских сборниках Жуковского (1815–1816) и Батюшкова²². В первом, лицейском, замысле сборника можно предполагать ориентацию на жанровую систему Жуковского. С выходом в 1817 г. «Опытов в стихах и прозе» Батюшков на некоторое (впрочем, довольно продолжительное) время попадает в поле преимущественного внимания Пушкина и становится для него одним из важнейших литературных ориентиров. Явные и скрытые реминисценции из стихов Батюшкова, интонационные совпадения, усвоение батюшковской поэтической образности, резко возрастающие в поэзии Пушкина с конца 1817 г., отчетливо присутствуют в ней еще в южных стихах начала 1820-х гг. и с трудом вытесняются другими литературными влияниями. Нет ничего удивительного, что, обдумывая композиционную структуру своего поэтического сборника 1826 г., Пушкин обращается прежде всего к батюшковским «Опытам», хотя, как видим, жанровую схему Батюшкова, как ранее жанровую схему Жуковского, Пушкин не воспроизводит буквально. Вообще же выбор между Батюшковым и Жуковским несуществен, поскольку по сути является результатом движения внутри одной поэтической школы и предполагает единство жанрово-стилистических ориентиров.

Заметим также, что оценочный, иерархический оттенок любых суждений о постепенном освобождении Пушкина от «оков» жанровой системы, понимаемом как переход к более высокому, развитому уровню авторского сознания, представляется по меньшей мере некорректным. Пушкин-лицеист имел перед глазами примеры иной, не жанровой организации поэтического материала в авторском сборнике — например, «Бытие моего сердца» (1802) кн. И. М. Долгорукова, «Опыты лирические и другие мелкие сочинения в стихах» (1805) А. X. Востокова, «И мои безделки» (1795) И. И. Дмитриева и др.²³ В то же время, когда идет подготовка «Стихотворений Александра Пушкина» 1826 г., Плетнев, периферийный поэт пушкинского круга, начинает составлять свое собрание стихотворений, отказываясь от какой бы то ни было жанровой системы (сведя к минимуму даже жанровые подзаголовки к стихотворениям). Плетневский сборник в трех книгах, объединенных стихотворными «Прологом» и «Эпилогом»²⁴, может служить ярчайшим примером свободного расположения материала в авторском сборнике, но вряд ли заставит кого-нибудь признать лирическое сознание Плетнева-поэта более зрелым, более самостоятельным и свободным от наследия предыдущего века, чем пушкинское.

Более того — так ли уж решительно Пушкин принял хронологический принцип композиции в собрании 1829–1835 гг.? Сохранившиеся подготовительные планы скорее свидетельствуют о колебаниях. Это списки стихотворений для нового издания, не вошедших в сборник 1826 г., составленные один в конце апреля–августе 1827 г. (ПД 291), второй — в конце мая–июне 1828 г. (ПД 95). Стихотворения в них размечены соответственно жанровым рубрикам «элегий», «капит<альных> пиес», «лирическ<их>», «посланий» и «мелочей»²⁵. Как видим, еще в середине 1828 г. Пушкин не думал отказываться от жанровой композиции своего собрания, варьируя лишь перечень жанровых рубрик. Не исключено, что в сторону хронологической композиции Пушкина подтолкнул занимавшийся изданием Плетнев. В свое время именно он настоял, чтобы в оглавлении сборника 1826 г. были проставлены даты стихотворений: «Я страстен аккуратностью: хотел бы, чтобы ты выставил годы против каждой уж пиесы, даже самой маленькой. Это будет удовлетворительнее для читателя и красивее для оглавления» (письмо Пушкину от 26 сентября 1826 г.)²⁶. Много позднее Плетнев уговорит Жуковского расположить в его последнем собрании произведения в соответствии с их хронологией, также ссылаясь на потребности современного читателя (это единственное собрание, где Жуковский отступил от жанровой композиции)²⁷.

