<< На главную страницу

Л.М. Ермакова

Ритуальные тексты нового времени

     В современной Японии в разных случаях и во время разных обрядовых ситуаций используется огромное количество соответствующих ритуальных текстов. Ряд текстов циркулирует целиком в устной сфере в социумах с определенными границами, например, в отдаленных деревнях, и постороннему человеку, не входящему в общину, услышать и тем более записать их бывает не так легко. Такие тексты считаются сокровенной собственностью общины и часто передаются от одного поколения к другому (как правило, от женщины к женщине, в соответствии с давней традицией шаманок камунаги, итако и т.п.). Примером таких текстов могут служить иногда фиксируемые фольклористами обрядовые песни островов Мияко или северо-востока Хонсю.

    Но это – чисто фольклорная текстовая деятельность, имеющая более или менее традиционное протекание, и в этом виде, наиболее привычном для этнографа, она, разумеется, в настоящее время  угасает или распадается на несколько более узких по функции и кратких по форме фольклорных жанров.

  В больших и средних городах ситуация в целом иная. Здесь функционирует огромно число гадателей и систем гадания (гадательные тексты имеют как устную, так и письменную форму, и также традиционны и клишированы), локализация же и тип гадателя многообразны – они могут сидеть прямо на улице на обычном стуле, располагаться в палатке в парке, при храме, наконец, иметь вид автомата. Гороскопы и предсказания публикуются так же, как и на Западе, то есть в масс-медиа, бумажных и электронных, популярны и в виде одной из опций мобильного телефона; более традиционные разновидности имеют вид брюшюр с белой обложкой и с характерным неизменяемым оформлением, которые можно купить при храмах или в книжных магазинах перед Новым годом. То есть, разумеется, жрицу-колдунью итако здесь уже не встретить, но тем не менее число обрядовых текстов в городе статистически не уменьшается, а, напротив, возрастает. Это возрастание следует отнести, в частности, и за счет современных норито, которые постоянно сочиняются и исполняются в тысячах синтоистских святилищ современной Японии.

   Современные норито, разумеется, подлежат сопоставлению с представленными в настоящем сборнике старинными молитвословиями норито, обращенными к богам ками и впервые записанными в своде законов «Уложение эры Энги», то есть в Хэйанской Японии первой трети Х века вместе с сответствующими объяснениями и комментариями1. Современные норито – сознательное и намеренное продолжение древней традиции, но даже в тех случаях, когда составители нового норито считают, что лишь воспроизводят старые образцы, они во многих случаях обманываются. На самом деле, постоянно происходит обновление – и обновление нормативных образцов, и богатое варьирование и изобретательство в рамках этих образцов в соответствии с мерой одаренности и персональными особенностями составителей (авторов) новых ритуальных текстов.

   Сам факт собирания воедино ритуальных текстов, подлежащих исполнению именно в таком, утвержденном виде, не случаен и является частью общей «собирательной» и объединительной деятельности государства. Судя по документам древности, до «Уложения эры Энги» нормативные норито были включены в более ранний, не дошедший до нас кодекс эры Ко:нин; по-видимому, многие части норито «Энгисики» представляют собой следы довольно древних заклинательных текстов, отдельные их фрагменты лексически, возможно, одновременны периоду составления «Кодзики» и «Нихон сёки», то есть VIII веку, во всяком случае, сохранение и использование древнего лексического слоя и клишированных формул характерны для составителей норито на всех этапах функционирования текстов.

   В X веке (914 г.) надобность оформления свода молитвословий норито обосновывалась в донесении императору от одного придворного сановника следуюшим образом: «...священники обязаны произвести в Управе богов Неба-Земли очищение и освящение даров богам, а затем благоговейно понести их в собственные храмы. Однако даже в присутствии высоких особ они хватают жертвенный шелк и прячут за пазухой, выбрасывают древки копий, оставляя лишь ценные наконечники, открывают бутыли со священным питием и осушают одним глотком. Воистину, никто не выходит из Управы благочиния, сохранив жертвоприношений в целости! А со священными конями и того хуже. Торговцы за воротами тут же покупают их всех и уводят. Могут ли боги, перед которыми мы молимся, принять такие подношения?! А ежели они не примут наших подношений, можем ли мы ждать процветания и изобилия?..»

   Помимо приведения в порядок бухгалтерии дворцовой Управы Богов Неба-Земли и общего упорядочения сценария, реквизита и бюджета разнообразных ритуалов, уложения такого рода имеют еще одну цель – своего рода культурную унификацию в рамках общества в целом, то есть создание однородного культурного поля с заданными правилами и границами.

      Этот процесс воспроизводится, mutatis mutandis, и в новой истории. Девять столетий спустя примерно такая же цель, помимо прочих, вероятно, входила в замыслы преобразователей и реформаторов эпохи Мэйдзи. Нельзя было упустить из виду и текстопорождающую деятельность, поскольку синто должно было стать мощным вероучением, способным выдержать соперничество с буддизмом и разрешенным после Мэйдзи христианством. Синтоистские верования должны были превратиться в единую религию всей страны, делившейся тогда на множество клановых субкультур со своими обычаями, диалектами, обрядами, местными божествами ками, своими особенностями синто-буддийских связей и т.п. Поэтому были выработаны общие правила составления и исполнения норито, заданы образцы, сформированы репертуары, регламенты и предписания. Текстологическая традиция изучения и интерпретации норито уже существовала – благодаря трудам филологов Школы Национальной науки  и их последователей – в частности, Хирата Ацутанэ (1776-1843), выпустившего в 1822 г. трактат о Молитвословии Великого очищения2.

