ВОИН «СТАРОГО ВРЕМЕНИ»: ОБРАЗЫ
ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ НИКОЛАЯ НИКОЛАЕВИЧА
В ГОДЫ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

БОРИС КОЛОНИЦКИЙ

Великий князь Николай Николаевич (1856–1929), главнокомандующий войсками гвардии и Петербургского военного округа, был назначен Верховным главнокомандующим русскими армиями 20 июля 1914 г. «Положение о полевом управлении войсками в военное время» предоставляло ему огромную власть.

Портреты седеющего генерала от кавалерии, необычайно высокого (его рост составлял 198 см), с суровым, решительным лицом, замелькали в газетах. Они печатались и в виде открыток, лубков. Назначение великого князя на высокий пост оживленно обсуждалось и комментировалось в разных слоях общества.

Наряду с казаком Крючковым, летчиком Нестеровым, генералами Радко-Дмитриевым, Брусиловым и Рузским Верховный стал одним из главных героев патриотической пропаганды.

В стихотворении С. А. Касаткина Николай Николаевич описывается так:

Ты родины святой могучая опора,
Защита крепкая семей и очагов,
Ты ужас для того, на ком клеймо позора;
Ты грозный бич судьбы, зазнавшихся врагов¹.

Военная пропаганда рисовала великого князя как замечательного полководца. Справедливость таких оценок подтверждалась, казалось бы, высокими наградами, которые он получил. Император наградил его орденом Св. Георгия 3-й степени «в воздаяние мужества, решительности и непреклонной настойчивости  297 | 298  в проведении планов военных действий, покрывших неувядаемой славой русское оружие».

Награждение великого князя был оперативно учтено производителями почтовых открыток. В одном случае они использовали его старый портрет, добавив к нему орден Св. Георгия 3-й степени.

Российского Верховного восславляли и лидеры союзников. Британский военный министр лорд Китченер преждевременно утверждал, что в Восточной Пруссии русские войска «под доблестным руководством великого князя Николая Николаевича одержали блестящую победу огромного стратегического значения для общего хода кампании». Лорд Бальфур пошел еще дальше, заявив, что

Николай Николаевич займет в истории место как великий организатор и великий стратег. Нынешняя война явила не только военный гений нации, но также и военный гений великого князя Николая Николаевича².

В конце 1914 г. Московский университет единогласно избрал Верховного в свои почетные члены. Президент Французской республики пожаловал великому князю медаль за военное отличие (до этого единственным иностранным генералом, удостоенным этой высокой награды, был бельгийский король Альберт)³.

После того как русские войска взяли австрийскую крепость Перемышль, великий князь 9 марта был награжден орденом Св. Георгия 2-й степени. Вскоре появились и почтовые открытки, изображающие его в полной парадной форме с эполетами и тремя орденами св. Георгия⁴.

Верховный был избран почетным членом Петроградского и Киевского университетов. Профессора последнего учебного заведения привели особую мотивировку:

Судьба Лувена с его старинным университетом красноречиво говорит, какая участь ожидала Киевский университет, если бы Киев хотя на короткое время оказался во власти австро-германских полчищ. Если Киевский университет продолжает мирно существовать и непрерывно функционировать, то в этом он обязан доблести  298 | 299  нашей армии и несравненному искусству ее Верховного командования.

Военно-медицинская академия также избрала великого князя почетным членом⁵.

Немалая часть общественного мнения считала именно Верховного главным организатором победы, в газетах печатались его портреты. Земский съезд назвал великого князя «славным былинным богатырем»⁶.

О полководческом мастерстве популярного главнокомандующего сообщали и в частной корреспонденции. Некий житель Москвы писал своему костромскому корреспонденту:

Поздравляю вас со взятием Перемышля, тем более ценным, что оно, благодаря мудрости Великого Князя, совершилось без кровопролития, почти без жертв. Сознавая мощь и величие России, Великий Князь не торопился, зная, что все придет само собою⁷.

Впрочем, обилие наград, сыпавшихся на великого князя, вызывало порой иронические комментарии. В марте 1915 г. в одном из сел Семиреченской области в деревенской лавке крестьяне обсуждали военное положение. Один из поклонников Верховного заявил:

Защитником России является великий князь Николай Николаевич, у которого орденов будет гораздо больше, чем у Кутузова, увешанного ими, так что Великому Князю некуда будет их повесить.

54-летний крестьянин К. А. Турапин заметил: «Если не будет места на груди, то Великий Князь может их повесить на ……». За эти слова он и был привлечен к ответственности. Правда, на следствии Турапин свою вину отрицал, хотя и признавал, что произнес слова: «Куда же Он будет их вешать, сзади что ли?»⁸

В апреле император и верховный главнокомандующий посетили занятые австро-венгерские территории, в т. ч. Львов и Перемышль. В конце визита великий князь был удостоен новой награды. В высочайшем рескрипте на его имя отмечалось:

Неуклонно следуя предначертаниям Моим, ведущим к осуществлению славных заветов наших доблестных предков — освобождения славянства от ига вражеского <…> жалую Вам при сем  299 | 300  препровождаемую Георгиевскую саблю, бриллиантами украшенную, с надписью: «За освобождение Червонной Руси».

Об исключительном характере этой награды сообщала печать, приводились соответствующие исторические справки⁹.

Культ Верховного создавался высшей властью. Император, щедро награждая дядю, вносил немалый вклад в создание этого культа. Но одновременно культ полководца создавался и снизу, изображения великого князя получили самое широкое распространение. Его образы стали востребованным, а потому и весьма выгодным товаром.

Производители открыток и литографий с портретами Николая Николаевича использовали довоенные фотографии, гравюры, живописные портреты. На них, как правило, он изображался в пышной парадной форме кавалерийского генерала.

Первое известное нам оскорбление великого князя в годы Первой мировой войны и было связано с приобретением его портрета. Владелец писчебумажного магазина на станции Бежица 27-летний Р. Я. Трейман (эстонец, из крестьян Лифляндской губернии) 30 августа 1914 г., предлагая двум покупательницам литографированный портрет, неосторожно заметил: «Правда ли, Он на дурака похож?» Возмущенные дамы донесли на Треймана. Последний пытался объяснить, что он имел в виду лишь плохое исполнение литографии. Это не помогло, он был приговорен к шести месяцам заключения в крепости¹⁰. (Показателен суровой приговор, вынесенный по этому делу: обычно обвиняемые в оскорблении членов императорской семьи отделывались меньшими сроками.)

И позднее люди приобретали портреты популярного великого князя и вешали их в своих домах, иногда рядом с иконами. Из Московской губернии в мае 1915 г. сообщали: «Очень популярен Николай Николаевич и в каждой хате есть Его портрет»¹¹.

Правда, порой эти портреты вновь создавали повод для оскорбления военачальника гостями дома и последующего возбуждения уголовного дела: «Дурака повесил к образам, Ему место за порогом» (в преступлении, совершенном в декабре 1915 г., обвинялся 39-летний грамотный крестьянин Пензенской  300 | 301  губернии)¹². Однако само это дело подтверждает факт приобретения портретов популярного военачальника крестьянами. Показательно, что хозяева дома сразу же донесли на человека, оскорбившего портрет.

В ходе войны возрастает популярность великого князя в крестьянской среде. Житель Саратовской губернии сообщал в частном письме в августе 1915 г.:

Николая Николаевича деревня любит и полна к нему безграничным доверием. Когда заговорят о нем, то после беседы добавляют: «Сохрани Его Господь». Я радуюсь тому, что во главе армии такой человек, Которого любят и уважают все, кому дороги интересы нашей родины¹³.