Выбор «жанрового» плана для собрания 1836 г. в этой связи представляется вполне естественным для Пушкина, и следовало бы понять, что он значил в общем контексте пушкинской поэтической биографии.

Как мы уже говорили выше, некоторые разделы рукописи 1836 г. представляются окончательно собранными и дошедшими до нас в виде, максимально близком к тому, какой предполагал придать им Пушкин. Это касается в первую очередь раздела «Послания»²⁸. Его состав следующий:

«П***ну» (Пушкин приписал подзаголовок: «Отрывок»). <«В. Л. Пушкину». («Что восхитительней, живей…»)>.
«Жуковскому» («Когда, к мечтательному миру…»). «К Яз***» <«К Языкову» («Языков, кто тебе внушил…»).>
«Д***у» <«Давыдову. На приглашение ехать с ним морем на полуденный берег Крыма» («Нельзя, мой толстый Аристип…»>.
«Ш***ву» <«Шишкову» («Шалун, увенчанный Эратой и Венерой…»)>.
«В***му» <«Всеволожскому» («Прости, счастливый сын пиров…»)>.
«Ответ Катенину» («Напрасно, пламенный поэт…»).
«Козлову» («Певец, когда перед тобой…»).
«N. N.» <«N. N. (В. В. Энгельгардту)» («Я ускользнул от Эскулапа…»)>.
«Княгине З. А. Волконской» («Среди рассеянной Москвы…»).
«Ч***ву» <«Чаадаеву» («К чему холодные сомненья?..»)>.
«Алексееву» («Мой милый, как несправедливы…»).
«Ответ А. Н. Готовцевой».
«К***ну» <«Катенину» («Кто мне пришлет ее портрет…»)>.
«Ч***ву» <«Чаадаеву» («В стране, где я забыл тревоги прежних лет…»)>.
«Лицинию».
«К Языкову» («Издревле сладостный союз…»)
[«Череп»]. Пушкин зачеркнул заглавие и вписал новое: «Послание Дельвигу».
«Е. Н. У***вой» <«Е. Н. Ушаковой» («Вы избалованы природой…»)>.
«К вельможе».

Сравнивая состав «Посланий» с тем же разделом в сборнике 1826 г., можно отметить даже некоторое ужесточение жанровых принципов. Так, среди посланий мы не находим двух стихотворений 1817 г. — «Дельвигу» («Любовью, дружеством и ленью…») и «Кривцову» («Не пугай нас, милый друг…»). По поводу послания «Дельвигу» Томашевский, анализируя список произведений Пушкина для предполагавшегося сборника 1817 г., замечал, что включение этого стихотворения в раздел посланий свидетельствует об ослаблении жанрового канона, поскольку здесь отчетливо доминирует элегическая составляющая²⁹. «Кривцову» представляет собой типичную элегию; в беловом автографе оно было озаглавлено «К Анаксагору», т. е. снята даже формальная конкретизация адресата. Можно допустить, что в 1836 г. эти два стихотворения намечались Пушкиным в «Элегии» в прямом соответствии с их интонационно-стилистическим типом. В «Посланиях» 1836 г. отсутствуют также стихотворения «Гречанке» («Ты рождена воспламенять…») и «Дочери Карагеоргия» («Гроза луны, свободы воин…»); второе стихотворение находим в разделе «Разные стихотворения»³⁰. Вероятно, из посланий они были исключены по той же причине. В понимании жанра посланий для Пушкина теперь на передний план отчетливо выдвигается «персональный» фактор. Личность адресата превращается в необходимую смысло- и стилеобразующую составляющую поэтического текста³¹.

