стр. 274
АЛЕКСАНДР СМИРНОВ
ЗАКОН
(ДЕРЕВЕНСКАЯ БЫЛЬ)
I
Река блестела на солнце серебром. Песчаные берега с кудрявыми пучками кустов отражались в ней. Было теплое майское утро. Солнце играло лучами в серебряной ряби и кидало от нее радужные, солнечные зайчики на яркую зелень тальников и орешников, свесившихся с крутого подмытого берега.
Иногда слышались легкие всплески - это играла рыба, радуясь, должно быть, этому яркому солнечному утру. У отмелей в воде стадами бродили едва видные "малявки", которые испуганно разбегались при всяком движении на берегу. У мельничной плотины вода с шумом падала из затворов, вниз, клубясь и пенясь, на мокрые, осклизлые, прозеленевшие столбы и балки.
Недалеко от нее, на сухом песке сидели две фигуры с удочками, одна - маленькая, с большим горбом и головой, ушедшей в плечи, другая - рослая коренастая фигура мужика, который то-и-дело нервно ежился, поправлял шапку и хватался за удочки, думая, что у него клюет, и все время улыбался. Горбатый, облокотясь на локоть, покуривал самодельную трубочку и прищурясь глядел на переливающуюся серебряную рябь.
Веселый говорил:
- И что за диво такое?.. Скажи, вот, каждая тварь по весне спаривается... На что рыба и то после весеннего спаду стаями ходит - икру мечет... Не иначе как уже эдакий закон положен...
стр. 275
- Да-а... - слабым, тонким голосом откликнулся горбатый.
- Я и сам гляжу... каждый мужик, хотя самый плохой, а при бабе живет...
- А ты чего смотришь... Ведь в годах уже...
- Убогий я, калека... За меня не пойдет ни одна...
- Это ничего, что горбатый, зато богатый. С твоим мастерством-то тебя с руками оторвут, только посватайся.
- Не смею я, засмеют...
- А ты попробуй.
Горбатый не ответил, и съежился еще более.
- Ага...
Радостно крикнул веселый, вытаскивая из воды удочку. На ней извивался большой окунь.
- Эх, здоровый какой, дьявол!.. П-стой... Шалишь, брат... Ах, ядрена каша!.. Чуть опять в воду не усигнул... Лазь-ка, лазь в ведро...
- А у меня чевой-то не клюет... - печально сказал горбатый.
Веселый закинул удочку, выпрямился, почесал волосатую грудь в раскрытом вороте рубашки и, посмотрев из-под ладони на яркое солнце, всползавшее на самую середину неба, сказал:
- Да... Дело к полудню идет. Клев кончается...
- Домой надо итти...
- Можно.
Приятели свертывают удочки и идут домой. Когда они по извилистой тропинке взбираются к деревне в гору, им встречается краснощекая баба с ведрами - солдатка Фленка.
Веселый крякает и, толкнув горбатого в бок, говорит:
- Вон - баба-то... Шикалат!.. Набаловалась только. Вдова... Детей нет. Воля слободная...
Горбатый, остановившись, долго смотрит вслед женщине с ведрами.
- А что ежели тебе на ней жениться?
- Ну что ты...
Оба опять лезут в обрывистую песчаную гору. Вот и
стр. 276
околица. Через дорогу воротца. На них корявые буквы синей краской.
"Гражданин обратить вниманя
Сей вороты делал
Прокофей Курицын".
И сбоку:
"Очинь прошу обратить".
Рядом с околицей стояло нечто, что сначала можно было принять за стог прошлогоднего сена. При внимательном же рассмотрении это оказывалось полуразрушенной и вросшей в землю избой. Крыша ее была похожа на чью-то косматую голову - солома истлела и сползла набок.
Сверху очевидно дыры были завалены охапками свежей соломы, однако все-таки наверху, у конька, тонкими спицами намечались стропила.
У этой избы приятели расстались.
Веселый отворил калитку, висевшую боком на одной петле, и скрылся во дворе. Почти тотчас же оттуда раздались резкие визгливые женские крики.
- Ты чего ж это, жеребец эдакий, нет на тебя погибели?.. Люди пахать уехали, а он нате, словно дитя малое, с раннего утра на речке сидит, рыбку ловит, словно дело делает... Тьфу!.. Ведь ребят мал мала...
В ответ слышалось только басовое ворчание веселого.