Нам неизвестно, какие именно портреты стали причиной осуждения Треймана и других людей, обвиненных в оскорблении великого князя.

Нередко на фотографиях он изображался в кавалерийской форме, порой — в парадном гусарском мундире. Подобные образы Верховного напоминали генералов XIX в., в условиях Первой мировой войны они выглядели довольно старомодно. Однако подобные устаревшие образцы репрезентации полководца пользовались спросом.

Некоторые портреты выглядели еще более старомодными. На одном из плакатов Верховный, в живописной гусарской форме, изображен скачущим на коне по полю битвы. Конь буквально перескакивает через трупы и тела раненых. За великим князем также изображен всадник со штандартом¹⁴.

Еще более впечатляет почтовая открытка, изданная общиной Св. Евгении. На ней изображена литография работы Н. Кадушина. Великий князь на поле битвы, в парадном красном мундире, с эполетами, орденской лентой св. Андрея Первозванного, в высокой меховой шапке, он вздыбил белого коня. Всадник изображен на фоне походного шатра со штандартом. Над великим князем парит двуглавый орел, зажавший в когтях молнии и меч, на мече можно разобрать надпись: «С нами Бог!» Изображение помещено в рамку, которая образована венками, перевитыми Георгиевскими лентами. Вверху  301 | 302  помещена великокняжеская корона, внизу — герб дома Романовых на фоне пик¹⁵.

Можно предположить, что Н. Кадушин использовал, добавив некоторые детали (двуглавый орел, рамка), репродукцию акварели Г. Нарбута, украшавшую обложку журнала «Лукоморье» за 7 ноября 1914 г. (номер 26).

Так вполне мог бы быть изображен полководец эпохи наполеоновских войн.

Для художников подобное изображение полководца могло быть эстетской игрой «в старину». Но и сам Верховный не прилагал, похоже, никаких усилий, чтобы модернизировать свой образ. Глядя на официальные его снимки, сделанные уже в годы войны, нельзя подумать о том, что это военачальник эпохи войны ХХ в. Кавалерийский генерал в гусарской форме олицетворял героическое прошлое. Тяжелая артиллерия и бронеавтомобили, пулеметы и колючая проволока, аэропланы и подводные лодки не использовались как фон для его изображений.

Но немалая часть российского общества была рада видеть генерала, скачущего на лихом скакуне впереди масс атакующей кавалерии. Первый лубок, выпущенный после начала войны, изображал лихую атаку казаков на прусских драгун (он продавался уже в первых числах августа 1914 г.). Корреспондент журнала «Огонек» отмечал фантастичность этого изображения, однако именно такие образы войны были востребованы¹⁶.

На других картинах русские солдаты успешно боролись с самыми современными видами оружия, сбивая самолеты и цеппелины. Показателен плакат «Охота казаков за немецким аэропланами», выпущенный московским издательством И. М. Машистова в начале 1915 г. Изображение довольно реалистично, казаки выглядят необычайно довольными, у зрителя могло создастся впечатление, что охота на самолет была успешной. В журнале «Лукоморье» за 17 октября 1914 г. также появился рисунок, изображающий скачущих казаков, стреляющих по улетающему аэроплану. А ранее, в номере за 10 октября была опубликована репродукция рисунка И. Владимирова «Подстреленный аэроплан». Конные казаки подъезжают  302 | 303  к подбитому самолету, пилот которого поднимает руки вверх. Очевидно, и в этом случае падение воздушного корабля могло объясняться зрителями как результат молодецкой стрельбы лихих донцов. Рисунок был опубликован почти одновременно в двух столичных еженедельниках — «Лукоморье» и «Ниве». При этом подпись к публикации в «Ниве» не оставляла никаких сомнений: «Германский аэроплан, подбитый и взятый в плен казаками»¹⁷. Разумеется, выпускалось немало «лубков», на которых российские селяне и селянки «сбивали» вражеские дирижабли и аэропланы. Но упомянутые изображения претендовали на некоторую реалистичность¹⁸.

Такой подход получил в начале войны известное распространение. Личный героизм русских солдат, готовых встретиться с врагом лицом к лицу, в рукопашном бою, противопоставлялся поведению противника, который «прятался» за достижения современной техники, избегая «настоящего» рукопашного боя¹⁹. Даже в 1916 г. появлялись тексты, в которых «русский дух» противопоставлялся «немецкой технике»²⁰.

Старомодные образы полководцев ушедшего века в таком контексте были востребованы. Показательно, что авторы популярных картинок еще более усиливали старомодность образа верховного главнокомандующего. Да и сам великий князь строил свой образ представителя «старого времени», воина сурового, но благородного, грозного «рыцаря». Внук Николая I, родившийся вскоре после его смерти, ориентировался на образцы царствования деда. В годы мировой войны он нередко говорил сослуживцам: «Я родился после смерти Императора Николая Павловича, — и все воспитание мое прошло в традициях того времени, в числе которых одной из главных и едва ли не наиболее существенной являлось повиновение»²¹.

Правда, некоторые сторонники великого князя стремились осовременить его образ. Так, популярностью пользовался фотомонтаж, опубликованный уже в середине августа 1914 г. в «Синем журнале»: художник поместил популярный портрет сидящего великого князя на фон большой карты Восточной Европы²². Это создавало образ стратега, занятого сложной штабной работой и, одновременно, образ защитника родины.  303 | 304  Правда, о лихом кавалерийском прошлом великого князя напоминали его гусарские сапоги. Удачный фотомонтаж перепечатывался и в других изданиях.

Образ Верховного невозможно представить без слухов о его воинских подвигах. Генерал Ю. Н. Данилов, генерал-квартирмейстер Ставки, вспоминал:

Не раз приходилось слышать легендарные рассказы, создававшиеся о великом князе в рядах армии. В воображении солдат и даже рядового офицерства, он всегда появлялся в наиболее опасных местах боя, привозил в своем поезде не достававшие войскам снаряды и патроны, «разносил» неспособных генералов и строго следил за солдатским благополучием. И всегда и всюду он являлся защитником интересов армии, а в пределах последней — «серой солдатской шинели»²³.

К теме слухов о Верховном его биограф возвращается вновь и вновь:

В военное время войска видели Великого Князя мало: обязанности Верховного Главнокомандующего не отпускали его надолго из Ставки. Но солдатское воображение требовало его присутствия среди войск. И вот создаются рассказы и легенды. Его рисуют народным богатырем, всюду поспевавшим к наиболее опасным местам на помощь, всюду пресекавшим зло и водворявшим порядок. Одни его видели бесстрашно обходившим окопы во время усиленного обстреливания неприятельским огнем, другие видели его тонкую высокую фигуру, лично направляющим войсковые цепи в атаку и им дающим боевые задания; в артиллерии — ходили рассказы, как он сам, в своем поезде, доставлял на ближайшую станцию недостающие боевые припасы; в тылах — распространялись сведения, как он строго выговаривал интенданту за недостаток столь желанного для русского солдатского желудка белого хлеба; в штабах — как он разносил начальников за плохо составленную диспозицию, наконец, в глубоком тылу — ходили рассказы, что на вопрос Императора, наклонившегося над географической картой: «Где противник?» он, якобы, отвечал: «в двух шагах позади», намекая своим ответом на министра, стоявшего за Императором!²⁴

О подобных слухах писал и Г. Шавельский, протопресвитер военного духовенства, находившийся в Ставке:  304 | 305 