Четко выделен в собрании 1836 г. жанр баллад, как небольшого по объему фабульного поэтического произведения. В соответствующий раздел включены «Песнь о вещем Олеге», «Русалка» («Над озером, в глухих дубровах…»), «Черная шаль», «Утопленник», «Гусар», «Будрыс и его сыновья», «Бесы», «Жених», «Воевода»³². Во второй части «Стихотворений» 1829 г. «Утопленник» и «Жених» имели подзаголовок «Простонародная сказка»³³. В 1836 г. Пушкин выделяет произведения с собственно сказочной фольклорно-литературной сюжетной основой в особый раздел «Простонародные сказки», четко определяя для себя их сюжетно-стилистические отличия от «Жениха» или «Утопленника», соответствующие подзаголовки которых убраны.

Наряду с привычными жанровыми разделами («Стихотворения лирические», «Эпиграммы, надписи и проч.») Пушкин вводит новые. Если «Подражания древним» уже присутствовали в собрании 1826 г., то появление в рукописи 1836 г. особого раздела «Сонеты»³⁴ еще раз свидетельствует о внимании Пушкина к этой поэтической форме, слишком стеснительной и искусственной в глазах поэтов-романтиков, которую Пушкин начинает разрабатывать в 1830-е гг., обратившись для ее оправдания к истокам и истории самого романтического движения (Данте, Петрарка, Шекспир, Вордсворт). Рядом с жанровыми разделами в собрании 1836 г. должны были на равных правах существовать лирические циклы: «Стихи, сочиненные во время путешествия (1829)»³⁵ и «Песни западных славян»³⁶. Еще один лирический цикл, «Подражания Корану», вошел особым подразделом в жанровый отдел «Вольные подражания восточным стихотворениям»³⁷. Как видим, предложенная Пушкиным жанровая структура не только не архаична, но и в принципе не традиционна (достаточно сравнить разделы рукописи 1836 г. с обычным жанровым делением сочинений Жуковского: лирические стихотворения, романсы и песни, элегии, послания, баллады, повести в стихах и сказки, смесь)³⁸.

При этом композиционное решение собрания 1836 г. вполне объяснимо с точки зрения жанрового поэтического мышления. Прежде всего заметим, что для этого мышления понятие жанра самоочевидно, аксиоматично, ему не дается определения и обоснования. Жанры ощущаются как формально-организующее начало литературной стихии, как сложные структурно-композиционные, интонационно-стилистические и тематические единства. Причем на первый план в разное время может выступать то одна, то другая составляющая понятия. В традиционной классицистической поэтике очевидно доминировали структурно-композиционные принципы, поддерживаемые строгой жанровой закрепленностью образно-стилистических средств; жанр выступал как нормативное единство. Преромантическая, а позднее и романтическая поэтика, отрицавшие в первую очередь жесткий нормативизм классицизма, расшатали основания его жанровой системы, создали новые и смешанные жанры, видоизменили традиционные³⁹. 1810–1820-е гг. выдвинули на первый план элегию, жанровой доминантой которой стала интонационная составляющая, внутренний модус поэтического текста. При переносе в жанровом единстве основной организующей функции на тематические элементы понятие жанра начинает сближаться с лирическими циклами (как, например, пушкинские «Стихи, сочиненные во время путешествия»).

Поэтические жанры — своего рода резервуары поэтических средств, накапливающие, хранящие и непрерывно обновляющие традицию. Существование поэтического произведения в жанровой системе предполагает существование совершенно особых семантических полей высокого напряжения именно в точках соприкосновения конкретного произведения с традицией. Это поэтическое напряжение существует в произведении помимо индивидуальной эмоции и независимо от нее. Поэт может и сам не задумываться над ним, но может его отчетливо ощущать и подтолкнуть своего читателя к этому же ощущению. Обратимся, например, к первому разделу рукописи 1836 г. — «Стихотворения лирические»⁴⁰. Он включает следующие стихотворения:

«Торжество Вакха»
«Наполеон»
«Вакхическая песня»
«Клеветникам России»
«Бородинская годовщина», —

