[Главная] [Архив] [Книга] [Письмо послать]
Русский интеллигент в ХХ веке
Сто лет назад родился Дмитрий Сергеевич Лихачев
Тридцать лет назад издательство «Наука» выпустило сборник научных трудов под названием «Культурное наследие Древней Руси. Истоки. Становление. Традиции». Открывался он статьей трех незаурядных медиевистов «Проблемы изучения древнерусской литературы», лишь добравшись до третьего абзаца которой читатель должен был понять, с чем он имеет дело. «В последние десятилетия в нашей стране <удобный эвфемизм; писать “Россия” — непозволительно, “СССР” — тошно. — А. Н.> необычайно возрос интерес к древнерусской культуре: развернулась собирательская деятельность (экспедиции за рукописями, поиски старинных икон), в широких масштабах <мол, и раньше вообще-то бывало. — А. Н.> стали восстанавливаться и реставрироваться погибшие в Великую Отечественную войну 1941–1945 гг. и пострадавшие от времени <а не от большевистских непотребств. — А. Н.> архитектурные памятники и ансамбли далекого прошлого <нельзя же в стране победившего атеизма прямо так взять да и ляпнуть: “храмы” — А. Н.>, началось настоящее паломничество <а вот и намекнули, но тактично. — А. Н.> в центры древнерусской культуры <…> В этом своеобразном “возрождении” <без оговорочного эпитета и кавычек никак не обойтись. — А. Н.>, имеющем большое патриотическое значение <“патриотизм” введен в обязательный ассортимент советских ценностей; чай, на дворе не двадцатые годы. — А. Н.>, велика заслуга академика Дмитрия Сергеевича Лихачева, возглавляющего в настоящее время советскую <а то какую еще! — А. Н.> школу исследователей древнерусской литературы, школу, завоевавшую первое место в мировой медиевистике». Жизнеутверждающий «спортивный» аккорд (словно научные школы и впрямь могут состязаться; словно достижением должно почитать, что в России занимаются культурой русского средневековья больше, чем в иных странах!), кроме прочего, означает: Лихачев — Лихачевым, но главное, что мы и здесь — как в ракетостроении, мелиорации и области балета — впереди планеты всей.
Да, сборник составили приношения коллег академику Лихачеву, о юбилее которого авторы вступительной статьи сообщали в ее последних строках. «“История накопления ценностей” <цитата из Лихачева. — А. Н.> — не стихийный процесс. Это рукотворная история. Чтобы иметь право называть литературное наследие Древней Руси “великим наследием” <название новейшей на тот день книги Лихачева. — А. Н.>, потребовались усилия многих ученых. Среди них одно из первых мест принадлежит (опять состязание, но тут “чемпиона” назвать нельзя; не ровен час обидится вроде бы оставивший людоедские привычки сталинских лет партийный функционер, переброшенный в начальники советской филологии, который милостиво согласился войти в редколлегию сборника и тем поспешествовал благому делу. — А. Н.) Д. С. Лихачеву, которому в 1976 г. исполняется 70 лет».
Выговорили. Читатели, конечно, и так уже все поняли. Не указано на книге, в честь кого она выпущена, но портрет Лихачева есть. Названа вступительная статья расплывчато, но говорится-то в ней о работах Лихачева — историка, текстолога, теоретика. И замыкает книгу список печатных трудов исследователя — за 1966–1975 годы. Все корректно, ссылка на прежде изданную библиографию есть, из нее желающие могут узнать, что первая научная работа Лихачева появилась в 1930 году в журнале «Соловецкие острова» и была посвящена карточным играм уголовников. Не повторять же эту информацию, а то ведь заинтересуется народ, почему дебютировал ученый в таком странном издании и такой странной темой. Да потому, что взяли его в октябре 1928-го за сделанный в дружеском ученом кружке доклад о преимуществах старой орфографии и отправили на Соловки, откуда выпустили в августе 1932-го. А в лагере хватало «социально близких» урок, колоритные жаргон и обычаи которых заинтересовали молодого филолога (Лихачев успел окончить обучение в университете родного — тогда переименованного — города, по факультету, тоже снабженному кличкой, — «общественных наук»); вернувшись в Питер, он некоторые свои «полевые наблюдения» обнародовал в академических изданиях.