В войсках авторитет великого князя был необыкновенно высок. Из офицеров — одни превозносили его за понимание военного дела, за глазомер и быстроту ума, другие — дрожали от одного его вида. В солдатской массе он был олицетворением мужества, верности долгу и правосудия. С самого начала стали ходить разнообразные легенды о великом князе: «Великий князь бьет виновных генералов, срывает с них погоны, предает суду» и т. д. Молва при этом называла имена «пострадавших» генералов, у которых были сорваны погоны (например, генерала Артамонова — командира первого корпуса, печального героя Сольдау), биты физиономии и т. п. «Очевидцы» рассказывали, что они своими глазами видели великого князя в окопах под пулями. Один офицер с клятвой уверял меня, что он «своими глазами» видел великого князя в окопах, и я не смог уверить его, что этого не было. Григорию Распутину, пожелавшему приехать в Ставку, великий князь будто бы телеграфировал: «Приезжай — повешу» и т. д. Такие легенды росли, плодились независимо от фактов, от данных и от поводов, просто на почве укоренившегося представления о «строго-строгом» воинственном князе²⁵.

Память не подвела мемуаристов. Уже в ноябре 1914 г. современники фиксируют появление анекдотов о Николае Николаевиче — решительном, быстром в расправе, жестоком, но справедливом²⁶.

О всевозможных — героизирующих великого князя —слухах сообщалось и в корреспонденции современников. Некий москвич писал в апреле 1915 г. Карпинскому, находившемуся в Женеве:

Личность Главнокомандующего чрезвычайно популярна; она окружена легендами, в которые народ одевает свое перед ним преклонение и восторг²⁷.

В слухах великий князь необычайно динамичен, решителен и жесток. Он суров к нерадивым начальникам и заботлив по отношению к простым солдатам. Житель Нежина сообщал своему корреспонденту в январе 1915 г.:

Относительно Верховного Главнокомандующего слышал от многих участников сражений и очевидцев, что Он человек очень  305 | 306  строгий к начальству, а нижним чинам отец, почему солдаты и говорят: «Наш Николай Николаевич»…²⁸

В слухах Верховный стремительно передвигается по фронту, появляясь в самых неожиданных местах, срывает с виновных офицеров погоны, бьет их, а то и лично казнит предателей прямо на месте. Неудивительно, что, согласно слухам, среди жертв его праведного гнева особенно много генералов и офицеров с немецкими фамилиями. Некий поляк писал в конце 1914 г. своему соотечественнику, жившему в Московской губернии: «Здесь говорят, что Великий князь не снимает руки с темляка, так как ему часто приходится бить палкой офицеров»²⁹.

Простолюдины полагали, что под горячую руку Верховного попадали и особы более высокого ранга. Некий столичный извозчик заявлял в конце 1914 г.: «Россию спасает, жесток, генералов бьет. Спаси его, Господи!»³⁰

Иногда в слухах Верховный прямо на месте круто расправляется с предателями, не ограничиваясь уже только избиением. Рядовой солдат Р. П. Петрукович писал в марте 1915 г.:

Германцы наступали с трех сторон на нашу крепость Осовец, повредили два форта, и крепость уже готова была сдаться, как приехал Верховный главнокомандующий, зарубил шашкой коменданта, начал сам командовать, и немцы не только были отбиты, но было взято в плен два неприятельских корпуса и <…> тяжелых орудий.

На выписке из письма имеется ироническая пометка военного цензора: «Здорово! Вот так пишется история!»³¹

Похожая характеристика великого князя содержится в уже цитировавшемся письме некоего киевлянина, написанном в конце 1914 г.:

Приезжал адъютант Николая Николаевича и рассказывал следующее про него. Главнокомандующий (дядя Александра III) человек пожилых лет, с большой сединой, громадного роста и силы. С крайним недоверием относится ко всем, в особенности с нерусской фамилией, чуть не понравился доклад — выгоняет вон генерала из квартиры, чуть заподозрил — срывает погоны,  306 | 307  бьет кулаками по лицу их. Дошли до него агентские слухи, что комендант хочет сдать крепость Новогеоргиевск (одна из лучших у нас — первоклассная), сейчас переоделся, на автомобиле промчался между своим и неприятельским фронтом, является в крепость и моментально собственноручно убивает его наповал из револьвера. Когда немцы подходили к Варшаве, был у них военный совет, решили сдать Варшаву; когда стали расходиться, он шепнул генералам с русскими фамилиями — драться до последней возможности и удержать за собою польскую столицу. Вести войну на огромном фронте в 500 верст с таким серьезным противником как немец может полководец с недюжинным умом и волей. Благоприятный конец войны в весьма значительной степени будет обязан ему. Не чета Куропаткину с его долготерпеливой политикой. И в частной жизни, и в своем имении под Тулой он отличается не менее размашистым кулаком³².

Автор ссылается на якобы «авторитетный» источник — самого «адъютанта» Верховного, но путает даже родственные отношения в семье Романовых. Показательна повторяющаяся история о героическом спасении русской крепости, правда, меняется ее название, а изменник уже не зарублен шашкой, а застрелен из револьвера.

Впрочем, о легендарной суровости полководца в годы войны открыто писала и дружественная ему печать:

Верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич весьма популярен среди наших казаков. В их глазах он является легендарным народным вождем-героем, его правдивость, честность, смелый открытый характер и строгость к нерадивым и изменникам создали целые легенды³³.

Некоторые слухи, очевидно, стали основой для сюжетов рассказов. Герой одного из них, солдат-часовой, не узнал Верховного, и отказывался пропустить его, так как он не имел пропуска. За это суровый великий князь похвалил дисциплинированного солдата, который впоследствии весьма огорчался, что допустил непростительную ошибку в титуловании: «<…> а я, значит, Их Императорское Высочество обзывал вашим высокопревосходительством — кровь даже в жилах стынет, как вспомню»³⁴.  307 | 308 

Особое место занимали слухи о конфликте Верховного и Распутина (о чем упоминалось в цитировавшихся уже воспоминаниях Шавельского). Рассказывали, что «старец» пожелал посетить Ставку. Якобы он даже послал великому князю Николаю Николаевичу лаконичную телеграмму: «Приеду. Утешу». Передавали, что телеграфный ответ Верховного звучал так: «Приезжай. Повешу»³⁵.

Некая жительница Томска сообщала в августе 1915 г. члену Государственной думы А. С. Суханову о сцене на борту парохода, направлявшегося в Тобольск. Среди пассажиров был и Распутин. Публика развлекалась тем, что расспрашивала пьяного «старца»: «А как Гриша тебя Николай Николаевич принимал?» В ответ «Гриша» сердито бормотал: «Не был я там, ничего не знаю»³⁶. Можно предположить, что слух о «телеграмме» со временем превратился в слух о каком-то позорном наказании, которому грозный великий князь якобы подверг Распутина.

На фронте многие военнослужащие боготворили Верховного. Солдат, находившийся в действующей армии, сообщал своему корреспонденту в феврале 1915 г.:

Ты не удивляйся, что все так хорошо устроено. Это все Великий Князь, который стал у нас вторым Суворовым. Мы Ему верим и свою жизнь вручаем, смело в Его руки. Он много сделал и сделает³⁷.

Другой военнослужащий писал с фронта в марте: «Николая Николаевича чуть не обожают»³⁸.