то есть два дифирамбических стихотворения, философско-политическую и политические оды. Дифирамб и оду относят к основным жанрам лирического рода классические поэтики, но стоит ли говорить, как далеки пушкинские стихи от русской классицистической оды. Торжественная ода классицизма была уже совершенной литературной архаикой и осмеивалась новыми поэтами как «шинельные стихи», когда Кюхельбекер выступил с ее апологией в статье «О направлении нашей поэзии, особенно лирической, в последнее десятилетие» (1824): «Ода, увлекаясь предметами высокими, передавая векам подвиги героев и славу отечества, воспаряя к престолу Неизреченного и пророчествуя пред благовещущим народом, парит, гремит, блещет, порабощает слух и душу читателя. Сверх того, в оде поэт бескорыстен: он не ничтожным событиям собственной жизни радуется, не об них сетует; он вещает правду и суд промысла, торжествует о величии родимого края, мещет перуны в сопостатов, блажит праведника, клянет изверга»⁴¹. «Клеветникам России» и «Бородинская годовщина», вобравшие в себя уже опыт политической французской лирики, лишены и одического восторга, и высокопарной образности, но отнесение их к категории «оды» принципиально важно, поскольку предполагает совершенно особую «внеличностную» позицию и риторическую интенцию автора. Что касается «Торжества Вакха», то деформация основных структурных принципов дифирамба была давно отмечена исследователями⁴².

Для Пушкина, к началу 1830-х гг. уже перешагнувшего границы условно-поэтических стилей, работающего с «внестилевым» словом и создающего принципиально новую для русской поэзии поэтическую систему, тематическая определенность и стилистическое единство в понятии жанра отступают на второй план. Как справедливо отметила Л. Я. Гинзбург, Пушкин понимает жанр как «точку зрения»⁴³. Формальный подход к жанру сохранял Плетнев, когда недоумевал относительно расположения стихотворений в сборнике 1826 г.: «Отчего, напр., К Лицинию в Посланиях, а к Овидию в Раз<ных> стих<отворениях>, отчего Усы в Эпигр<аммах> и надп<исях>, а к Прелест<ниц>е в Посланиях?»⁴⁴. Послание «К Овидию», напечатанное в 1826 г. в разделе «Разные стихотворения», действительно может быть включено и в «Послания» (как это сделал Жуковский в Посмертном собрании), и в «Элегии» (как разрешал Пушкин напечатать его брату Льву в 1826 г.⁴⁵) — в каждом случае акцентирована была определенная интонационно-стилистическая составляющая, определенный аспект раскрытия поэтической темы⁴⁶.

Разложение жанровой системы вместе с распадом и смешением устойчивых поэтических стилей вело в 1820–1830-х гг. к эклектизму, который как стилистический принцип всегда характеризуется отчужденностью от традиции и равнодушием к ней. Пушкин же, напротив, с начала 1830-х гг. все настойчивее погружается в традицию, обращается к прошлому. Этот поэтический ретроспективизм Пушкина, демонстративное обращение к многократно использованным «общим» сюжетам, воскрешение архаичных форм, стихотворных размеров и т. д. справедливо рассматривается исследователями как «ответ на ту борьбу с “аристократической” дворянской культурой, которую начинали уже раннебуржуазные писатели типа Ф. Булгарина, и на призывы к ниспровержению эстетических позиций прошлого, доносившиеся из стана радикальных романтиков»⁴⁷. Обращение поэта к жанровому расположению в 1836 г. предстает в этой связи еще одним декларативным ответом «третьесословному» требованию «исторического», эволюционного взгляда на смену литературных эпох или персональное развитие художника, хотя смысл литературной позиции Пушкина 1830-х гг., конечно, не исчерпывается реакцией на русскую социокультурную ситуацию. Отношение к традиции, вечно возрождающийся в тех или иных формах спор «древних» и «новых» является одним из стержневых конфликтов в развитии всей европейской культуры. Поэт, чувствующий и мыслящий как «древний», находится в совершенно особых отношениях с традицией; он переживает историю не как линейное прогрессивное развитие, главным ценностным мерилом которого является манифестация своей поэтической индивидуальности, но скорее как «вечное возвращение», в котором движение художника становится «постепенным и непрерывным самопожертвованием, постепенным и непрерывным исчезновением его индивидуальности» (Т. С. Элиот).