Не писать же такое в нормальной советской книге! Это ведь не «клеветнический» «Архипелаг ГУЛАГ», где среди «немногих соловчан, сохраненных памятью уцелевших» назван и Д. С. Лихачев. Сейчас можно и должно сказать: имя Лихачева входит и в иной (тот, что появится в близящихся переизданиях «Архипелага…») список — в перечень 227 свидетелей, которые помогли писателю воздвигнуть великий памятник жертвам коммунизма. Лихачев подробно рассказывал Солженицыну о Соловках (конечно, понимая, что расспрашивает его автор «Одного дня Ивана Денисовича» не из праздного любопытства), и без предоставленных им сведений одна из самых страшных глав «опыта художественного исследования» — «Архипелаг рождается из моря» — была бы много беднее.
Нет, о таком было нельзя. Так что лучше не дублировать по оплошности проскочившую в печать библиографию и минимально касаться во вступительной статье биографии. Сказано, что поступил в 1938-м в Сектор древнерусской литературы Пушкинского Дома, а любопытные пусть сами смекают, чем Лихачев прежде занимался. Ну, открылся сектор пятью годами раньше — может, другие интересы у него были. Ага, другие. Корректором Лихачев служил, сперва — простым, потом — «ученым». В таковом качестве и значится в выходных данных некоторых томов большого академического Собрания сочинений Пушкина. О чем в 1976 году вспоминать тоже не рекомендовалось. Как не следовало объяснять, почему ученый, защитивший в 1944-м кандидатскую, а через три года — докторскую, с этих пор работавший крайне интенсивно (первая книга, написанная в соавторстве с М. А. Тихановой — насущная для военной поры «Оборона древнерусских городов» — вышла в 1942 году, две следующих — «Национальное самосознание Древней Руси» и «Новгород Великий» — в 1945-м, а дальше — 1946, 1947, 1950, 1952… — это не считая статей), прежде, уже работая по специальности, публиковался весьма дозировано. Да и многое другое предписывалось оставлять за кадром.
Тогда — предписывалось. Теперь общество хочет забыть (или «переписать») реальность «золотой осени» советской власти, хочет выбросить из памяти липкую двусмысленность, печать которой в той или иной мере ложилась на любой культурный факт чрезвычайно «культурной» эпохи 70-х (началась в 1968-м, если не раньше, кончилась, по лучшему счету, в 1987-м; длинное получилось «десятилетие»). Не для того привел я переполненные недоговорками, эвфемизмами, ритуальными формулами фрагменты юбилейной статьи, чтобы попрекнуть ее авторов — бесспорно, крупных ученых и благородных людей. Они (как и многие другие филологи, историки, искусствоведы) хотели почтить своего учителя и коллегу и ради того обречены были идти на стилистические ухищрения. Можно представить себе, в скольких инстанциях согласовывался состав участников, в который все же просочились как «нежелательные» иностранцы (включая, хоть и увековеченного Маяковским, но не вернувшегося когда-то в СССР Р. О. Якобсона), так и «сомнительные» для начальства отечественные исследователи. Не случайно книга под эгидой Пушкинского Дома печаталась в Москве (хотя у издательства «Наука» было отделение на берегах Невы, как раз для тиснения местной продукции предназначенное) — тут зоркий столичный глаз был нужен!
Не о сборнике речь — о социокультурной ситуации, в которой пребывал академик Лихачев. Признанный (но негласно — все как бы «и так знают») корифей гуманитарной науки («советской»), лауреат Сталинской 2-й степени (1952) и Государственной (1969) премий (но не Ленинской!), орденоносец (получивший к шестидесятилетию Трудовое Красное Знамя, а к семидесятилетию — шиш; звезду Героя Социалистического Труда ему даст в 1986-м Горбачев), иностранный член либо почетный доктор многих европейских академий и университетов, председатель редколлегии «Литературных памятников» и других авторитетных изданий… Я не предварил этот список сакраментальным «с одной стороны», ибо и в нем уже просматривается сторона другая, где были преследования близких, угрозы физической расправы (и просто мордобой — остающиеся нераскрытыми «хулиганские выходки» довольно часто случались в те баснословные года), невозможность поведать правду о собственном страшном опыте (соловецком и блокадном), необходимость блюсти «советский научный этикет», бессилие в Академии (да и в Пушкинском Доме, где дела шли далеко не лучшим образом, да и в собственном отделе, кадровые вопросы которого решались «отделом кадров»), постоянные компромиссы и унижения, связанные с «пробиванием» то одного, то другого издания… Пример простейший: в томе, открывшем заветную, мыслившуюся Лихачевым как дело всей жизни, серию «Памятники литературы Древней Руси» (1978), не было важнейшего памятника Киевского периода — «Слова о законе и благодати» митрополита Иллариона. Напечатали «Слово…» в конце заключительного XII тома, содержащего вирши XVII века. Том этот вышел в 1994 году (предыдущий появился в 1989-м) в издыхающем (по сути, уже погибшем) издательстве «Художественная литература». Вспомните тогдашнее «внимание» нищего государства к культуре и подумайте, почему все же в Федеральную программу было включено финансирование десятитысячного тиража довольно дорогой (бумага скверная, но есть цветная вклейка) книги: если не прямо по «государевой воле», то с явным учетом отношения первого президента России к академику Лихачеву. Бить челом, надо думать, и тогда пришлось, но если бы кланялся кто-то другой, результат был бы тоже другим. Стоит об этом помнить и сейчас, когда медленно, но, кажется, верно выходит сильно расширенное издание «Памятников…». Уже без Лихачева, но им завещанное.