И в тылу великий князь был необычайно популярен. Некий житель Петрограда писал в январе 1915 г. в частном письме:

Имея такого талантливого, серьезного и строгого Главнокомандующего и таких доблестных помощников как Иванов, Рузский, Брусилов, Радко Дмитриев, Лечицкий и т. д., — мы не можем не победить³⁹.

В этом случае Верховный окружен созвездием блестящих генералов. В других ситуациях подчеркивается его уникальное полководческое мастерство: «Приходится еще удивляться тому, как еще Верховный Главнокомандующий сдерживает такой  308 | 309  натиск Немцев. Не будь Его, Немцы уже давно были бы в Москве, и Россия после войны воздаст Ему должное», — писал житель Московской губернии в январе 1915 г. Исключительную роль великого князя выделял и рядовой солдат, находившийся на фронте:

Все наши победы только и достались нам благодаря отрезвлению страны и назначению Верховным Главнокомандующим Николая Николаевича, которого мы, солдаты, все любим за его правду и стойкость⁴⁰.

Упоминаемые открытки и литографии могли подтверждать слухи о личной храбрости великого князя, проявлявшейся им на поле боя. Некоторые же подписи к фотографиям, печатавшимся в виде открыток, прямо дезориентировали потребителя. Так, подпись к открытке, выпущенной издательством Д. Хромова и М. Бахраха в 1914 г., гласила: «Его императорское высочество великий князь Николай Николаевич и Свиты Его Величества генерал-майор Воейков на позиции». Та же подпись сопровождала и фотографию, опубликованную в журнале «Огонек»⁴¹. Но этот снимок был сделан в Ставке.

Дезориентировала читателя и подпись к фотографии К. Буллы: «Его Императорское Высочество Верховный Главнокомандующий Великий Князь Николай Николаевич изволит осматривать позиции»⁴². В действительности воспроизводился снимок, сделанный до войны на маневрах.

Великий князь был необычайно осторожен, порой чрезмерно осторожен. Он даже противодействовал стремлениям своих сотрудников, желавших чаще показывать полководца войскам. Протопресвитер военного и морского духовенства вспоминал:

Как уже говорил я, легендарная слава Верховного росла помимо его воли, иногда и независимо от его действий. Было бы безумием с нашей стороны ослаблять ее. Вера армии и народа в вождя — первый залог успеха, — так рассуждали мы. Для поддержания и закрепления такой веры необходимо было личное, живое общение Верховного с войсками; нужно было, чтобы великий князь чаще появлялся среди войск, а последние чаще видели его, слышали его живое слово, чувствовали его близость к ним. Я лично был решительным сторонником, чтобы Верховный изредка  309 | 310  заглядывал и в окопы. <…> Но все мы сходились в одном, что великий князь должен выезжать из Ставки ближе к войскам и фронту. По этому поводу я раз беседовал с начальником Штаба. Последний согласился со мною, говорил затем с самим Верховным, но тот упорно отклонял всякие поездки.

Лишь позднее настойчивым чинам ставки удалось организовать несколько поездок великого князя в войска. Шавельский, весьма положительно относившийся к главнокомандующему, писал, однако, что решимость того пропадала там, где ему лично начинала угрожать серьезная опасность. Он «до крайности оберегал свой покой и здоровье; на автомобиле он делал не более 25 верст в час, опасаясь несчастья; он ни разу не выехал на фронт дальше ставок Главнокомандующих, боясь шальной пули…»⁴³

Великий князь воспринимался прежде всего как военный вождь, но порой образ грозного правителя, жестокого к верхам, но милостивого к низам, проецировался и на гражданскую жизнь. Так, с именем «строгого, но справедливого» великого князя были связаны слухи об освобождении от тягостных платежей. Показательно, что они циркулировали даже после его смещения. Тамбовский вице-губернатор сообщал в феврале 1916 г. в департамент полиции:

<…> солдаты в письмах сообщали женам, что будто бывший верховный главнокомандующий вел. Кн. Николай Николаевич объявлял им, что семьи солдат освобождаются от платежа всех податей за землю; в связи с этим во вверенной мне губернии были попытки к отказу от платежей податей и подстрекательству к неплатежу таковых.

О том же сообщали губернским властям и уездные исправники⁴⁴.

Частью общественного сознания великий князь начинает восприниматься как единственный вождь-спаситель России. Не только победа в войне, но и все будущее страны зависит от его усилий. Некая москвичка писала в феврале 1915 г. во Францию:

Все, что у нас делается, мы узнаем только из сообщений Великого Князя Николая Николаевича, которым держится все, и все  310 | 311  мнения сходятся на этом, все считают Его спасителем России, и Он теперь самое популярное лицо во всех слоях общества, а за Ним Король Альберт… Война вообще в высшей степени популярна, и у всех есть чувство, что мир может быть подписан только в Берлине⁴⁵.

В этом случае Верховный затмил в своей известности даже героический образ бельгийского короля-изгнанника, который был романтическим кумиром многих девушек в странах Антанты. В августе 1915 г. некий москвич писал в США:

Народ все несет на алтарь отечества: он отдал своих лучших сыновей, он дает деньги, дает пищу, одежду для армии, и все гибнет только потому, что все это проходит чрез руки изменников. Удивительно, что эти антихристы умеют обойти даже нашего Верховного Главнокомандующего, эту надежду всего русского народа, этот единственный для нас якорь спасения, и Ему ничего больше не остается, как отступать, чтобы сохранить армию⁴⁶.

Носители такого сознания явно были патриотами и своеобразными монархистами. Но великий князь иногда был положительным персонажем и некоторых «республиканских» слухов. После смещения великого князя с поста Верховного появились слухи о его казни. Так, в начале 1916 г. двое ссыльных в Сибири говорили односельчанам, что

был один хороший человек — это вел. Кн. Николай Николаевич, да его наш кровосос государь повесил, т. к. он стоял за правду, и в России только тогда будет хорошо жить, когда не будет царя, как в Америке⁴⁷.

Представление об уникальном характере вождя-спасителя подтверждалось периодически возникавшими слухами о покушениях на его жизнь. Такие слухи не могли не возникнуть: если общественное мнение в своем воображении охотно «казнило» Александру Федоровну, олицетворявшую гибель страны (возникали слухи о покушениях на нее), то, в соответствии с этой же патриотической логикой, смертельный враг не мог не желать смерти человеку, воплощавшему единственную надежду России на спасение.  311 | 312 

Уже в ноябре 1914 г. некий петроградский студент писал в Москву: «Кроме того Н. Ст. сообщила мне, что ранен Главнокомандующий русской армии»⁴⁸. В том же месяце слухи о смерти великого князя стали причиной оскорбления его татарином, хлебопашцем М. Х. Шехмаметьевым, «именовавшим себя дворянином». В дороге один из его попутчиков, крестьянин, заметил, что Николай Николаевич командует хорошо, и, если Бог даст, останется жив, то и все будет хорошо. На это Шехмаметьев заметил: «Какого черта; Он давно сдох, или хапнул что-нибудь. Я и в газетах в Петрограде читал, что Он сдох»⁴⁹. Возможно, действительной причиной конфликта был какой-то деревенский спор, нельзя исключать возможности оговора, но показательно, что обвиняемому приписывались именно такие слова. Это свидетельствует о распространенности слухов о смерти великого князя.

В декабре 1914 г. слухи о покушении на него циркулировали и в Харькове. Жительница этого города сообщала:

А, может быть, ты читал теперь, что на Верховного главнокомандующего было покушение, что администрация поспешила опровергнуть⁵⁰.

