[Главная] [Архив] [Книга] [Письмо послать]


Слово свободы

О книге Мариэтты Чудаковой

Выпущенная в свет издательством «Время» книга Мариэтты Чудаковой называется «Новые работы. 2003–2006», и заголовок этот предельно точен. Действительно — новые. Не по одним датировкам, а по сути, по качеству ищущей мысли, по включенности в сегодняшний научный, культурный и социально-политический контекст. Действительно — работы, читая каждую из которых физически ощущаешь (разумеется, если читать по словам не разучился), какой огромный материал — от типовой, рассеянной по периодике, словесности 1920–50-х годов до новейших словарей, от рассекреченных документов руководяще-карательных «органов» правившей страной семьдесят с лишком лет «партии» до недавних лингвистических, исторических и, разумеется, литературоведческих исследований, от писательских архивов (напомню, что Чудакова в поздние подсоветские годы разобрала, осмыслила и научно описала архив Булгакова, попавший в главную библиотеку страны) до свежей газетно-журнальной эссеистики — именно проработан автором. Статьи, собранные в книгу (что существенно облегчает жизнь читателям, избавленным ныне от необходимости рыскать по многочисленным журналам и сборникам, выходящим в разных странах), останутся новыми работами и десятилетия спустя — как остаются новыми работами давние (но по сей день способные удивить, изменить стабильную и удобную картину, стимулировать ответную мысль) многочисленные (частью — труднодоступные) статьи Чудаковой, ее монографии об Олеше, Зощенко и Булгакове, публицистические выступления и пока не завершенная история «дел и ужасов» Жени Осинкиной. (Две части этого подростково-приключенческого повествования о самых жизненно важных вопросах сегодняшней России изданы тем же «Временем». Третью жду с не меньшим нетерпением, чем ждал обсуждаемую книгу, узнав о ее подготовке к печати.)

О чем новые работы Чудаковой? Все о том же. О существовании (устройстве и функционировании) литературы под прессом советской власти. О Бабеле и его «разжиженных» наследниках, сделавших ставку на «штучную» фразу. О сублимации секса как двигателе сюжета в «Зависти» Олеши (и не только в этом романе). О неопределимости и зловещей пустоте квазитермина «социалистический реализм», изобретенного и внедренного для того, чтобы сделать литератора всегда и во всем подотчетным советской власти, а потому всегда — как бы заласкан тот или иной «труженик пера» ни был, как бы ни соответствовал он вроде бы ясным директивам — находящимся в крепком подозрении и с трепетом ждущим господской воли. О реинкарнации «Капитанской дочки» в повести Гайдара «Тимур и его команда». О непредусмотренном возвращении лирики в песнях Окуджавы. О трех русских нобелевских лауреатах, награжденных за книги, созданные заведомо в условиях тотальной советской несвободы — Пастернаке, Шолохове, Солженицыне. Сознавая легкомыслие вкусовых оценок в разговоре о явлениях такого масштаба, все же не удержусь здесь от личного суждения. Истолкование жизненного дела Шолохова, трагической логики его писательской и человеческой судьбы, — одно из самых сильных свершений Чудаковой. И еще: для того, чтобы так написать о Шолохове — восхищаясь даром и бесстрашием художника, точно фиксируя этапы его борьбы за «Тихий Дон» и соответствующие им тактические изгибы, сострадая ему в годы его нравственного падения, что не исключает ужаса и негодования от случившегося, на которых обычно мы застываем, для того, чтобы поднять этот страшный груз, потребны не только огромные знания, аналитический ум, филологическое мастерство, даже не только любовь к истине, но и горячее сердце. Если кто-то смирился с экспроприацией этого речения наследниками Дзержинского, то тем хуже для них. Горячее сердце билось в груди героини великой пьесы Островского. И вокруг нас, увы, совсем не много людей, о которых можно это сказать.

