[Главная] [Архив] [Книга] [Письмо послать]
Памяти Добролюбова
Вместо рецензии на роман Захара Прилепина «Черная обезьяна»
Новый роман Захара Прилепина (М., «Астрель») — подарок для той критики, что в XIX веке именовалась «реальной». Назвал ее так Николай Александрович Добролюбов, непревзойденный мастер этого веселого дела. «Реальной критики», каковая требует от писателя исключительно верного отображения натуры (понятно, кто степень верности определяет), но не лезет с ножом к горлу: дай нам должные выводы. Даст — хорошо, не даст — еще лучше, потому как тут критику простор и откроется. И он споро объяснит, что такое обломовщина, когда придет настоящий день и какой луч света пронзил темное царство. Объяснит, вооруженный всеми достижениями современной социальной науки, гораздо умнее и доходчивее, чем сочинитель (всегда, коли честно, неразвитый). Его задача поставлять материал, который «реальный критик» развернет правильным манером. Например, позовет Русь к топору — чем Добролюбов и занимался в легальном (и популярнейшем) журнале «Современник». За это и любили пылкого юношу «критически мыслящие» интеллигенты. А потом озаботившиеся своей родословной большевики. А потом противники «искажений» великой революционной традиции, свято верившие в эффективность социально полезных (прогрессивных) истолкований литературных текстов.
Добролюбову было трудно. Мало того, что свирепствовала проклятая царская цензура (впрочем, обходить ее в те баснословные года умели), так еще и образованная публика (конечно, лишь кичливо мнящая себя таковой, а на деле — погрязшая в дурацких предрассудках, весьма нуждающаяся в руководстве) привыкла отличать хорошую литературу от дурной. Цеплялась за полюбившихся (зла не хватает!) писателей, ждала от них (а не от младого смельчака) «нового слова», читала их сочинения. Вот и надо было ради любимой доктрины препарировать созданья как занятых своим художеством («объективных») Гончарова и Островского, так и все норовящего самостоятельно сделать выводы Тургенева. Приходилось его ставить на место. Что тоже на пользу делу шло.
Великим критиком был Добролюбов. Чего-чего на Руси после смерти его не случилось, громокипящие статьи его читают нынче редкие унылые филологи, само имя сверкает только на вывесках библиотек и обернувшихся университетами педвузов, — а «Обломова», «Грозу» и «Накануне» средний русский интеллигент до сих пор понимает «по-добролюбовски» (если помнит о них вообще). Но нет в мире справедливости: не чтят память «светильника разума» продвинутые собратья по цеху (теперь — всех поколений)! «Топор» им нехорош (или уже опять хорош?), слог не радует… А ведь главному — отношению к тексту как к поводу для демонстрации своего «я», разворачиванию своих «идей» (социальных, религиозных, культурных, сексуальных и еще бог весть каких) — научили нас не Розанов с Бартом и Деррида (которых приятно числить культурными предками), а полуграмотный семинарист, чей день, похоже, никогда не кончится.
Тем более, что на компромиссы больше ходить не надо. Кого назначим «культовым писателем», тот им и будет. (Завидует нам Н. А. из могилы!) Долгая и упорная борьба за отказ от литературной иерархии привела к закономерному результату — широкий (лишенный ориентиров) читатель обречен потреблять творенья десятка (коли не меньше) «звезд». (Так обстоит дело на всех этажах дворца российской словесности — что на «экспериментальном», что на «беллетристическом», что на «попсовом».) И если критику хочется спеть свою заветную песнь, нет лучше предмета, чем новый роман раскрученного сочинителя (Прилепин давно орлит за облаками), густо нашпигованный «актуальными» темами-проблемами (их в «Черной обезьяне», как семечек в арбузе). Хошь про «суверенную демократию» пой, хошь про кризис среднего возраста, хошь про детскую преступность, хошь про генную инженерию… С любыми выводами — ибо чего в «Черной обезьяне» нет, так это какого-либо ясного смысла (как на сюжетном уровне, так и на «идейном»). Другое есть — кайф от живописания свинцовых мерзостей жизни, мордобоя, резни, блева, измывательств, заглатывания алкоголя и безлюбовных соитий. И от побуквенно явленной матерщины.
Циничную халтуру я не люблю. «Реальную критику» — тоже. Рецензии не будет.
Андрей Немзер
30/05/11