стр. 92

     О. М. Брик

     УСЛУЖЛИВЫЙ ЭСТЕТ

     Не для того был дан художникам лозунг "в производство", не для того была до конца вскрыта фальшь "свободного" станкового художества, чтобы господа эстеты со всеми своими навыками, красочками, кисточками, рамочками, вкусиками перекочевали из комнатушек - мастерских в просторные залы фабрик и заводов.
     Не о новом загаживании производства "художественной" пачкотней шла речь, но о полном разрыве с прежними кустарными станковыми традициями и о коренном перерождении художественного труда на основе коллективизированного индустриального производства.
     Самые опасные враги новой мысли, нового начинания - это "приемлющие". Ни капельки не изменяя своим реакционным верованиям, эти господа необычайно быстро усваивают фразеологию новаторов, их словечки, их темы, - и, не обремененные заботой дальнейшей разработки новой идеи, пишут статьи, брошюрки, книги для широкого потребления, ловкой комбинацией старых понятий с новыми словечками сбивая с толка доверчивых, не искушенных читателей.
     Такую брошюрку под названием "Искусство книги" написал профессор Сидоров.

     I.

     Профессор Сидоров хочет говорить об искусстве книги, что по нашему разумению значит - "умение сделать книгу". Для нас книга - одна из форм фиксирования и передачи живой речи техникой печатного дела. Задача в том, как сделать, чтобы эта речь была фиксирована и передана наилучшим способом. Хорошо сделанная книга - это книга, в которой поставленная задача разрешена наилучшим образом.
     У профессора Сидорова на этот счет другой взгляд.

          "Книга есть прежде всего (!) некий предмет, который должно взять в руки, осмотреть глазами". (стр. 12)

     Такой взгляд общеизвестен. Это взгляд людей, покупающих книги в роскошных переплетах, богато иллюстрированные, с виньетками, с заставками, на дорогой бумаге, - которые ставят книжки эти в шкап под стекло или кладут в гостинной на стол, никогда их не читая и только хвастаясь ими перед знакомыми.

стр. 93

     Но профессор Сидоров пытается - и в этом весь фокус - этот свой взгляд основать на теории конструктивизма и производственного искусства.

          "С точки зрения конструктивного мастерства (теперь в моде словечко "производственное искусство") не так важно, что книга есть нечто предназначенное для передачи какого либо содержания" (стр. 12).

     То есть как "не так важно"? когда конструктивисты и производственники охрипли, доказывая, что только и исключительно назначением вещи определяется ее форма!
     Но профессор Сидоров не смущается. На страницах 10 и 11 сказано:

          "Под конструктивностью мы понимаем такое художественное созидание, где нет ничего лишнего, где отсутствуют нацепленные для одной красоты бантики. Здесь совпадают красота и польза, красота и пригодность, и начинается то единственное мастерство, которое мы вправе выдвинуть во главу угла искусства и культуры наших дней... Когда под делом искусства подразумевается дело красоты, и мастерство - в архитектуре ли, в книге ли - отождествляется с украшением, нам хочется протестовать".

     А на 36-ой и 37-ой стр. тот же профессор Сидоров в той же брошюрке пишет:

          "Красота есть чистая радость. Конструктивная красота нераздельно слита с пригодностью. Но потребность в радости более свободной (?) не рациональной, в радости ребенка бегущего за цветком или бабочкой, потребность украсить елку, обрадовать любимое существо какой-нибудь безделушкой разве она не обще-человечна?... Красота для книги, ее эстетика не необходимое но чрезвычайно естественное требование... Книга украшенная окажется нужнее и лучше, книги просто хорошо сделанной".

     Какое чудесное (любимый эпитет профессора Сидорова) полное трагизма зрелище! 10 и 11 страницы горячо протестуют против утверждений 36 и 37.
     В чем же дело? Где причина этой братоубийственной резни?
     Оказывается, - об этом сообщает нам стр. 7 - если книга не будет украшена или, буквально, "аппетитно подана", то -

          "Человек взрослый и сознательный, может быть и не отвернется, поскольку он знает, что это нужно. Но отвернется ребенок и отвернется в широком смысле (?) народ".

     Какое нежное отождествление народа с ребенком и противопоставление его взрослым сознательным людям! Какая умилительная забота о том, чтобы дать этому народу "в широком смысле" "художественно" загаженную книгу. Ради этой светлой цели профессор Сидоров готов итти на всяческие жертвы: - даже утверждать то, против чего сам горячо протестует. Пропадай весь мой конструктивизм, пусть украшают книгу, - это нужно народу, этому чудесному несознательному ребенку.