Продолжу перечень сюжетов Чудаковой. О единстве поэтического мира Булгакова и варьировании писателем ключевых мотивов. О странном родстве двух всемогущих устроителей порядка в советском хаосе — Старике Хоттабыче и Воланде. (Не удержусь от цитирования коды этой редкостно увлекательной и, если вдуматься, весьма печальной статьи: «…перечитывая “Старика Хоттабыча” <…> начинаешь понимать, почему “Мастер и Маргарита” все более и более переходят на полку любимых книг детей и подростков». Вопрос в том, с чем роман Булгакова на этой полке, коли она вообще сохранится, будет соседствовать. Добро, если с «Гарри Поттером». Кажется, «Айвенго» и «Трех мушкетеров» оттуда уже вытеснили. А иные фавориты тинейджеров и их ловких наставников способны заразить своей пошлостью и Роллинг, и Толкиена, и Булгакова.) О противоборстве автора «Мастера и Маргариты» с советским новоязом. О языке распавшейся цивилизации.

Я раскавычил название текста, который Чудакова снабдила подзаголовком «материалы к теме». Конечно, эта — центральная в книге, строящая сегодняшний «мир Чудаковой» и укорененная в ее работах прежних лет, — статья больше, чем просто «материалы». С другой же стороны, вся книга Чудаковой — книга о противоборстве личного слова и угрожающего, но полого новояза тоталитарной системы — может считаться «материалами» к этой необъятной теме. Рассказана (по необходимости конспективно, потому и дорожить надо каждым — единственно нужным здесь — авторским словом) история нашего обезъязычивания — история о том, как большевистская власть, уничтожив все бытовавшие в России авторитетные языки (церкви, судебных прений, публицистики и проч.), назначила свою дикую (день ото дня дичающую — иногда помимо воли хозяев страны) и полую речь единственно «высокой» и принудила к ней огромную часть народа. А также о том, что мы получили «на выходе». Получили же мы инстинктивное недоверие к любому авторитетному слову, привычку балансировать на грани казенного языка и его игровой имитации, крепнущий новейший новояз и приправленную матерком иронию. Как культурная энергия не до конца уничтоженной старой России десятилетиями скрыто противостояла общественному безъязычию, так энергия советского безъязычия (в том числе и его «пристойных» — оговорочных, аллюзионных, компромиссных — изводов) длит и длит свое пустотное анти-дело. В только что вышедшей октябрьской книжке «Знамени» Александр Агеев ставит жесткий вопрос: «…свобода слова — есть. А есть ли у вас слово, которому нужна свобода?» У Чудаковой — есть. Но сколько пустых, ложно многозначительных, глумливо подмигивающих словечек — приходится на это свободное слово? И не телеящик я имею в виду, а публицистику и политическую аналитику, историко-филологические штудии и изящную словесность.

В статье «Язык распавшейся цивилизации» Чудакова цитирует письмо Пастернака, писаное в 1958 году: «…Несмотря на привычность всего того, что продолжает стоять перед нашими глазами и что мы продолжаем слышать и читать, ничего этого больше нет, это прошло и состоялось, огромный, неслыханных сил стоивший период закончился и миновал. Освободилось безмерно большое, покамест пустое и не занятое место для нового и еще не бывалого». Словно и не прошло сорок без малого лет. Не в последнюю очередь потому, что писатели наши (исключения известны) так и не поняли (не захотели понять), «что конец виденного и пережитого уже был, а не еще предстоит».

Последний раздел «Новых работ» — сопроводительные статьи к «Семейной хронике» Т. А. Аксаковой (Сиверс) и мемуарам С. В. Житомирской «Просто жизнь». Вторая снабжена обобщающим заглавьем — «О роли личностей в истории России ХХ века», но обозначенная тут тема звучит и в истории вопреки всему не потерявшей стати (и принесшей окружающим много добра) дворянки из поколения 1890-х годов, и в литературоведческих исследованиях. Потому что проблемы языка, культуры, литературной эволюции неотделимы от проблемы личности. Об этом твердо и ясно говорит книга Чудаковой, одна из немногих которые сегодняшняя русская интеллигенция (то, что от нее осталось) может предъявить как патент на благородство. Если, конечно, примет «Новые работы» не как «еще одну интересную книгу», а как стимул для собственных новых работ.

Андрей Немзер

12/10/07


[Главная] [Архив] [Книга] [Письмо послать]