Нельзя сказать, что слухи о покушениях вовсе были безосновательными. В декабре 1914 г. чиновник Министерства иностранных дел Германии предлагал организовать убийство Николая Николаевича, чтобы подорвать боевой дух русских войск. А 12 декабря у польской деревни Камион при попытке пересечь русские позиции был пойман некто Ф. Рутсинский, российский подданный, который признался, что он немецкий агент, что ему было поручено узнать о расположении русских войск, а также убить российского главнокомандующего, если к тому представится возможность⁵¹.

Впрочем, к показаниям немецкого шпиона следует относиться осторожно: ведь и подпоручик Я. П. Колаковский, возвратившийся из немецкого плена, показал, что среди заданий, порученных ему немецкой разведкой, было убийство великого князя (за это германские спецслужбы якобы обещали ему один миллион рублей). Показания Колаковского побудили российскую  312 | 313  военную контрразведку начать расследование по так называемому «делу Мясоедова». Впрочем, есть основания полагать, что офицеры контрразведки сами оказали известное воздействие на Колаковского, что и сказалось на его признаниях⁵².

Колаковский заявлял, что немецкие разведчики якобы убеждали его, что главные виновники войны — Николай Николаевич и Англия, что император настроен против войны, а в «придворной партии» преобладают прогерманские настроения⁵³. Весьма возможно, что эти слова были сочинены либо самим Колаковским, либо офицерами, которые его допрашивали. Так, по мнению контрразведчиков, очевидно, должны были рассуждать организаторы немецкой разведки.

Так или иначе, но слухи о ранении и, тем более, об убийстве великого князя остались только слухами, однако они возникали вновь и вновь. В мае 1915 г. военнослужащий, находившийся в действующей армии, писал в Одессу:

Неприятный слух у нас распространился, будто бы на Великого Князя было покушение, и Он тяжело ранен. Печально, если это так, так как Он единственная личность, по-моему, могущая со всеми и всем справиться⁵⁴.

Показательно, что и в этом случае автор письма выделяет уникальность, незаменимость великого князя.

Затем даже появился слух о том, что на его жизнь покушался генерал-квартирмейстер его штаба. Академик А. И. Соболевский писал профессору Ю. А. Кулаковскому 31 мая 1915 г.:

На слухи о пощечинах Великого Князя разным генералам и т. п. я уже перестал обращать внимание. Думаю, что разговор Великого Князя с Даниловым и покушение Данилова — вранье. Но покушение вообще считаю вполне возможным⁵⁵.

В августе в петроградской прессе вновь появились заметки о попытках убийства великого князя. Утверждалось, что это предприятие организовывалось и финансировалось директором одного из германских банков⁵⁶.

Образ уникального вождя-спасителя государства, создававшийся милитаристской пропагандой, востребованный массовым сознанием воюющей страны, вскоре стал представлять  313 | 314  немалую опасность для символической системы патриотического монархизма. Подобные настроения проникали и в зарубежную прессу. Близкий сотрудник и биограф Верховного впоследствии вспоминал:

В некоторой части заграничной печати Великий Князь оценивался как вождь России, перед которым совершенно стушевывалась личность царствующего императора⁵⁷.

Первоначально казалось, что культ Верховного будет укреплять культ императора, «державного вождя». Упоминавшееся не раз выше стихотворение Касаткина заканчивалось так:

Ты скуп в своих словах, но делаешь ты дело
С глубокой думою и верою в Творца;
И правда до тебя достигнуть может смело, —
Ты чужд наветам злым предателя-льстеца.
Орлиный свой полет остановив немного,
Ты вновь грозой пройдешь, ненастье переждя…
О, пусть тебя хранит всегда Десница Бога!
Спасибо, Русский Царь, — за этого вождя⁵⁸.

Немногословный, но грозный и деятельный полководец, борец с изменой, терпящий временные и частные неудачи, готовится к новым решительным боям. Он назначен на высокий пост благодаря мудрому решению монарха, которому поэт приносит свою благодарность. Слава полководца должна укреплять авторитет императора.

Соответственно, «августейший командующий» приобретает статус второго вождя, приближенного к императору. Так, видный деятель кадетской партии, член Государственной Думы Л. Велихов в письме от 2 января 1915 г., отмечая нарастание шовинистических настроений, писал, что новобранцы и запасные, ратники «наперерыв» сочиняют и поют «единодушно и восторженно» песни о «царе великом» и об «орле главнокомандующем» (выдержка из этого письма была включена в цензурный обзор корреспонденции за 1915 г.)⁵⁹.

На ряде почтовых открыток великий князь изображался вместе с императором. Восприниматься такие образы могли  314 | 315  по-разному, но вполне можно предположить, что они могли восприниматься, «прочитываться» монархически.

Так, например, на открытке, изданной Рижским временным комитетом в пределах Риго-Орловской железной дороги на нужды воинов, их семейств, вдов и сирот, помещены два овальных портрета царя и Верховного. Оба портрета украшены коронами, императорской и великокняжеской, а портрет великого князя — еще и орденом Св. Георгия⁶⁰. Николай II и Николай Николаевич выглядят как два вождя, почти равновеликих.

На одном из плакатов изображались портреты глав союзных государств — России, Франции, Великобритании, Бельгии, Сербии и Черногории. Но в нижнем ряду, между наследниками сербского и черногорского престола был помещен портрет Николая Николаевича. Очевидно, у зрителей создавалось представление о совершенно особом статусе Верховного, а изображение его в одном ряду со своими родственниками, наследниками престола, могло возбуждать и мысли о каких-то претензиях на трон.

На обложке журнала «Лукоморье» был напечатан портрет царя работы О. Шарлеманя. Подпись гласила: «Его Императорское Величество Государь Император Николай Александрович». Николай II, в гусарской форме, скакал на белом коне. Впереди сопровождающей его группы всадников гарцевал на коне Николай Николаевич в заметном красном мундире⁶¹. Зрителю сразу становилось ясно, кто символически наиболее приближен к особе императора.

В подобной ситуации некоторые патриотические тексты, восхвалявшие вождя нации, могли восприниматься, «переводиться» по-разному. Так, например, в январе 1915 г. журнал «Нива» опубликовал стихотворение Н. Зорьевой-Басалыго  «Орлы летят». Оно начиналось так:

Орлы летят в синеющей лазури
На смелый зов Верховного Орла,
Они летят навстречу грозной буре,
Навстречу мук, насилия и зла⁶².   315 | 316 

Но кого поэтесса имела в виду, когда она писала о «верховном орле»? «Державного вождя», или «орла-главнокомандующего»?

Особое распространение получил снимок, на котором Николай II смотрит вдаль в бинокль, а великий князь почтительно склонился к нему, как бы готовый в любой момент дать необходимые разъяснения. Этот образ стал одним из наиболее известных зрительных символов Первой мировой войны, он воспроизводился на почтовых открытках того времени. Образ появился в результате некоторых манипуляций с фотографией К. Буллы «Его величество на военном поле»⁶³. Снимок был сделан во время маневров еще до войны. Собственно, царь и великий князь находятся в левом углу фотографии, а на переднем плане расположена группа офицеров. Они были отсечены, а изображения главных персонажей увеличены⁶⁴.