стр. 94

     Успокойтесь, профессор. Положение не столь трагично. Вы упустили маленькую подробность.
     Не народ, а господа на народном горбу возседающие любят художественно украшенную книгу. Они, а не народ покупают книгу в роскошном издании. Они, а не народ гоняются за книгой как за бабочкой. Они, а не народ дарят любимому существу на елку красивую книжку чорт его знает про что написанную. Они, а не народ кладут эти красивые книги не читая в гостинную на полку. Спросите книгопродавцев, для кого издаются дорогие монографии Фаллилиева, Канчаловского и др. Для народа или для нэпманов? Вы убедитесь, что ваши наблюдения не точны.
     Но может быть скажут: "Все так. Но народ хочет покупать эти роскошные книги, только не может, не имеет средств. Надо сделать так, чтобы он их имел и мог бы удовлетворять свою потребность в красоте".
     Другими словами, - давайте приучать народ покупать книги за их красоту, дарить их любимым существам, класть не читая в шкаф, - давайте привьем ему вкусы свергнутых им хозяев.
     А вот мы, конструктивисты и производственники, думаем иначе. Мы полагаем, что если у народа заведется лишний трудовой грош, который можно истратить на книгу, то пусть этот грош идет не на то, на что шли рубли эстетствующих толстосумов, не на художественное украшение книги, а на поднятие техники печатного дела, - на то, чтобы книга лучше печаталась, чтобы она была лучше сделана. И мы уверены, что в этом мы вполне сходимся с пожеланиями народа, той его части, которая еще не введена в заблуждение эстетическими проповедями любвеобильных профессоров.

     II.

     Но допустим, что профессор Сидоров ошибся, что принципом конструктивизма не грозит никакой опасности со стороны влюбленного в красоту народа. Обратимся к расмотрению этих принципов в том виде как они даны в книжечке профессора.
     Приступая к изложению искусства книги профессор Сидоров прежде всего оговаривается, что бумага и формат

          "к искусству книги в точном смысле не относится".

Почему? А очень просто - во первых:

          "Мы здесь сталкиваемся с такой областью, где самые лучшие наши пожелания могут остаться бесплодными в силу обстоятельств. Бумаги может не быть не то что хорошей, а и бумаги вообще".

Ясно, что и формата тогда никакого не будет. Но также ясно, что и книги не будет, и что эта беспорная истина

стр. 95

в равной мере относится к любому элементу книги: - шрифту, краске.
     Во вторых - кто ее знает

          "какая бумага вообще лучше"?

и какой формат предпочтителен.
     Плохо когда бумага толста, плохо когда тонка; неприятно если книга тяжела, неприятно когда легка.

          "Бумага слишком белая действует на глаз раздражающе. С другой стороны читать на цветной бумаге никогда не бывает особенно приятно".

     А формат?

          "Книги приближающиеся своим форматом к квадрату, нас не удовлетворяют, кажутся слишком широкими. Книги высота которых приблизительно в двое больше ширины кажутся слишком высокими. Наилучший формат где то (!) посредине".

Были где то хорошие форматы (Франция), удобные, но и они

          "в конце концов (!) надоели".

Говорят, что можно пользоваться законом золотого сечения. Но,

          "в этом легко запутаться и мы не будем тут останавливаться".

     Ладно. Пойдем дальше.

     III.

          "Начинается настоящая область книжного искусства".

Набор, верстка.

     Ожидаем, что пойдет речь о шрифтах, о выборе шрифта в связи с характером издания (научная книга, учебник, беллетристика, детская, справочник) об "игре шрифтами" для выделения особо важных частей текста, о заголовках и т. п.; т.-е. о том, что должно интересовать всякого, понимающего книгу, как "чтиво".
     Ничего подобного. Речь идет о гораздо более высокой материи.

          "Книжное искусство давно уже вполне правомерно (!) сравнивали с архитектурой. Как там так и здесь на первом плане (!) стоит задача называемая тектонической".

И дальше, как по маслу.

          "Нижнее белое поле - это фундамент... Ему по этому надо быть шире остальных полей... Боковое поле внутренней стороны, более близкое к корешку книги сливается с соседним боковым полем встречной страницы в одно поэтому в отдельности этому боковому внутреннему полю надо быть уже внешнего краевого поля... Полю подобает быть рамой печатного текста и если рама слишком широка, она также убьет текст, как и в том случае, если через-чур узкая, не сумеет удержать его в отведенных границах".