¹ См.: Пушкин. Полн. собр. соч. [М.–Л.]: Изд-во АН СССР, 1949. Т. 16. С. 204, 206; Пушкин. Письма последних лет: 1834–1837. Л., 1969. С. 346 (коммент. О. А. Пини). ^Назад

² Модзалевский Л. Б. 1) Новое о неосуществленном издании стихотворений Пушкина 1836 г. // Книжная новь. 1937. № 7. С. 19–21; 2) Неопубликованные записи Пушкина // Пушкин: Временник Пушкинской комиссии. М.–Л., 1937. [Т. 3]. С. 18; характеристику собрания 1836 г. см. также в работе Н. В. Измайлова «Лирические циклы в поэзии Пушкина конца 20–30-х годов» (Измайлов Н. В. Очерки творчества Пушкина. Л., 1976. С. 264–269). Вопрос о Собрании стихотворений 1836 г. рассматривался также А. А. Макаровым в его книге «Последний творческий замысел А. С. Пушкина» (М., 1997), на неубедительность и текстологическую несостоятельность основных положений которой справедливо указано в рецензии С. А. Фомичева (см.: Фомичев С. А. К проблеме текстологии пушкинских стихотворений // Русская литература. 1998. № 1. С. 199–207). ^Назад

³ Стихотворения Александра Пушкина. СПб., 1826; Стихотворения Александра Пушкина. СПб., 1829. Ч. 1; Ч. 2; СПб., 1832. Ч. 3; СПб., 1835. Ч. 4. ^Назад

⁴ Список многократно печатался и воспроизводился, см.: Рукописи Пушкина. 1. Автографы Пушкинского музея имп. Александровского лицея. СПб.: Изд. кн. Олега Константиновича, 1911. Вып. 1; Рукою Пушкина: Несобранные и неопубликованные тексты / Коммент. М. А. Цявловского, Л. Б. Модзалевского, Т. Г. Зенгер. М.–Л., 1935. С. 225–228 (с датой 1816 г.); Рукою Пушкина: Выписки и записи разного содерж. Официальные документы / Отв. ред. Я. Л. Левкович, С. А. Фомичев // Пушкин А. С. Полн. собр. соч. 2-е изд. М.: Воскресенье, 1997. Т. 17. С. 165; Пушкин А. С. Соч. СПб., 1999. [Т. 1]: Лицейские стихотворения. 1813–1817. С. 495 (с илл. на вклейке); Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 20 т. СПб., 1999. Т. 1: Лицейские стихотворения. 1813–1817. С. 504 (с илл. на вклейке). ^Назад

⁵ Томашевский Б. Пушкин. М.–Л., 1956. Кн. 1. С. 116–118. ^Назад

⁶ Рукопись ПД 847; опубликована и исследована Томашевским: Летописи Гос. литературного музея. М., 1936. Кн. 1: Пушкин / Ред. М. Цявловский. С. 1–76 (здесь же, с. 76–79, очерк М. А. Цявловского о дальнейшей судьбе и истории обнаружения Тетради). ^Назад

⁷ Томашевский Б. В. Новые материалы по истории первого собрания стихотворений Пушкина (1826). 2. Капнистовская тетрадь // Литературное наследство. М., 1934. Т. 16–18. С. 843–867. ^Назад

⁸ Там же. С. 866–867. ^Назад

⁹ Северная пчела. 1829. № 77. 27 июня. Без подписи. ^Назад

¹⁰ Московский Телеграф. 1829. Ч. 27. № 11. С. 390. Без подписи. ^Назад

¹¹ Томашевский Б. Пушкин: Современные проблемы историко-литературного изучения. Л., 1925. С. 10–11. ^Назад

