стр. 47

     Т. Гриц.

     ДОБРОКАЧЕСТВЕННАЯ ПРОДУКЦИЯ.

     (К. С. Еремеев, "Пламя". Эпизоды октябрьских дней Изд. "Федерация", Москва, 1928 г., стр. 232, ц. 2 р., в переплете 2 р. 30 к.)
     Леф стоит не за всякие мемуары.
     Мемуары пишутся в разных стилях: Болотов писал их по Лесажу, Жихарев - по Стерну, а Горький - воспоминания о Л. Толстом - приемами В. В. Розанова.
     Рамки традиционной стилистической системы изгибают, деформируют факты, подчиняют их своим законам, особенно в отношении семантики. Поэтому мы стоим за такую подачу материала, которая бы менее всего его искажала.
     Метод, за который мы боремся, не равен простому стенографированию, так как в последнем случае факты выстригаются под гребенку, исчезает их разнозначимость, противопоставленность, притупляется их функциональное острие. Поэтому новые фактограммы (дневники, мемуары, записные книжки, биоинтервью) должны строиться особыми методами селекции и монтажа материала, методами, которые вырабатываются не в беллетристике, а в журналах, газетах, в дневниках путешественников, в трудах по этнографии и социологии.
     На пути к такой фактографической прозе стоит "Пламя" Еремеева. Это - запись октябрьских событий, главным образом гражданских боев в Ленинграде, и затем описание похода на помощь восставшей Москве.
     Недостатком книги Еремеева является то, что автор во многих случаях описывает не отдельные конкретные факты, могущие попасть в поле зрения наблюдателя, а общие контуры событий, контуры до некоторой степени абстрагированные и известные читателю из общих трудов по истории Октябрьской революции. Этот отход от конкретности особенно чувствуется в главе "На фронте перед Октябрем".
     Значительно лучше выходят у Еремеева те места, где он суживает поле своего наблюдения и записывает отдельные мелкие эпизоды. Разговоры солдат на фронте, отношение их к надвигающимся событиям, описание боев под Пулковом - значительно лучше и ценнее, чем схематические рассуждения о магистральных движениях Октября.
     Еремеев рассказывает, например, как после октябрьских событий он зашел в чайную и разговорился с хозяином, религиозным черносотенцем. Язык последнего необычайно колоритен, и весь этот эпизод, отмечая быстроту рождения фольклора, доходит до читателя своей конкретностью.
     Кстати, в языке своем Еремеев полярен орнаменталистам, воспитавшимся на культуре стиха.
     Еремеев пользуется минимальным количеством метафор, метонимий и других средств "украшенной" прозы.
     Язык его лаконичен и деловит, как оперативная сводка.
     Книга Еремеева - на пути к нужной нам очерковой прозе.