Да, при Ельцине Лихачев сохранил тот статус, что был дарован ему Горбачевым. Орден св. Андрея Первозванного (1998) стоит «гертруды». Президент, спрашивая у Лихачева, участвовать ли в перезахоронении останков последнего императора, и принимая (в сложной ситуации) совет академика, укреплял его имидж не меньше, чем собственный.
В последние годы Лихачев был окружен аффектированным почтением (государства, ученого сообщества, интеллигенции), все книги его (включая мемуары и публицистику) были изданы и переизданы, его ученики стали крупными и признанными филологами, знакомством с ним гордились лучшие люди страны, его благословения испрашивали по любому поводу и без оного, его имя стало принято произносить с придыханием, словосочетания «великий ученый», «совесть нации», «истинный русский интеллигент» витали в воздухе…
Все это можно было бы счесть «компенсацией» за исковерканную молодость, за многолетние унижения и творившиеся исподтишка пакости, за то, что и в «лучшие годы» приходилось прятать свои религиозные чувства, сносить глумление над людьми, культурой, наукой — над Родиной и верой, наконец… Можно было бы, если б такое вообще могло компенсироваться хоть как-то. Можно было бы, если б славословия не отдавали пустословием, а противовесом «культу» не становилась глумливая подворотная брань, смесь клеветы и особенно оскорбительной «полуправды». Можно было бы, если б власть и общество научились уважать не назначаемых либо избираемых (пусть после самого справедливого «конкурса») кумиров, а творческую личность, науку, искусство, «культурное наследие».
Дмитрий Сергеевич Лихачев прожил долгую жизнь. Страшную. По-своему — величественную. Бесспорно достойную. Не поворачивается рука написать ожидаемое «счастливую», хотя очень многое, о чем ученый мечтал, ему удалось свершить. Наверно, куда больше, чем грезилось в соловецкие или блокадные ночи. Он не был «совестью нации» — достаточно вспомнить имена Сахарова и Солженицына, чтобы понять, как безответственно звучит это словосочетание применительно к благородному и мужественному, но совсем иначе выстроившему свои отношения с миром человеку. Был ли он великим ученым, пусть решают специалисты. Но роль его в сбережении научной традиции, в раздвигании смысловых горизонтов российского гуманитарного знания, в подключении отечественной школы к мировому контексту, в приобщении «обычных читателей» к действительно «великому наследию» иначе как великой не назовешь.
Русским интеллигентом — не в смысле сборника «Вехи», который Лихачев прочел раньше нас, а в смысле общепонятном и неколебимом, — он, разумеется, был. Был настолько, что без Лихачева несколько поколений русских интеллигентов — не только филологов, историков или писателей, но и художников, артистов, музыкантов, учителей, врачей, инженеров — выглядели бы иначе, чем сегодня, вчера или позавчера. Другими бы мы все были — вне зависимости от меры знакомства с «Поэтикой древнерусской литературы» (1967), «Развитием русской литературы X–XVII веков» (1973) или «Заметками о русском» (1981). Кто жил (а особенно — кто формировался) в позднесоветскую пору, должен меня понять (коли память не атрофировалась), младших прошу поверить.
Андрей Немзер
28.11.2006.
[Главная] [Архив] [Книга] [Письмо послать]