¹² Измайлов Н. В. Лирические циклы в поэзии Пушкина конца 20–30-х годов. С. 213. ^Назад

¹³ Сидяков Л. С. Прижизненный свод пушкинской поэзии // Стихотворения Александра Пушкина / Изд. подгот. Л. С. Сидяков; Отв. ред. Ю. М. Лотман и С. А. Фомичев. СПб., 1997. С. 420. ^Назад

¹⁴ Там же. С. 438; см. также: Сидяков Л. С. «Стихотворения Александра Пушкина» и русский стихотворный сборник первой трети XIX века // Проблемы современного пушкиноведения: Сб. статей. Псков, 1994. С. 52–53; Измайлов Н. В. Лирические циклы в поэзии Пушкина конца 20–30-х годов. С. 217–225. Измайлов делает не вполне удачную попытку найти и в первых двух частях собрания «обдуманную систему, только не вполне последовательно проведенную» (С. 217); в некоторых последующих работах эта «семантизирующая» тенденция была вульгаризована и доведена до пределов всякой вероятности; см., напр.: Сайтанов В. А. Стихотворная книга: Пушкин и рождение хронологического принципа // Редактор и книга: Сб. статей. М., 1986. Вып. 10. С. 123–160. ^Назад

¹⁵ Измайлов Н. В. Лирические циклы в поэзии Пушкина конца 20–30-х годов. С. 213. ^Назад

¹⁶ Баратынский также воспроизводит трехчастную батюшковскую композицию и тоже с вариациями: Элегии—Смесь—Послания (к «Смеси» примыкает стихотворная сказка «Телема и Макар»). Поскольку в данном случае срединное расположение раздела «Смесь» не может быть объяснено издательской небрежностью, остается предположить сознательную ориентацию на структуру «Стихотворений Александра Пушкина» 1826 г. Кроме того, Баратынский со своей стороны усложняет батюшковскую триаду — раздел элегий делится на три книги. Здесь прежде всего знак преемственности от французских элегиков (Парни, Мильвуа, Бертена); тем более, что в своих трех книгах элегий Баратынский пытался выдержать если не лирический сюжет как таковой, то все же некоторую тематическую градацию. ^Назад

¹⁷ Рукопись ПД 848–859. ^Назад

¹⁸ Измайлов Н. В. Лирические циклы в поэзии Пушкина конца 20–30-х годов. С. 267. ^Назад

¹⁹ Там же. С. 268. ^Назад

²⁰ Сидяков Л. С. «Стихотворения Александра Пушкина» и русский стихотворный сборник первой трети XIX века. С. 53–54. ^Назад

²¹ Измайлов, говоря, что тексты в рукописи 1836 г. сложены «в полном беспорядке, с нарушением нумерации» (Измайлов Н. В. Лирические циклы в поэзии Пушкина конца 20–30-х годов. С. 264), не учел, что номера у заглавий стихотворений механически копировались писцом вместе с текстами с издания 1829–1835 гг. и никакого отношения к новому изданию не имеют. ^Назад

²² См., напр.: Сидяков Л. С. Прижизненный свод пушкинской поэзии. С. 410–411; Проскурин О. А. Поэзия Пушкина, или Подвижный палимпсест. М., 1999. С. 56. ^Назад

²³ См.: Сидяков Л. С. 1) «Стихотворения Александра Пушкина» и русский стихотворный сборник первой трети XIX века. С. 45–49; 2) Прижизненный свод пушкинской поэзии. С. 410. Справедливости ради следует отметить, что в первом собрании своих «Сочинений и переводов» (1803) Дмитриев обратился к жанровой системе явно классицистической ориентации («Лирические стихотворения», «Смесь», «Надписи», «Сказки», «Басни»), которой неукоснительно следовал и в дальнейшем. ^Назад

