стр. 256

     Михаил Клювин

     ПО ЛИТЕРАТУРНОЙ ПРОВИНЦИИ

     ("МОЛОДАЯ КУЗНИЦА")

     В Екатеринославе группу молодых писателей и поэтов знают больше по их журналу "Молодая Кузница", а как организацию, собирающуюся по воскресным дням, знают меньше. Собирается человек пятнадцать, двадцать, немного погодя приходят гости или только пробующая быть писателями и поэтами молодежь.
     Читка.
     Все слушают внимательно, стараются вникнуть без остатка в произведение. Автор кончил. Среди слушателей - молчание. По привычке, смотрят на "сильных" ребят. Ждут. Кто-то пытается говорить. Тишина сломана.
     Для многих "младо-кузнецов" сказать что-нибудь критическое о литературном произведении товарища довольно трудно. Косноязычны. Говорят и озираются.
     Слушатели внимательны. Они знают, что если кто-то путая, слова, мучительно выбирает их, создает все-таки верное понимание литературного произведения.
     Мне не забыть одного рабочего воскресения наших провинциальных литераторов: собрались товарищи в густом небольшом садку губернского партийного комитета, расположились на траве и так чудно, так хорошо молчат.
     Кто-то предложил прочесть вслух воспоминание Максима Горького о Льве Николаевиче Толстом. Эта чудесная, замечательная книжка захватила всех, каждый задумался, и интересно было каждому смотреть в глаза.
     Вот, у шестнадцати летнего Кудрейко-Зеленяка лицо полно детства и незабываемого мальчишества, розоватые губы сложены

стр. 257

бантиком. Кудрейко-Зеленяк спокоен и задумчив, золотые, тонкие слова Горького о Льве Толстом запоминаются, как запоминается первая и радостная влюбчивость.
     У Сосновина черные вьющиеся бакенбарды. У Сосновина немного узкие, но умные глаза, - кажется, что он посмеивается над вами. Сосновин не слушает, что скажет Горький на следующей странице о Толстом - Сосновин обмозговывает будущие стихи.
     Будет он писать глубокой и тихой ночью, наклонившись над покорным белым листом бумаги, и - близорукий - будет тяжело и шумно вздыхать и много курить.
     За спиной Сосновина расположился на траве, пахнущей осенью и земляной гнилью, худощавый Дмитрий Кедрин, - у него нездоровое лицо, блестящие губы, пэнснэ, а за прозрачными стеклами глаза.
     Туберкулезный. Он радостен, интересен, голос у него особенный, немного торжественный, чуть-чуть поющий. Мне нравится такой голос, мне нравятся его небольшие лирические стихи, под которыми всегда стоит немного разбежавшаяся подпись - "Дмитрий Кедрин".
     Есть в Екатеринославе большой, из железа, из стали вылитый завод. На этом заводе работают поэты Правдин и Звонкий. Есть люди, которые не только молчат, но и могут создавать особую тишину. Такая тишина, плотная, как железа кусок, исходила от неразлучных друзей и поэтов, когда они слышали чтеца, в руках которого с виду такая простая, серая книжка, полная женской нежности и горьковского величия.
     Чтец прост и обыкновенен, как эта обложка, всегда робкий в жизни, косноязычный в самом несложном человеческом разговоре - сейчас чтец четок и проникновенен.
     Все они такие...
     Уже октябрь. Вечера полны осенними предчувствиями и неожиданным, из-за угла выбегающим холодным ветром. Небо звездно и крепко.
     Воздух еще хорош в этом саду, где когда-то прогуливался губернатор со "всея" домочадцами и охранниками.

стр. 258

     Читка кончилась, кончились суховатые, резкие характеристики молодого писателя Волотковского, кончились и лирические стихи нервного и заикающегося Вульмана.
     Есть такая традиция. Не по домам расходятся после собрания. Что дома? Скука. "Младо-кузнецы" гурьбой направляются в 1-й дом Советов, в комнату Игната Мусиенко и Михаила Сосновина.
     В небольшой, для проформы прибранной комнате на двух кроватях, стульях и на подоконнике вся "младо-кузнецкая" шатия усаживается. Электричества нет. Беседуют в темноте. Каждый старается прощупать друг друга крепкими, душевными словами, у каждого есть о чем рассказать.
     Поднимаясь на третий этаж вот по этой грязной и скверно пахнущей лестнице, хорошо знаю, что в небольшой комнате грустят, поют и радуются. Поэты и писатели - одинокий и одержимый любовью и страданием к делу своему народ. Они одиноки в своих поэтических чаяниях и творчестве. Они одержимы.
     Такой случай. Битком набитый зал. Молодежью. На большой голой сцене - поэт. Зал гудел, шумел и не слушал растерявшегося и загрустившего поэта. Поэт ушел. Ушли и остальные. Только тогда они поняли, как тяжело быть непонятыми, как горько быть одиноким.
     Я привел маленький пример. Таких маленьких примеров много, глядишь - к концу месяца из этих примеров - стена.
     Собираются они в прокуренной насквозь и незавидной комнатухе, где раньше их росли и расцветали поэты: Михаил Голодный и Светлов Михаил.
     Частенько можно слышать, как поют "младо-кузнецы":

          Где ты, конь мой, сабля золотая,
          Косы полонянки молодой,
          Дым орды за Волгой растаял?

