ГАБРИЭЛИАДА. К 65-летию Г. Г. Суперфина.

НАТАЛЬЯ ГОРБАНЕВСКАЯ

«СТРОК В ТЮРЬМУ НЕ СНЕСТИ...»

В моей книге «Три тетради стихотворений»¹ вторая тетрадь — «Дожди, и засуха, и новые дожди. Февраль–декабрь 1973» — носит посвящение: Габриэлю Суперфину. В моем примечании (примечания существуют в виде файла у меня в компьютере) говорится:

Книга-тетрадь посвящена Габриэлю (Гарику) Суперфину, арестованному в июле 1973. Посвященными непосредственно ему можно считать «Приснись под утро лествичка...», «Между явью и сном...» (хотя эти два и написаны до его ареста, задним числом осознаны как относящиеся к нему) и особенно «Спи, кузнечиков хор...». С ним же отчасти связаны «В аквариум света вплывешь поплывешь близорукою тенью...» (общий для меня и нескольких моих друзей московский пейзаж окрестностей Патриарших прудов — Гарик жил на Малой Бронной) и «В ладоши ладожские льдины...» (слова «Не верь, не верь поэту, дева...» Гарик приговаривал нашей общей подруге Маше Слоним по поводу одного из ее поклонников).

В подарок тебе, Гарик, собираю все эти стихи вместе, расположив их в хронологическом порядке. Хоть ты их все и знаешь, но, может быть, интересно увидеть их таким сплошняком.

*

В аквариум света вплывешь, поплывешь близорукою тенью
и влажной рукой проведешь по границе незримой
задернешь завесу и горько предамся и тьме и смятенью
пронзая рыданьем родимый пейзаж полузимний
 
Раскатаны полосы черного льда на промокших аллейках
алеют полоски зари в бахроме абажура
скамеечка скользкая слезная полночь немолчная флейта
все дергает за душу как за кольцо парашюта
 
И к этим до дна промороженным и до горячки простывшим
впотьмах распростертым убогим моим Патриаршим
прильну и приникну примерзну притихну поймешь ли простишь ли
сбегая ко мне по торжественным лестничным маршам.


*

Приснись под утро лествичка,
не весть, хотя бы весточка,
хотя б нивесть о чем.
Но издалëка, с вечера,
все сны твои засвечены
негаснущим лучом.

И ты, из зоны в зону грез
замысливший побег,
что над тобою произнес
твой просвещенный век?
И чем сегодня он сверлит
покой дрожащих век?
Тебя и ночь не веселит,
не осушает слез.

Но сквозь — но сквозь бессонницу,
сквозь узкую оконницу
дано тебе пробресть,
чтоб, на решетке распятым,
увидеть в небе аспидном
не весточку, но Весть.

*

Между явью и сном,
между боем кукушки
и стуком машинки
на пруду жестяном
жестяные кувшинки.

За китайской стеной
ты скончаешься там же, где зачат,
где мишени кружок жестяной
или солнечный зайчик.

Где качается лист
театрального грома,
где ты дома
и где ты не дома,
где твой путь, как и прежде, кремнист.

*

В ладоши ладожские льдины
хлопочет юная Нева,
дитя Удела и Ундины
и всех удильщиков вдова.

Слезою сладкой солодимы
апрельские как лед слова,
где ни конца, ни середины
и всë мольба или молва.

Под пол-куплета, пол-припева,
восток направо, запад влево,
когда линяет всякий зверь,
приотвори и выглянь в дверь,
не верь, не верь поэту, дева,
но и сама себе не верь.

*

Спи, кузнечиков хор!
Лес восходит на холм.
Бес проехал верхом.
Я не верю стихам.

Ложь, мелодия, сон.
Звон глагола времен.
Смех, признание, стон.
Что за жребий мне дан!

Слов не выпить с горсти.
Строк в тюрьму не снести.
Ни согреть, ни спасти
от властей и страстей.

Тронь струну — вся в крови.
Трень да брень оборви.
СВЕТ И СЛОВО ЛЮБВИ.
Спи, кузнечиков хор.

О последнем стихотворении прибавлю, что оно было написано в том самом декабре, когда ты уже отказался от всех показаний, которые дал перед тем, а людей начали массово вызывать на допросы и предъявлять им твои показания. У меня тогда была одна только мысль: вопреки всему — не поверить, не создать «обратную связь», воздействующую на тебя в пользу следователей. Может быть, ты и чувствовал эту незримую поддержку нескольких (буквально нескольких) друзей, которые вопреки очевидности — не верили. И ведь мы оказались правы, хотя формально правы были уверовавшие.

21 августа 2008, Прага.