²⁴ Полностью напечатан по рукописи М. В. Строгановым и С. П. Белеховой: Плетнев П. А. К моей родине. Собрание стихотворений. Тверь, 1992. ^Назад

²⁵ См.: Томашевский Б. Пушкин. Современные проблемы историко-литературного изучения. С. 111–114; Рукою Пушкина: Выписки и записи разного содерж. Официальные документы. 2-е изд. С. 176–182. ^Назад

²⁶ Пушкин. Полн. собр. соч. [М.–Л.]: Изд-во АН СССР, 1937. Т. 13. С. 234. ^Назад

²⁷ «Многие теперь упорно защищают мнение, — писал Плетнев Жуковскому 4/16 августа 1847 г., — что только хронологический порядок пьес есть истинно законный и отвечающий идеям нашего века. Но мне кажется, можно помириться с веком, держась двух идей в размещении пьес: 1) разложить их на томы по роду сочинений; 2) в каждом же томе соблюдать строго хронологию пьес, даже пометив в оглавлении, когда какая сочинена или переведена» (Плетнев П. А. Сочинения и переписка. СПб., 1885. Т. 3. С. 591). ^Назад

²⁸ Рукопись ПД 850. ^Назад

²⁹ Томашевский Б. Пушкин. Кн. 1. С. 117. ^Назад

³⁰ Рукопись ПД 858. Первоначально раздел был назван «Смесь»; самим Пушкиным заглавие переправлено в «Разные стихотворения». Оставшаяся рукопись здесь явно не полна (состоит только из 10 стихотворений); о составе раздела (в жанровых сборниках обычно самого широкого и разнообразного) по ней судить невозможно. ^Назад

³¹ Существует мнение, что Жуковский при подготовке Посмертного собрания сочинений Пушкина широко пользовался рукописью 1836 г., брал из нее целые разделы, произвольно перекладывал по разделам тексты и т. д., вследствие чего рукопись дошла до нас в большом беспорядке и не позволяет судить об изначальном авторском плане (см., например: Модзалевский Л. Новое о неосуществленном издании стихотворений Пушкина 1836 г. С. 20; Измайлов Н. В. Лирические циклы в поэзии Пушкина конца 20–30-х годов. С. 264–268). Излишняя категоричность подобных заявлений очевидна хотя бы при сравнении рукописи 1836 г. с расположением Посмертного собрания. Ни один из разделов Посмертного собрания не совпадает с оглавлением рукописи; при этом пушкинское издание, даже в не до конца собранных разделах, обнаруживает более строгости и последовательности в принципах отбора и компоновки материала. В Посмертном собрании пушкинская логика везде оказывается «смазанной», размытой. Например, в раздел «Послания» Посмертного собрания, кроме приведенных нами стихотворений из рукописи 1836 г., оказались включены «Дельвигу» и «Кривцову», а также «Мечтателю», самим Пушкиным и в Тетради Капниста, и в «Стихотворениях» 1826 г. помещавшиеся в элегии. «Гречанке», относительно которой в рукописи отсутствовали какие-либо указания, Жуковский напечатал в «Посланиях», как было в сборнике 1826 г., а значительно более «персональное» обращение «Дочери Карагеоргия» оставил, в соответствии с рукописью 1836 г., в «Разных стихотворениях». ^Назад

³² Рукопись ПД 852. К заглавиям «Будрыс и его сыновья» и «Воевода» Пушкин приписал подзаголовок «Из Мицкевича». Раздел называется «Баллады и песни», однако «песни» как таковые отсутствуют, за исключением «Певца» («Слыхали ль вы за рощей глас ночной…»). Видимо, раздел еще не до конца сложился. В Посмертном собрании Жуковский назвал раздел «Баллады», оставив там только перечисленные нами произведения, а «Певца» перенес в сформированный им самим раздел «Песни, стансы и сонеты». ^Назад