стр. 96

А чтобы вам ясней была эта "тектоническая" премудрость -

          "отодвиньте любую раскрытую хорошо напечатанную книгу от ваших глаз на такое расстояние, чтобы слова и строки сливались в общее пятно."

     Какая ослепительная мысль!
     Мы, наивные, думали, что достоинства хорошо напечатанной книги выступают при рассмотрении ее на близком растоянии, при чтении. Оказывается нет. Надо слить все буквы и строки в одно общее пятно и строить из этого черного сплошника плюс белые поля архитектурные здания. В этом оказывается искусство книги.
     Но в таком случае, при чем тут книга? Причем читаемый текст? Не проще ли взять белый лист бумаги и располагая на нем черные пятна решать "тектонические" проблемы. Ведь если все буквы и строки слиты в одно общее пятно, то совершенно же безразлично, что в это пятно слилось: - мудрые мысли ученого, вдохновенные стихи поэтов, чудесные детские сказки, адреса телефонных абонементов или сведения о движении товарных цен на зерновые хлеба.
     Ведь только при этом условии можно белые поля и черный текст рассматривать, как равноправные элементы некоего архитектурного построения и толковать о фундаменте, о раме, и о законах цветового сочетания. Только тогда получают некоторый, эстетический, смысл эти сакраментальные "поэтому надо". В противном случае вся тектоника летит к чорту, и единственный полноправный хозяин страницы, текст, забирает себе столько места, сколько ему надо и как ему надо, совершенно не считаясь с "художественными" интересами подвластного ему белого поля.
     Но какое дело профессору Сидорову до текста? Говоря о виньетках и заставках он восклицает:

          "Украшающая вершину страницы заставка пусть помнит закон полей о котором мы говорили. Пусть помнит оканчивающая страницу концовка, что ее дело дать успокоение глазу, поставить последнюю зрительную точку для читателя. Пусть помнят художники украшатели, что виньетка и заставка должны логически откликаться на ту же прозрачную комбинацию набора, которая дана печатными строчками".

И тут же

          "пример связи текста с рисунком в общее декоративное целое". "Рисунок солнца и облаков столь же линеен, прозрачен отчетлив как и сама буква. Если рассматривать как первую (!) данность - рисунок то равным образом буквы текста на него откликнулись столь же хорошо. Встреча произошла: большего и не надо (!)".

     Кому не надо? Вам, профессор Сидоров, и вам подобным эстетам, книгу не читающим, а созерцающим. Вам, которым поэтому безразлично кто на что откликается - рисунок на текст или текст на рисунок, для которых и текст и рисунок сливаются в одно декоративное целое.

стр. 97

     Ну а тем, кто книги читают, а не созерцают этой переклички далеко не достаточно, и прав упоминаемый вами книгоиздатель, который выгнал всех художников с их виньетками, заставками, рамами, фундаментами и декоративными целыми. Уверен, что все читатели, не созерцатели, скажут ему за это спасибо.

     IV.

     Тринадцать страничек, не более, посвящает профессор Сидоров "тектоническим" рассуждениям о наборе и верстке. Остальные 72 страницы отданы обложки и иллюстрации, которые, не в пример бумаге и формату, профессор Сидоров причисляет к основным элементам книги.
     Верный своему взгляду на книгу, как на зрелище, профессор Сидоров начинает:

          "С общей точки зрения теории искусства зрительного (?) куда войдет и книжное можно установить некоторые предпосылки основной оценки обложки".

Каковы же эти предпосылки?

          "Рожденное из коммерческой рекламы искусство обложки дает возможность увидеть и ознакомится с книгой издали".

Правильно. Обложка прежде всего реклама книге. Значит при выборе обложки приходится руководствоваться всеми теми же соображениями, которыми руководишься при всякой рекламе а именно: кругом потребителей, к которым реклама обращается; уровнем их интеллектуального развития, их психологией. Точным учетом этих данных определяется характер обложки.
     Но так думаем мы, а профессор Сидоров полагает совершенно иначе.

          "Сделав из обложки какое-нибудь самое невразумительное пятно, можно заинтересовать зрителя настолько что он неизбежно подойдет и раскроет книгу".

Чего же лучше? - цель достигнута, реклама подействовала. Нет.

          "Это прежний эпатирующий, то есть раздражающий нарочно стиль... еще не умерший ныне, но надеемся не имеющий дожить до будущего воплощения наших идеалов (!)".