- Пошла-поехала... Как горох сыплет... Ну и бабы!.. Ну и бабы!.. Эх, жизнь наша...
Горбатый в это время подходил тоже к дому - у него была беленькая новая изба под новой тесовой крышей. Внутри тоже было все ново, блестело и поражало своей чистотой - на окнах белые чистые занавески, на полу аккуратно разостланные половики, в углу швейная машина.
За долгие годы холостяцкой жизни горбатый научился и стряпать и стирать.
Горб не давал крестьянствовать - принялся шить немудрящие мужичьи пиджаки и брюки.
С детства оставшись один, продолжал горбатый жить одиноким всю жизнь.
Длинными зимними вечерами, когда уже вся деревня
стр. 277
спала, горбатый работал, работал до ноющей боли в горбу и колотья в боку, тогда откладывал в сторону наметанную пошивку, слезал с большого верстака-стола и ложился спать.
Иногда открывал кованный железом сундук и пересматривал связки книг, переплетенных и непереплетенных, пыльных, старых и новых, больших и маленьких, которые он каждый базар покупал в соседнем большом селе.
Часто, обложившись грудами книг, читал; тогда на его худом, бледном лице, как будто без шеи вросшем в грудь, светилась тихая улыбка. Начитавшись и уже потушив огонь, подолгу стоял горбатый у окна, выходившего в поле, слушал вьюгу, гудевшую в трубе, и смотрел в белесую муть зимней ночи.
II
Вся деревня всполошилась, судила и пересуживала невероятное происшествие: горбатый посватался к Фленке...
Как это случилось, - плохо помнил даже сам горбатый. Его другу, веселому, бесшабашному Прокофию Курицыну, начертавшему свое имя у деревенской околицы, крепко запала одна мысль, мысль забавная:
"А почему в самом деле не женить горбатого?.. Что можно сказать, человек зря живет - небо коптит... С подходцем, намеками стал говорить о женитьбе горбатому.
И дождавшись, когда тот впал в состояние глубокой задумчивости, стрелой слетал за самогоном к знахарке Лизаветихе, которая кроме врачеваний и разных приворотов знала состав такого зелья, о котором все в округе говорили примерно так:
- Что ежели его стакан неразбавленного хлебыстнуть, то поперек возьмет...
Что значило это "поперек возьмет", неизвестно, но говорили всегда об этом с гордостью и уважением. За бутылкой "зелья" оба друга быстро захмелели. Прокофий настойчиво все толковал о своем, и когда бутылка была пуста, то оба они, покачиваясь, в обнимку, пошли к Фленке свататься.
стр. 278
Мужа у Фленки убили еще в царскую войну. Фленка была красивой, здоровой бабой. У нее были черные глаза с поволокой, яркокрасные щеки и губы. Она была очень ленива и помногу ела.
Когда она не спала и не ела, то сидела у окна, лущила семечки и гуляла с парнями, которые каждый вечер приходили целым табуном с гармонью к ее большой заброшенной и неуютной избе.
Когда подвыпившие приятели пришли к ней свататься, она равнодушно и попросту согласилась.
Взбудораженный Прокофий отвел горбатого домой, так как ему после лизаветихиного зелья стало нехорошо, а сам побежал на улицу, с хохотом, с прибаутками рассказывал, какую он устроил занятную штуку. Все смотрели на предстоящую необычайную свадьбу, как на забавное зрелище.
Через неделю была свадьба. Такой свадьбы никто в деревне еще не видал.
Играло три гармониста, которых пригласил горбатый.
Не беда, что все трое были пьяны и играли вразнобой - вся деревня была на улице и веселилась. Когда молодых повели в баню, на улице били в заслоны, чугуны и сковороды, пели непристойные песни. Били горшки, топча ногами хрустящие черепки под пьяные всхлипы гармоник.
После был пир. Много было вина. Горбатого поздравляли с законным браком и хвалили невесту.
Как-то незаметно под конец пира горбатый вышел на двор, оттуда через заднюю калитку - на огород. Была мягкая, темная ночь. От нагревшейся за день земли веяло теплом. В малиннике стрекотали ночные сверчки.
Горбатый долго стоял, чутко прислушиваясь к пьяному шуму в своем доме и рявканью гармоник, выделывавших кадриль, зачем-то ощупал себя и произнес:
- И верно... Видно закон такой...