     Песни, вечерние беседы, неожиданные прочувствованные исповеди имеют свои хорошие и плохие стороны.

стр. 259

     Хорошо, что можно своей группке товарищей (а как хочется всем) прочесть свои последние вещи, поделиться своими радостями, горем своим, прочитанными книгами.
     Плохо, что, собираясь по вечерам, иногда создается такое гнетущее настроение, словно попадаешь в тупик. Нужно быть крепким и здоровым человеком, чтобы лбом и песней (именно, песней и лбом) противостоять выросшей толстой каменной стене непонимания.
     В провинции поэтов считают баловниками и чудаками. Если на улице встречают их, то, по обыкновению - как всегда, куцому и самодовольному обыкновению - ыгыкают на них:
     - Ыги, поэты идут.
     Идут поэты! Слышал я, и не только я, как видный комсомольский работник сказал серьезно и просто:
     - Поэты - собаки.
     Это было сказано человеком, у которого небольшой, низкий лоб и душа в высоких сапогах.
     Я помню разъяренную тоску Михаила Голодного, когда большие черные глаза были злобны и сам он задыхался от слов, набившихся во рту.
     Это запомнилось. Тяжелым камнем легло в сердцах, не от этого ль многие из "младо-кузнецов" сутулы.
     "Поэты - собаки!"
     Если иногда заглянуть поздней ночью в комнатуху, можно слышать и видеть, как тяжело дышит близорукий Сосновин и как Мусиенко руками удерживает бешеные стуки своего больного сердца, которое вот-вот выскочит, полное обиды и простой человеческой крови.
     Мусиенко и Сосновин не только поэты, но и рабочие, если хотите - чернорабочие пера. До отвалу работают в местной комсомольской газете, отдают ей сердце и тело. Значит собаки работают, ничего не стоящие собаки.
     Ну, как после этого воистину дикого определения и многих других гвоздков, так щедро вбиваемых провинцией в трепещущие и худые ладони писателя, не загрустить напропалую, не запить. Грустят и пьют. Утром, после неспокойного, пьяного сна еще

стр. 260

более серьезными уходят по горло, по глаза в провинциальный будничный хомут.
     Редко услышишь слово участия, товарищеского внимания - всегда упреки, всегда нотации. Принято считать - пишет человек, значит и богемит. Как неверно. "Младо-кузнецы" все-таки здоровый и молодой народ.
     Богемские настроения чувствуются, но эта же богема не только среди литераторов, но среди вас и других, остальных - налицо.
     Криками и цуканием богемщины не ликвидировать, нужны совершенно другие меры. Если даже группа "Молодая Кузница" и богата комсомольцами и производственниками - приказом мало что можно взять, нужно стараться создать среду, в которой не было бы конфликтов, которые все больше и больше дают себя знать.
     Тяжело живется поэту и писателю в шумной переулочной Москве, тяжело ему и в провинции, пыльной, с чахлыми деревцами окраинной провинции. Группа "Молодая Кузница" - единственная литературная организация в губернии.
     Трудно работать. Все-таки живут большой творческой жизнью.
     За год выпустили 10 номеров журнала "Молодая Кузница". Журнал нравится, его любят и требуют. Журнал собирает вокруг себя лучшие и талантливые силы молодежи. Эти "младо-кузнецкие" воскресники - самые светлые дни в их работе. Обо всем вдоволь можно поговорить: о своих стихах, о последних стихах Есенина (любят его здесь отчаянно), о стихах Казина, о милых сердцу земляках и поэтах: Голодном, Светлове.
     Весной сего года "Молодой Кузнице" предложили стать на точку зрения Всеукраинской ассоциации пролетарских писателей (провинциальной литературной мануфактуры Ваппа). Группа "Молодая Кузница", не зная хорошо и тонко современные литературные траншеи, отклонила платформу Вуаппа. Сейчас в процессе своих творческих достижений и некоторого ознакомления с литературной современной действительностью "младо-кузнецы" приняли резолюцию, где они целиком присоединяются

стр. 261

к резолюции знаменательного литературного совещания при ЦК РКП. Крепко хотят связаться с московской организацией молодых писателей "Перевал".
     Такая связь много даст молодой, поднимающейся литературной провинции. Еще более бодрые и радостные, они возьмутся за писательский труд.

(Перевал: Сборник / Под редакцией А. Веселого, А. Костерина, М. Светлова. Л. Гиз. 1925. Сб. 3)

home