     Не знаю, о каких идеалах говорит профессор Сидоров, но считаю что стиль нарочно раздражающий и настолько заинтересовывающий потребителя, что он неизбежно подойдет и раскроет книгу - не плохой стиль для рекламной обложки.
     Но профессор Сидоров боится рекламного шума. Он находит, что

          "цель завлечения должна ограничиваться одним: обложка должна быть заметной и привлекательной. Под этим мы разумеем не подачку

стр. 98

часто очень пошлым обывательским вкусам, а скорее отсутствие чего то отталкивающего".

     Но и это слишком рискованно, и профессор Сидоров с грустью добавляет:

          "Опасность в том, что в искании заметности и привлекательности не легко остановиться (!).

     Да, профессор. Реклама такая вещь, - как пойдет крыть так ее ничем не остановишь. Выход один - превратить обложку из орудия агитации и пропаганды книги в произведение искусства.
     Так и поступает профессор Сидоров.

          "Произведение искусства тогда только оправдано само в себе (!) когда оно блюдет свои собственные (!) законы, не хочет перепрыгивать через собственную голову... Картина должна быть прежде всего картиной, статуя статуей, плакат плакатом, и книжная обложка ничем иным, как книжной обложкой... Мы здесь говорим само собой разумеется о серьезных (?) художественных задачах обложки. Мы не считаем такими любимую иностранцами рекламу где даже не на обложке, а на особой обертывающей книгу полоске бумаги, напечатано: "новость", или "удивительно интересно", или "продано этой книги сто миллионов".

     И делу конец! Обложка благополучно спаслась в тихую обитель эстетики, где не потревожит ее шум мирской жизни.
     Но замечательно, что этот маневр профессор Сидоров облекает в форму самого подлинного "проз-искусства".
     Профессор Сидоров отлично знает, что старая эстетическая церковь сейчас не в фаворе, что надо действовать с умом, надо создавать новую "живую" церковь.
     Делается это так.
     Для диверсии горячо протестуют против обложки, как самоцель, а затем вместо единственно логической с производственной точки зрения связи обложки с потребителем книги, подставляют ее связь с текстом книги. Получается очень убедительно и производственно.
     Но что такое эта связь обложки с текстом? Да то же, что и сливание заставки с набором в одно декоративное целое. Обложка и текст перекликаются, а читатель и книгопродавец недоумевают, - какова же их роль в этом любовном дуэте, где как мы уже знаем все дело в том "чтобы произошла встреча".
     Вот где опасность производственной фразеологии в устах эстета выступает особенно ярко. Те же как будто слова, а смысл совсем другой.

          "Когда рисует обложку художник незнакомый даже с общим характером книги, он непоправимо грешит... Еще больше грешат современные, русские особо, мастера обложек в том несказуемом (?) что может быть лучше всего было бы назвать стилем обложки, ее чудесным и полным соответствием с книгой. Нам как читателю

стр. 99

является совершенно ясным, что легкий грациозный (?) какой-нибудь рисунок нельзя поместить на обложке книги грандиозно-трагического (?) содержания. Что нельзя дать обложку для научной книги в тех же формах, как для сборника легкомысленных стихов. Что нельзя безнаказанно переносить рисунок обложки с одной книги на другую, ей совсем не соответствующую по теме, как это однако делалось у нас неоднократно. Сколько грехов!"

     Какая чудовищная смесь эстетического поповства (грехи, грешить) с якобы "производственными" требованиями связи обложки с книгой!
     Да, - нельзя сделать хорошую обложку не зная содержание книги, нельзя лепить одну и ту же обложку на разные по характеру книги, но не потому, что тогда нарушается какая то "несказуемая" связь с текстом, а потому, что тогда обложка будет рекламировать только себя а не книгу; потому что не зная с чем и к кому обращаешься нельзя удачно рекламировать.
     "Несказуемая" связь обложки с текстом требует, чтобы обложка на книге стихов Пушлина была бы другой чем обложка на книге стихов Лермонтова, потому что стихи разные. А вполне "сказуемая" логика книжного дела говорит, что если и Пушкин и Лермонтов изданы в одном и том же издательском плане (напр. академическом), то обложки должны быть одинаковы, потому что этим подчеркивается единство этого плана.
     По этой же производственной логике следует, что одна и та же книга должна иметь разные обложки в зависимости от того, среди каких групп читателей она будет распространяться. А "несказуемости" до этого никакого дела нет, - какая разница в чьем присутствии и где произойдет "чудесная перекличка" обложки и текста!
     Для иллюстрации своей теории - или по его выражению "теоретического течения мысли", - профессор Сидоров прилагает снимки с различных обложек, снабжая каждую краткой оценочной резолюцией. В этих резолюциях эстетский характер профессора распускается пышным павлиньим хвостом.
     Совершенно не считаясь ни с характером изданий ни с читательской психологией, ни с временем появления обложки профессор Сидоров разглядывает каждую обложку в отдельности, в себе, как любитель коллекционер и высказывает свои личные вкусовые оценки, облекая их по возможности в науко-образную форму. Например:

