стр. 162

     Николай Тарабукин.

     С. МАКОВСКИЙ. ПОСЛЕДНИЕ ИТОГИ ЖИВОПИСИ.

     Русское универсальное издательство. Берлин, 1922 г. 168 стр. 80.

     Бывший редактор снобистического "Аполлона", а ныне эмигрант, брызжущий слюной бессильной ненависти по поводу "наших пронзенных большевизмом дней" (164 стр.), издал в Берлине эту знаменательную во всех смыслах книжку. Начиная с буквы "ять", пестрящей на страницах текста - до "надгробного плача" над "несчастной Россией" (145 стр.), стаи эмигрантской России ощетинился в ней всей злобой выкинутых жизнью за борт людей.
     От первой до последней страницы стон стоит от измывательства над современной живописью и обвинениями ее в "дикарстве", "варварстве",

стр. 163

"невежестве" (стр. 140) и "душевной болезни", (стр. 148), "дивизионизме" и "вивисекции" плоти искусства, убийстве "духовности", "красоты", "человечности", "погружении в материальность" (94 стр.), "вещепоклонстве", "интернационализме" (113 - 155 стр.), и отрыве от национальной почвы, отсутствии единственно мыслимого для искусства удобрения "в душе народной" и т. д. и все это с историческими "шаманскими" выкриками и с призывом старых колдунов, гадателей на чортовской гуще Бердяева, Булгакова, Чулкова.
     Словно долго скрытый и годами назревший нарыв прорвался и более чем на полуторасотне страниц обдает читающего зловонной жидкостью. Издевка "над устремленностью" - кубо-футуристского варварства навстречу глубочайшим и тончайшим вопросам разума" (стр. 130), над "ворожбой и четвертым измерением", над "фактурным пуризмом", являющим признак "поразительного обеднения, бессилия художественной эмоции" (117), - перемежается с застарелой, лишенной новизны и остроумия, иронией над "подборами материалов" из жести, клочков газетной бумаги, гипса, стекла, опилок, проволоки в контр-рельефах. Ядовитая слюна ненависти по поводу "разрушителей духовностей" и "человечности" сменяется плачем над ушедшей "красотой", над невозможностью гурмански и снобистически отнестись к нынешней "картине", отчаянием и испугом, что "над поверженным Аполлоном торжествует готентотская Венера", "обросший шерстью человекоподобный пращур выглянул из мглы столетий, и его хитрый полуобезьяний глаз злорадно усмехнулся" (стр. 152).
     Придя в полное отчаяние, Маковский - в противовес целому ряду наших "художественных критиков", верящих, или по крайней мере стремящихся прежде всего, себя убедить в том, что они верят, в "возрождение" какой-то "Картины" с большой буквы или в какое-то "монументальное искусство", - на последних страницах своей книжки признается: человечество перешло в ту фазу бытия, когда изобретательное искусство ему не нужно, когда потребность в зрительной эстетике ушла из обихода" (161). Большего варварства и большего пугала нежели коммунизм и интернационал для Маковского не существует. "Коммунистическое устроение жизни и то, что мы называем искусством, - понятия не совместимые. Живопись должна погибнуть, или осуществиться Третий Интернационал" (165).
     Космополитизм современной культуры, проникший в искусство, оторвавший его от национальных истоков, - вот корень всяческого зла и гибели художественного творчества. "Цивилизованные папуасы", сюсюкает брезгливый эстет, распространили заразу повсеместно. Зараза обошла все страны. И везде итог один. Ничего в этой живописи не осталось, ни от отечественной преемственности, ни от народного колорита, - плачется эстет - в ней как бы осуществился космополитизм сознательного дикарства. Языки смешались, национальные особенности сгладились. Все племена залепетали на одичалом "воляцюке" (стр. 143).
     Из-под маски эстетической косности и доктринерства постоянно выглядывает иногда слишком знакомый современности, лик общественно политической реакции. Характерны эти, все чаще рождающиеся, совпадения, гласящие о гибели искусства. Об этом провозглашают трубными голосами шпенглерианство, фашизм, ныне со страниц книги Маковского о том же мы слышим из уст "аполитичного", "чистого" эстета. И наступило время присмотреться более внимательно не к конечным выводам, а к исходным началам подобных умозаключений, и в них вскрыть глубочайшую, ни в единой точке не соприкасающуюся пропасть между русскими "производственниками", констатирующими факт смерти искусства, опираясь на передовую социально политическую базу современности и реакционнейшим по всем пунктам "эстетством", аппологетом которого выступает Маковский, драпирующийся в овечью шкуру "чистой эстетики", но постоянно выпускающий когти социально-политического врага.