Но на этом редактирование снимка не было завершено. В Петрограде, в типографии товарищества Р. Голике и А. Вильборг была отпечатана почтовая открытка «Верховный Главнокомандующий Великий Князь Николай Николаевич». Ее создатели также использовали фотографию К. Буллы, но на этот раз они удалили и изображение императора⁶⁵. Возможно, производители открытки использовали портрет великого князя, опубликованный в сентябре 1914 г. в иллюстрированном издании «Летопись войны». Вероятно, что художники этого лояльного по отношению к монархии издания первыми «изъяли» царя из этой композиции, не вкладывая в это действие какого-либо политического смысла⁶⁶. Однако манипуляции с известной фотографией символичны. И в общественном сознании Верховный порой вытеснял императора. Уникальный вождь-спаситель превращался в единственного истинного вождя воюющей страны.

По-видимому, это символическое вытеснение проявлялось и в ходе некоторых патриотических милитаристских манифестаций. Так, 11 января 1915 г. в Москве прошла так называемая «славянская манифестация» в честь победы сербов над австрийцами. Внушительная процессия со знаменами, флагами, большими портретами сербского короля Петра и королевича Александра, короля черногорского Николая и великого  316 | 317  князя Николая Николаевича собралась у памятника императору Александру II. Информация об этом появилась в журнале «Нива»⁶⁷. Показательно, что портреты императора не упоминаются, не видны они и на фотографии.

Можно предположить, что редакция «Нивы» по-своему, исходя из своих политических предпочтений, описала манифестацию. Но это представляется маловероятным: и впоследствии в «Ниве» публиковались тексты, вполне верноподданные по отношению к царю. Манифестация в Москве была монархической (показателен выбор места для ее проведения), но Россию на ней представлял не император, а верховный главнокомандующий.

Патриотичный и решительный, он в общественном сознании порой противопоставлялся императору, якобы неспособному и бездеятельному. Это нашло отражение и в некоторых делах, возбужденных против лиц, оскорблявших царя.

В марте 1915 г. 28-летний крестьянин Томской губернии в пьяном состоянии обратился на улице к односельчанам, сопровождая почти каждое свое слово площадной бранью:

У нас ГОСУДАРЬ и правительство спят, только старается один НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ. Если бы меня взяли на войну, я там бы все перевернул — все законы, ЦАРЯ и ЦАРЯТ.

Пьяным был и 49-летний астраханский мещанин, который в мае того же года заявил в парикмахерской:

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ у вас строгий, а ЦАРЬ ….. (непристойное слово).

Но те же мысли высказывались и трезвыми людьми. Неграмотный 44-летний крестьянин Самарской губернии, привлеченный к ответственности за оскорбление императора, признавал:

Николаю Николаевичу, может быть, доверяют, но ГОСУДАРЮ никто не доверяет. Он баба, даже хуже бабы.

57-летний донской казак в июне 1915 г. говорил:

Наш ГОСУДАРЬ глупого рассудка и если бы не было НИКОЛАЯ НИКОЛАЕВИЧА, то война давно уже была бы проиграна.   317 | 318 

О том же в октябре 1915 г., уже после того, как Николай II сам стал Верховным, говорил и 43-летний оренбургский казак:

<…> (брань) наш ГОСУДАРЬ слабо правит государством. Зачем Сам на войну пошел? Не могли избрать из Великих князей. Спасибо НИКОЛАЮ НИКОЛАЕВИЧУ: если бы не ОН, то германец пробрался бы в Россию.

Крестьянин Тобольской губернии заявил в июле 1915 г.:

Нужно молиться за воинов и великого князя Николая Николаевича. За Государя же чего молиться. Он снарядов не запас, видно прогулял да проб…чал.

В слухе, относящемся к тому же месяцу, дядя царя даже карает предателя-племянника:

Государь Император продал Перемышль за 13 миллионов рублей и за это Верховный главнокомандующий Великий князь Николай Николаевич разжаловал царя в рядовые солдаты⁶⁸.

Показательно, что обвиняемый, наделявший в своем воображении Верховного такой огромной властью, признал себя виновным в совершении преступления.

Итак, люди, оскорблявшие императора, восхваляли в то же время «августейшего главнокомандующего». В их патриотическом сознании «сильный» и «строгий» Верховный противопоставлялся «слабому» и бездеятельному племяннику-императору.

В других оскорблениях членов царской семьи с могущественным великим князем связываются надежды на наказание императрицы-«изменницы». В июне 1915 г. 46-летний неграмотный воронежский крестьянин сказал односельчанам:

Говорят, наша Государыня передает письма германцам. Если бы я был на месте НИКОЛАЯ НИКОЛАЕВИЧА, я бы ей голову срубил (брань)⁶⁹.

И в этом случае власть главнокомандующего преувеличивается, а сам он напоминает былинного витязя, избавляющего страну от злой царицы.

Популярность великого князя росла не только среди неграмотных крестьян, но и у представителей высшего света.  318 | 319  В 1915 г. в первом майском номере журнала «Столица и усадьба», который был рассчитан на светских читательниц, появился большой портрет Верховного (еще в феврале того же года этот портрет был опубликован в издании «Летопись войны», рассчитанном на более широкую аудиторию)⁷⁰. Великий князь был изображен в зимней бекеше, в папахе и с башлыком. Создавался образ решительного, поистине русского воина. В этом же номере журнала «Столица и усадьба» публиковались портреты чинов его штаба, и, что было немаловажно для этого издания, портреты жен трех чинов его штаба. Если учесть, что тема войны освещалась в журнале преимущественно посредством публикации фотографий аристократок, облаченных в форму сестер милосердия, то для подобного издания это был серьезный и знаковый демарш.

Главнокомандующий порой рассматривался и как подходящая кандидатура на роль «хорошего царя». Упоминания о таком отношении к дяде царя мы встречаем и в другом источнике. Описывая настроения участников антинемецкого погрома в Москве в мае 1915 г., французский посол записал в дневнике:

На знаменитой Красной площади <…> толпа бранила царских особ, требуя пострижения императрицы в монахини, отречения императора, передачи престола великому князю Николаю Николаевичу, повешения Распутина и проч⁷¹.

Великого князя порой даже именовали Николаем III. Г. Шавельский впоследствии вспоминал:

В придворных кругах в это время многозначительно говорили о ходившем по рукам портрете великого князя с надписью «Николай III»⁷².

Императрица Александра Федоровна знала об этом, она писала об этом царю 16 сентября 1915 г.:

Ты — властелин, а не какой-нибудь Гучков, Щербатов, Кривошеин, Николай III (как некоторые осмеливаются называть Н.), Родзянко, Суворин. Они ничто, а ты — все, помазанник Божий⁷³.

Помещение царицей члена императорской семьи, обозначенного именем, данным ему молвой, в ряду бюрократов и профессиональных  319 | 320  политиков имеет характер намеренного снижения, профанации образа великого князя. Иными словами, императрица фактически косвенно признает необычайную популярность военачальника, уже оставившего к этому времени должность главнокомандующего.

В феврале 1916 г. нетрезвый 49-летний крестьянин Уфимской губернии заявил односельчанам:

К …. (брань) войну вашу и ЦАРЯ вашего; не ему, а НИКОЛАЮ НИКОЛАЕВИЧУ нужно быть царем⁷⁴.

Подобное отношение к великому князю проявлялось и в дни революции 1917 г. Н. С. Трубецкой вспоминал некоего мастерового, ораторствовавшего на улицах Москвы в дни Февраля: «Хочу, чтобы была республика… но чтобы царем вместо Николая Александровича сидел бы Николай Николаевич». Выяснилось, что под «республикой» оратор

разумел не политическую форму правления, а некий бытовой уклад, сводившийся к dolce far niente (сладости безделья), беспрерывному променаду и хорошему за сие жалованию⁷⁵.