Когда он шел обратно, в сенях его встретил вконец пьяный Прокофий, который лез целоваться и клялся, что: пропади он пропадом, если ему через год не придется быть крестным.
стр. 279
III
Уже год прошел с тех пор, как стали жить вместе горбатый и Фленка.
Фленка - плохая хозяйка. Горбатый попрежнему сам стряпал и мыл полы...
Каждый день по вечерам Фленка, накинув на плечи пеструю шаль, молча уходила гулять к своей старой избе.
Горбатый, глядя на нее из окна, когда она шла вдоль улицы, сжимал кулаки, кусал тонкие губы, а в глазах стояли слезы.
Он был плохой муж.
Горбатому уже давно хотелось ребенка, хотелось страстно, мучительно. Хотелось так, что даже стал видеть его во сне, вскакивал и... просыпался.
Часто во время работы задумывался, и бросив шить, тихим, тонким, почти женским голосом, пел песни.
Думал, как хорошо будет, когда около него зашебаршится, ползая по полу, толстенький белоголовый мальчишка.
Но его не было...
Как-то раз зашедший Прокофий со смехом сказал:
- Не пора ли уж нам с тобой и кумовьями быть?
Горбатый сразу нахмурился и съежился.
- Что, али все порожняя ходит?
Горбатый в ответ закрыл лицо тонкими и сухими в кистях руками и заплакал.
- Ну, это уж не дело... Не дело... - заворчал Прокофий. - А тут все-таки не без чуда... Потому баба здоровая, крепкая.
Горбатый плакал весь трясясь от рыданий - издали можно было подумать даже, что он смеется.
- Хик... Хик... Хик... - хлипало у него что-то в горле.
- Да брось... Чать не баба... Обойдется все... - утешал Прокофий, похлопывая горбатого по горбу и растерянно ходя по избе. Вот те на!.. А я думал - к весне крестным буду... Вытравливает, должно... Лизаветихиных рук дело. Все девки
стр. 280
теперь к ней ходят... По грядкам, вишь, как-то спускает, веретеном...
- Знаю я... Сколь разов у нее заводился ребеночек-то... - всхлипывал горбатый. - Я уж не говорю, мой ли, нет... Мне все равно.
- Гуляет она у тебя?..
- Гуляет...
- Ах, кобыла!..
- Хоть в душу мне плюй, - все стерплю! - почти кричит горбатый. - Ребеночка-то только бы дала... Думал, баба у меня теперь, детки будут, как у людей... В законе ведь живем...
- Дыть известно дела... Собака, скажем, и та... - говорит Прокофий.
Уже ночь.
На улице - гармонь и песни. Мычат коровы, которых пригнали с лугов.
Прокофий уходит.
Горбатый, оставшись один, сидит в темноте. Думает, сравнивает Фленку, высокую, статную, и себя - горбача-урода, у которого даже не растет борода, а какой-то белесоватый пух с редкими рыжеватыми волосами.
В душе злоба и тоска по чему-то, чего не знал всю жизнь.
Опять мысль о ребенке.
- Себя только любит... Ест... Спит... Гуляет... А закон забыла... - шепчут тонкие бескровные губы.
Ночь совсем. На улице тихо. Стук.
- Фленка... Ты?..
Входит. Медленно раздевается. Сползает с плеч пестрая шаль, потянув за собой расстегнутую на груди кофту.
У горбатого злоба растет клубком к горлу.
- Где была?
- Не знаешь разве... Гуляла...
Неразговорчива Фекла, знать, оттого, тихо и молчаливо всегда в их избе.
Скрипнула кровать. Погасла лампа.
стр. 281
Как всегда кажутся громкими скрипи половиц, когда хочешь ходить тихо.
Нет, не проснулась... Спит... Ножик там в укладке с лоскутками.
Дрожат руки и от уроненной шпульки прошибает пот.
Скорей одеться бы...
Все готово.
Нож как можно выше подымать надо... Удар сильнее будет...
Р-раз!..
Во что-то мягкое.
Ни звука...
Скорей, скорей на улицу... На улице дождь теплый, летний, как через сито, и унылый, унылый...
Дорога ведет в бор... В бору - тьма... От дождя мерный шум и бульканье в лужах.
---------------
Утром Фленка нашла около себя воткнутый в подушку нож, а горбатого в деревне больше никто не видал.
(Перевал: Литературно-художественный альманах. Сборник. М.; Л. Гиз. 1928. Сб. 6)