          "Слишком щедрая роскошь орнамента... Перегруженный верх обложки, не совсем оправданные детали надписи... По существу мало художественная сенсация... Фигуры слишком мелки и разбросанны, нет органической связи....... Внизу слишком много печати".

и т. д. в том же роде.

стр. 100

     Было бы бесполезно просить у профессора Сидорова объяснений на счет того, что означают выражения "слишком щедрые, не совсем оправданные, мало художественные" и др. И почему все это плохо? Профессор Сидоров скажет, что здесь мы имеем дело с "несказуемым", с "эстетической ценностью", которую можно только чувствовать.

     V.

     Последняя глава "искусства книги" посвящена иллюстрации.
     Что такое книжная иллюстрация? Каковы ее задачи?
     Пытаясь ответить на этот вопрос профессор Сидоров приходит к выводу, что иллюстрация может не быть связанной с текстом что

          "искусство иллюстрации становится неожиданно близким иному большому искусству: театру (!), от которого также требовали раньше зависимости от литературы. Как и театр, изобразительная иллюстрация, есть искусство имеющее все права на то, чтобы быть самостоятельным (?!).

     Но профессор Сидоров тут же спохватывается. Как так не связано с текстом? Как так самостоятельна? А куда девалось "перекличка"? Запахло старым эстетическим ладаном. И профессор Сидоров улыбаясь успокаивает, - он пошутил

          "Книгой рожденная к книге возвращается иллюстрация... Изобразительное искуство если оно хочет быть честным должно подчинить себя логике книжной формы."

     Не знаю, хочет или не хочет быть честным изобразительное искусство, но если профессор Сидоров хочет быть честным, он признается что в этом пункте он запутался безнадежно и как ему быть с иллюстрацией решительно не знает. Чи она самостоятельна, чи нет.
     Для нас производственников здесь никакого затруднения нет. Все зависит от характера издания. Есть книги, в которых иллюстрация не только самостоятельна, но играет главную роль (монография о художнике, детские книжки с картинками), где весь текст служит только объяснением. Есть книги где иллюстрации столь же важны как текст (научные, путешествия); и есть такие, где иллюстрация играет только роль добавления к тексту, платного приложения.
     Но профессор Сидоров укажет, что первые два типа иллюстрированных изданий его не интересуют, а интересует только третий, тот, где иллюстрации специально делаются к тексту и что тут то вот и возникает вопрос, как их делать, - считаясь с текстом или не считаясь?
     Считаясь с читателем, скажем мы, повторяя уже сказанное относительно обложки.

стр. 101

     Делая иллюстрации к Пушкину, толковый художник прежде всего осведомится для кого предназначено это издание и сообразуясь с читательским кругом, приступит к своей работе. А то, про что спрашивает профессор Сидоров, никакого отношения к книжной иллюстрации не имеет, а относится целиком к "станковой графике": - должен ли художник, рисуя на литературные темы, близко держаться текста или может от него отступить?
     Так как проблемы станкового искусства нас ни в какой мере не интересуют, мы уклонимся от ответа на этот не идущий к делу вопрос.
     В заключение маленькая, но необычайно характерная деталь.

          "На иллюстрацию надо - хочется - порою заставить смотреть читателя текста. Сделать это абсолютно неизбежным можно только одним путем: слить иллюстрацию с буквой так, чтобы не знали мы где кончается одно, где начинается другое (!)".