Распространению слухов о «Николае III» способствовало несколько обстоятельств.

«Положение о полевом управлении войсками в военное время» предполагало, что во время большой войны император сам будет Верховным. Ему предоставлялась огромная власть. Великий князь и его штаб толковали к тому же положение расширительно, бесцеремонно и, порой, некомпетентно вмешиваясь в деятельность различных гражданских ведомств, что вызывало немалое неудовольствие как императора, так и бюрократов. Современники заговорили о «двоевластии», которое складывалось в стране.

Усиление власти и популярности великого князя особенно сильно беспокоило царицу. Опасения императрицы усилились после снятия одиозных министров. Верховный рассматривался как союзник тех членов правительства, которые противостояли своим реакционным коллегам. Член Государственной думы Велихов писал 7 февраля 1915 г.:  320 | 321 

В высших правительственных кругах идет борьба двух влияний: Кривошеина, которого поддерживает Ставка Главнокомандующего, и Маклакова⁷⁶.

Правительство было пополнено популярными министрами. Общественное мнение приписывало инициативу кадровых перестановок в правительстве Николаю Николаевичу. Некий житель Тифлиса писал в июле 1915 г.:

Лучше всех понял народ и его волю великий князь, наш верховный главнокомандующий. Он и потребовал смену министров-народоненавистников и ретроградов⁷⁷.

Важное заседание обновленного Совета министров состоялось в Ставке 14 июня 1915 г. Это заседание, проходившее под председательством Николая II и при участии великого князя, взяло курс на диалог с «общественностью».

Это еще более усилило опасения императрицы Александры Федоровны относительно политических амбиций Верховного. 17 июня царица писала императору:

Ох, не нравится мне присутствие Н. на больших заседаниях по внутренним вопросам! — Он мало понимает нашу страну и импонирует министрам своим громким голосом и жестикуляцией. Меня его фальшивое положение временами бесит <…> Он не имеет права вмешиваться в чужие дела, надо этому положить конец и дать ему только военные дела — как Френч и Жофр. Никто теперь не знает, кто император, — ты должен мчаться в Ставку и вызывать туда министров, как будто ты не мог их видеть здесь, как в прошлую среду. Кажется со стороны, будто Н. все решает, производит перемены, выбирает людей, — это приводит меня в отчаяние⁷⁸.

Опасения не оставляли царицу и в последующие недели. Она писала царю 25 июня 1915 г., подразумевая великого князя:

Он не имеет права себя так вести и вмешиваться в твои дела. — все возмущены, что министры ездят к нему с докладом, как будто бы он теперь Государь. Ах, мой Ники, дела идут не так, как, следовало бы!   321 | 322 

При этом императрица ссылалась на мнение придворных, великого князя Павла Александровича и Распутина:

Павел очень предан и, оставляя в стороне свою личную антипатию к Н., также находит, что в обществе не понимают положения последнего, — нечто вроде второго императора, который во все вмешивается. — Как много людей говорят это (наш Друг тоже)⁷⁹.

Но не только определенная особая политика Ставки, но и своеобразный державный стиль, культивировавшийся Верховным, все более беспокоили царя, царицу, некоторых других членов императорской семьи, а также Распутина. Официальные документы, воззвания, исходившие из Ставки, все чаще имитировали стилистику царских манифестов. Императрица писала царю 4 апреля 1915 г.:

Хотя Н. поставлен очень высоко, ты выше его. Нашего Друга так же, как и меня возмутило, что Н. пишет свои телеграммы, ответы губернаторам и т. д. твоим стилем, — он должен был бы писать более просто и скромно⁸⁰.

Император не разделял всех опасений царицы относительно амбиций великого князя, но в данном случае он, по-видимому, счел ситуацию достаточно серьезной, чтобы вмешаться. Можно предположить, что министру императорского двора барону Фредериксу было поручено переговорить по этому поводу с главнокомандующим. Николай II писал Александре Федоровне 5 мая 1915 г.:

Я имел длинную беседу с Н., потом обычный доклад, и в церковь. <…> Только что старый Фредерикс имел свой разговор с Н. За обедом я смогу по выражению их лиц судить о том, как прошла у них эта беседа⁸¹.

После падения Варшавы император принял решение о смещении великого князя, он решил сам стать Верховным. Возможно, это важное решение для себя Николай II принял в конце июля 1915 г.⁸² Озвучено это решение было 4 августа, император сообщил о предстоящем смещении главнокомандующего военному министру генералу А. А. Поливанову. Последний должен был сообщить об этом великому князю. 23 августа  322 | 323  1915 г. император, прибывший в Ставку, принял на себя звание Верховного, а великий князь был назначен наместником царя на Кавказе и главнокомандующим Кавказской армией и войсковым наказным атаманом кавказских казачьих войск с оставлением генерал-адъютантом императора.

Культ верховного главнокомандующего создавался на начальном этапе войны различными политическими силами, стремившимися использовать в своих целях его популярность. Среди них были и либеральные политики, и бюрократы, желавшие добиться проведения политических реформ в годы войны. В итоге сложилась такая ситуация, когда образ великого князя стал объединяющим политическим символом для сторонников войны, придерживавшихся различных политических взглядов.

Это способствовало патриотической мобилизации российского общества, но, в то же время, представляло немалую опасность для стабильности режима: фигура популярного великого князя, строгого и грозного полководца, противопоставлялась слабому и неспособному императору.

С подобной проблемой столкнулась в годы Первой мировой войны и Германия: император Вильгельм II со смешанным чувством наблюдал за ростом популярности фельдмаршала П. фон Гинденбурга, который в действительности руководил военными операциями немецких вооруженных сил лишь c 1916 г.

Николай II, смещая великого князя с поста верховного главнокомандующего, преследовал различные цели. Создается впечатление, что одной из причин была громадная популярность великого князя, которая становилась опасной для режима, вне зависимости от того, насколько главнокомандующий был лично лоялен по отношению к царю.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Вечернее время. 1915. 19 янв. (1 февр.).

² С. Н. За границей // Летопись войны 1914 года. № 12. 8 нояб. С. 170.

³ См.: Отклики войны // Нива. 1915. № 6 (7 февр.). С. 2.  323 | 324 

⁴ Отдел эстампов РНБ. Шифр хранения Э ОП / Н635н, инвентарный номер: Эот90775.

⁵ Нива. 1915. № 12 (21 марта). С. 4; Нива. 1915. № 21 (23 мая). С. 3.

⁶ Цит. по: Айрапетов О. Р. Генералы, либералы и предприниматели: Работа на фронт и на революцию (1907–1917). М., 2003. С. 52.

⁷ ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 1017. Л. 548.

⁸ РГИА. Ф. 1405. Оп. 521. Д. 476. Л. 496–496 об.

⁹ См.: Нива. 1915. № 19 (9 мая). С. 3.

¹⁰ РГИА. Ф. 1405. Оп. 521. Д. 476. Л. 151.

¹¹ ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 1021. Л. 988.

¹² РГИА. Ф. 1405. Оп. 521. Д. 476. Л. 246, 258 об.–259.

¹³ ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 1027. Л. 559.

¹⁴ См.: Белякова З. И. Великие князья Николаевичи в высшем свете и на войне. СПб., 2002. С. 191, 221.

¹⁵ ОЭ РНБ. Шифр Э ОП / Н635н. Инвент. номер Эот90688.

¹⁶ См.: Огонек. 1914. № 32. 10 (23 авг.).