³³ При первой публикации в 1-й части «Московского Вестника» за 1829 г. стихотворение «Утопленник» имело подзаголовок «Простонародная песня». «Жених» еще в 1834 г. был включен Пушкиным в план издания «Простонародных сказок» (см.: Рукою Пушкина: Выписки и записи разного содерж. Официальные документы. С. 203). ^Назад

³⁴ Обложка ПД 853; раздел не сформирован. ^Назад

³⁵ Рукопись ПД 854. Состав: «Дорожные жалобы», «Калмычке», «На холмах Грузии лежит ночная мгла…», «Монастырь на Казбеке», «Обвал», «Кавказ», «Из Гафиза» («Не пленяйся бранной славой…»), «Делибаш», «Дон». ^Назад

³⁶ Рукопись ПД 855. ^Назад

³⁷ Рукопись ПД 856. Состав: «Пророк», «Ангел», «Соловей и роза», «В крови горит огонь желанья…», «Вертоград моей сестры…», «Виноград», «О дева-роза, я в оковах…», «Подражания Корану». ^Назад

³⁸ См., например, четвертое издание «Стихотворений В. А. Жуковского» (СПб., 1835. Т. 1–7); рукописный план, относящийся к последним годам жизни Жуковского, воспроизводит ту же жанровую рубрикацию (см.: Жуковский В. А. Стихотворения: В 2 т. / Ред. и примеч. Ц. Вольпе. Л., 1939. Т. 1. С. 354). ^Назад

³⁹ См., например: Жирмунский В. М. Из истории русской романтической поэмы // Жирмунский В. М. Байрон и Пушкин. Л., 1978. С. 223–226; Уэллек Р., Уоррен О. Теория литературы. М., 1978. С. 246–249. ^Назад

⁴⁰ Рукопись ПД 848. ^Назад

⁴¹ Кюхельбекер В. К. Путешествие. Дневник. Статьи. Л., 1979. С. 454. ^Назад

⁴² См.: Пушкин А. С. [Собр. соч.] / Под ред. С. А. Венгерова. СПб.: Брокгауз–Ефрон, 1907. Т. 1. С. 396 (коммент. А. И. Малеина). ^Назад

⁴³ Гинзбург Л. Я. О лирике. 2-е изд. Л., 1974. С. 23. ^Назад

⁴⁴ Пушкин. Полн. собр. соч. Т. 13. С. 234. ^Назад

⁴⁵ Там же. С. 158. ^Назад

⁴⁶ Размышления о жанровой природе какого-либо произведения, разумеется, предполагают существование в воспринимающем сознании самих жанровых категорий и обобщенных представлений о жанрах. Например, Жуковский, создатель элегической школы, настолько не связывал свои поэтические открытия с развитием существовавшей элегии, что в первом собрании сочинений 1815–1816 гг. даже не выделил раздела «Элегии», а свои классические образцы жанра («Сельское кладбище», «Вечер», «Славянка») поместил в «Смеси». Необходимость жанрового контекста ощущалась еще в конце XIX в. Так, П. В. Анненков критиковал план Ефремовского издания Пушкина 1880 г. за «смешение важного с неважным, высокохудожественного создания с шуткой и безделкой», которое «не позволяет читателю укрепиться в одном художественном впечатлении» (цит. по: Анненков П. В. Пушкин в Александровскую эпоху. Минск, 1998. С. 318). ^Назад

⁴⁷ Вацуро В. Э. Пушкин и Данте // Лотмановский сборник. I. M., 1995. С. 384–385. ^Назад

^(*) Пушкинская конференция в Стэнфорде, 1999: Материалы и исследования / Под ред. Дэвида М. Бетеа, А. Л. Осповата, Н. Г. Охотина и др. М., 2001. С. 271–288. (Сер. «Материалы и исследования по истории русской культуры». Вып. 7.) ^Назад