     Вот именно: - слить так, чтобы слилось все в одно декоративное целое, в один сплошной узор, чтобы не знать где кончается одно, где начинается другое, отодвинуть книгу на такое расстояние, чтобы нельзя было прочесть, уйти в другую комнату и оставить текст, обложку, виньетки, заставки и иллюстрации перекликаться друг с другом в уютных книжных шкафах, за стеклянной стеной, ограждающей их от покупателя, читателя, и прочего плебса.
     Если вы думаете, что профессор Сидоров не знает, куда ведет такое искусство книги - вы очень ошибетесь. Он прекрасно знает. Вот что он говорит по этому поводу:

          "Любовь к книге, "библиофилия", которая порою вырождается в "библиоманию", как это ни странно, ведет зачастую к явлениям и взглядам, в корне противоположным первичной цели печатного искуства. Так, друзьям моим, библиофилам, нечего закрывать глаза на то, что мы любим книгу совсем иррационально, не думая о ценности ее содержания, любим ее за ее красоту, редкость или за те ассоциативные связи, которыми она порою богата. - Помилуйте эту книгу, этот вот самый экземпляр моей библиотеки держал в руках Пушкин! Вот пометы его на полях. Книга самая ничтожная может так стать своеобразным фетишем. - А книга "красивая". Вот она - в безукоризненом "любительском" переплете, с гравюрами, чистенькая, нетронутая - да разве я позволю, например, дать ее кому либо на прочтение. Разве я стану вообще... ее читать сам. От чтения, самого процесса разворачивания и перелистывания книги, она ведь неизбежно теряет этот свой нетронутый вид. Да я ее лучше спрячу под десять обложек и переплетов, вложу в одинадцать коробок, буду из глубин шкафа вынимать только для редкого показывания таким же библиофилам. И все, что мы здесь описываем, есть явление самое распространенное. Порою даже задумываешься: кто же истинный друг книги - читатель или этот ее собственник. Так диаметрально противоположными оказываются их интересы".

     Браво! Еще бросок и нашего полку (производственников) прибыло.

стр. 102

     Нет, сорвалось!

          "Это отношение к книге как к неживому предмету, который можно взять в руки, полистать, посмотреть но не больше, есть отношение своеобразно (?) оправданное. Именно оно выдвинуло в книге сторону ее профессионального мастерства, именно оно ведет к созданиям музеев книги где, положенные в стеклянных витринах старые книги, которые никто все равно не стал бы читать, выполняют свою иную роль - учить делателя новой книги его искусству (?!).

     Воистину, конец венчает дело.
     Учиться книжному искусству по книгам, которых никто не читает!
     Бедный читатель!

     VI.

     Профессор Сидоров не одинок. Он принадлежит к многочисленной группе "услужливых эстетов", которые верно учуяв, что художество взяло курс на производство, спешат предложить свои услуги "по художественному оформлению" производственных изделий.
     Полные профаны в производственной логике, они подходят к этому художественному оформлению со всем запасом старых "станковых" навыков, только внешне переименовывая старые термины на модный производственный лад.
     Так часто упоминаемые "конструкция, конструктивность" ничто иное как давно известные "художественная композиция, компановка", ничего общего не имеющие с нашей производственной конструкцией, означающей целесообразное построение вещей.
     "Логика материала" - та же "эстетическая выразительность материала" приводящая к любованию вещью как таковой, вне ее утилитарного значения. Не даром ставит профессор Сидоров в пример книжникам средневековых калиграфов.

          Чьи рукописи и по сей час доставляют нам одним своим видом самое настоящее художественное наслаждение.

     Услужливый эстет не идет на завод, не вливается в производственный процесс, - он тянет завод к себе, в мастерскую, в круг своих эстетических традиций. "Книга как и всякое произведение искусства" - вот его подход к делу. Эстет не может опуститься "в низины" производственного труда, - какой же он был бы тогда эстет? - он пытается

стр. 103

"облагородить" производство, поднять его до "высот чистого искусства". Только при таком условии мыслит он свое участие в работе над производственными изделиями.
     Результат его деятельности печален. Производству он не нужен, более того, вреден. А чистое искусство, которое он хочет оживить производственным "духом", от этого духа только еще скорей скончается. В этом пожалуй, его историческая роль.
     Но упаси вас Маркс принять его "тектонические" разглагольствования за чистую производственную монету.

     ТРИБУНА ЛЕФА.

     ЗАДАЮЩИМ ВОПРОСЫ

     Вопросы футуризма и Левого Фронта Искусств интересуют многих.
     Недоумения и неясности требуют пояснений.
     Записки, и подаваемые на диспутах о футуризме, и еще не поданные, должны получить ответ.
     На трибуне ЛЕФА идет перманентный митинг о левом фронте искусства.
     Товарищи - подавайте записки
     Ответы - с трибуны ЛЕФА.

home