¹⁷ См.: Лукоморье. 1914. № 22 (10 окт.). С. 11; № 23 (17 окт.). С. 8–9; Нива. 1914. № 42 (18 окт.). С. 811.

¹⁸ Впрочем, в «Ниве» И. Владимиров опубликовал также выдержанный в «реалистическом» стиле рисунок «В плену у баб». На нем изображалось, как крестьянки, вооруженные косами, граблями и серпами, захватывали приземлившийся вражеский аэроплан: Нива. 1914. № 37 (13 сент.). С. 721. К теме «Казаки и вражеский аэроплан» необычайно плодовитый Владимиров возвращался и позднее. См.: Подстреленный «таубе» // Нива. 1916. № 2 (9 янв.). С. 23.

¹⁹ См.: М. Безумство храбрых и автоматический героизм // Летопись войны 1914 года. № 9. 18 окт. С. 149–152.

²⁰ См.: Нива. 1916. № 35 (27 авг.). С. 3.

²¹ Цит. по: Данилов Ю. Н. Великий князь Николай Николаевич. Париж, 1930. С. 353.

²² См.: Синий журнал. 1914. № 30 (14 авг.). С. 4.

²³ Данилов Ю. Н. Великий князь Николай Николаевич. С. 13.

²⁴ Данилов Ю. Н. Великий князь Николай Николаевич. С. 369.

²⁵ Шавельский Г. Воспоминания последнего протопресвитера русской армии и флота. М., 1996. Т. 1. С. 128.

²⁶ См.: Каррик В. Война и революция: Записки, 1914–1917 гг. // Голос минувшего. 1918. № 4–6. С. 9.

²⁷ ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 1019. Л. 712.

²⁸ ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 1011. Л. 124.

²⁹ ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 980. Л. 46.  324 | 325 

³⁰ Цит. по: Айрапетов О. Р. Генералы, либералы и предприниматели. С. 45.

³¹ Российский государственный архив Военно-морского флота. Ф. 1340. Оп. 1. Д. 762. Л. 377а.

³² ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 967 Л. 151–151об.

³³ Кривощеков А. И. Легенды о войне // Исторический вестник. 1915. Окт. С. 207–209.

³⁴ Не-Сигма. Без «пропуска» // Огонек. 1916. № 30. 24 июля (6 авг.).

³⁵ Шавельский Г. Воспоминания последнего протопресвитера. Т. 1. С. 128.

³⁶ ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 1029. Л. 1216.

³⁷ ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 1016. Л. 459.

³⁸ ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 1018. Л. 617.

³⁹ ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 1011. Л. 148.

⁴⁰ ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 1011. Л. 153; Д. 1018. Л. 678.

⁴¹ ОЭ РНБ. Шифр хранения: Э ОП / Н635 н. Инвент. номер: Эот90730.

⁴² Солнце России. 1914. № 243 (40) – 244 (41). С. 2.

⁴³ Шавельский Г. Воспоминания последнего протопресвитера. Т. 1. С. 137–138, 232.

⁴⁴ Крестьянское движение в России в годы Первой мировой войны (июль 1914 г. – февраль 1917 г.): Сб. документов / Ред. А. М. Анфимов. М.; Л., 1965. С. 378–379; Самохин К. В. Тамбовское крестьянство в годы Первой мировой войны (1914 – февраль 1917 гг.). СПб., 2004. С. 91.

⁴⁵ ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 1016. Л. 410.

⁴⁶ ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 1027. Л. 578.

⁴⁷ Цит. по: Крестьянское движение в России в годы Первой мировой войны. С. 306.

⁴⁸ ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 979. Л. 42.

⁴⁹ РГИА. Ф. 1405. Оп. 521. Д. 476. Л. 329 об.–330.

⁵⁰ ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 980. Л. 6.

⁵¹ См.: Fuller W. C. The Foe Within: Fantasies of Treason and the End of Imperial Russia. Ithaca; London, 2006. P. 135–136.

⁵² См. об этом: Шацилло К. Ф. «Дело» полковника Мясоедова // Вопросы истории. 1967. № 4. С. 111–112.

⁵³ См.: Фрейнат О. Г. Правда о деле Мясоедова (По официальным документам и личным воспоминаниям). Вильна, 1918. С. 42.

⁵⁴ ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 1021. Л. 976.

⁵⁵ ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 1022. Л. 1038.  325 | 326 

⁵⁶ Первая мировая война 1914–1918 гг.: Вырезки из русских газет. Кн. 2. 1914–1915 гг. Библиотека Санкт-Петербургского Института истории РАН. Кн. 3. Шифр: Л 4319.

⁵⁷ Данилов Ю. Н. Великий князь Николай Николаевич. С. 274.

⁵⁸ Вечернее время. 1915. 19 янв. (1 февр.).

⁵⁹ ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 1010. Л. 11; Д. 1042. Л. 1.

⁶⁰ ОЭ РНБ. Шифр хранения: Э ОП / Н635 II. Инвент. номер: Эот90482.

⁶¹ См.: Лукоморье. 1915. № 14 (4 апр.). Обложка.

⁶² Зорьева-Басалыго Н. Орлы летят // Нива. 1915. № 4 (24 янв.). С. 73.

⁶³ ОЭ РНБ. Шифр хранения: Э ОП / Н635 II. Инвент. номер: Эот90619.

⁶⁴ ОЭ РНБ. Шифр хранения: Э ОП / Н635 II. Инвент. номер: Эот90617.

⁶⁵ ОЭ РНБ. Шифр хранения: Э ОП / Н635 II. Инвент. номер: Эот90687.

⁶⁶ См.: Летопись войны 1914 года. № 4. (13 сент.). С. 57.

⁶⁷ См.: Нива. 1915. № 7 (14 февр.). С. 125.

⁶⁸ РГИА. Ф. 1405. Оп. 521. Д. 476. Л. 53 об., 223–223 об., 319 об., 321 об., 420 об.–421, 530.

⁶⁹ РГИА. Ф. 1405. Оп. 521. Д. 476. Л. 310.

⁷⁰ См.: Столица и усадьба. 1915. № 33. 1 мая. С. 14–16.

⁷¹ Палеолог М. Дневник посла. М., 2003. С. 308.

⁷² Шавельский Г. Воспоминания последнего протопресвитера. Т. 1. С. 265.

⁷³ The Complete Wartime Correspondence of Tsar Nicholas II and the Empress Alexandra (April 1914 – March 1917) / Ed. by Joseph T. Fuhrmann. Westport (Conn.); London, 1999. P. 239.

⁷⁴ РГИА. Ф. 1405. Оп. 521. Д. 476. Л. 244.

⁷⁵ Цит. по: Булдаков В. Красная смута: Природа и последствия революц. насилия. М., 1997. С. 60.

⁷⁶ ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 1042. Л. 14 об.

⁷⁷ ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 1042. Л. 9.

⁷⁸ The Complete Wartime Correspondence of Tsar Nicholas II and the Empress Alexandra. P. 153.

⁷⁹ The Complete Wartime Correspondence of Tsar Nicholas II and the Empress Alexandra. P. 166–167; 169.

⁸⁰ The Complete Wartime Correspondence of Tsar Nicholas II and the Empress Alexandra. P. 100.

⁸¹ The Complete Wartime Correspondence of Tsar Nicholas II and the Empress Alexandra. P. 104.

⁸² См.: Куликов С. В. Бюрократическая элита Российской империи накануне падения старого порядка (1914–1917). Рязань, 2004. С. 79.