   Во времена раннего Хэйана также были норито разных видов: одни исполнялись всегда одинаково во время так называемых «регулярных праздников»,  другие же были норито «по случаю», которые сочинялись по имеющимся образцам применительно к конкретному случаю – например, при переносе гавани, вспышке эпидемических заболеваний и т.п.

   С конца XIX века и по настоящее время подобным же образом в составлении норито чередуются заданные неизменяемые фрагменты текста и новые, появляющиеся в развитие имеющегося канона, зависящие от повода произнесения норито, но также, в большой мере, от вкусов, дарований и начитанности синтоистского священника, их создающего.

   Насколько можно судить, никто из исследователей еще, кажется, конкретно не занимался этой сферой современной японской культуры и не обращал внимания на эти тексты – быть может, полагая, что поскольку форма современных норито задана, они однотипны по характеру.

  Между тем, анализ собранных нами текстов показывает, что несмотря на эту общую заданность и регламентированность, они обнаруживают большое многообразие – что, собственно, характерно для жизни текстов, создаваемых внутри достаточно широкого канона. Здесь нам являются образцы индивидуальных стилей, образов, тропов, ассоциаций, оттенков религиозных позиций. У некоторых синтоистских священников складывалась репутация мастеров этого обрядового жанра, их произведения, в свою очередь, становились образцами для подражания. Составлялись сборники лучших норито разных священнослужителей –немногочисленные современные издания такого рода можно купить в книжном магазине, чаще же они издаются в более узких кругах, где и циркулируют, не выходя в светскую сферу.

   Такие сборники в какой-то мере можно сравнить с собраниями циклов поэтических произведений, составленных на определенную тему, наподобие поэтических циклов «Манъёсю» («песни любви» или «песни печали об ушедшем»), то есть тексты функционируют в рамках литературно-стилистического канона; с другой стороны, заведомо устный характер текста, богатство варьирования, «одноразовость» исполнения в данном виде, отсутствие притязаний на авторство сближают этот пласт текстов с обрядовым фольклором.

   Интересно, что хотя в данной сфере притязания на авторство в самом деле отсутствуют, в норито обычно провозглашается имя священника, который его произносит (при этом в большинстве случаев автор и исполнитель совпадают, но иногда, по обстоятельствам, они могут оказаться и двумя разными лицами).

   Для исследователя современных послемэйдзийских норито интересен также тот факт, что помимо сборников наиболее выразительных норито прошедших лет (начиная с Мэйдзи и до нынешних дней) в этой сфере японской культуры существуют и руководства – о том, как надо сочинять норито. Одно из наиболее новых таких текстов – «Правила составления норито» (Норито сакубунпо:), изданное в 1995 году издательством «Дзиндзя симпо:ся» и с тех пор выдержавшее еще несколько изданий. Автор его, Канэко Ёсимицу, в Предисловии пишет, что современные норито должны отвечать духу сегодняшнего дня, что они должны быть составлены с высоким мастерством и быть написаны с помощью Ямато-котоба, «слов Ямато» (в противовес словам китайского происхождения, составляющим большую часть японской лексики). Они должны содержать «утагокоро», то есть «сердце», «суть песни», – понятие, в средневековых поэтиках обозначавшее некую суть хороших пятистиший танка (плохие как раз отличаются отсутствием или невнятностью утагокоро), то есть обладать литературными достоинствами, при этом непременно звучать естественно. То есть, заключает автор свое Предисловие, составляющий норито должен иметь в себе столько решимости, сколько тот, кто вступает в мир японских пятистиший (Ямато-ута, песен Ямато), то есть здесь не существует коротких и быстрых путей к мастерству3. Само по себе составление пособий такого рода – не новшество последних лет, такие издания бывали и раньше, сейчас их переиздают и пишут новые.4

  Основой для составления новых норито, то есть основой канона, в книге провозглашаются два текста – вышеупоминавшиеся норито раннего Хэйана, записанные в кодексе «Энгисики» и пятистишия «Манъёсю». В руководстве предлагается глубоко и подробно изучить, а потом воспроизводить (имитировать) грамматический строй и лексику старояпонского языка с элементами древнеяпонского. Одним из эффективных способов обучения, наряду с использованием древних памятников, словарей к ним и самых современных средств – магнитофонов и пр.,  является копирование от руки произведений старой литературы и составленных прежде норито. Сначала обучающийся перенимает тем самым палитру выразительных средств учителя, затем, со временем, добавляет к усвоенному свое.

   Там же содержится ряд положений, сказанных мимоходом, но явно имеющих в виду формулирование основ. Например, автор, ссылаясь на ряд легендарных сюжетов «Кодзики», «Нихон сёки» и «Фудоки», говорит о том, что боги ками в древности нередко избирали себе человека (нередко извещая его об этом во сне), который становился провозвестником их воли, а потом творил им обряды. Таким образом, делает вывод автор, жрецы богов ками –богоизбраны, они ближе всего находятся к богам, и функция их – доносить до богов молитвенные просьбы людей.

   Канэко подробно разбирает жанрово-функциональные отличия разных фрагментов и типов норито: с его точки зрения, основные элементы норито – 1) прославление богов, 2) «празднование» богов (что, видимо, означает излагать свою просьбу косвенно, например, через описание какого-нибудь сюжета, связанного с прославляемым божеством), 3) изъявление благодарности,  4) изъяснение (доклад) перед богами (сообщение богам о разных событиях жизни, которые окончились благополучно благодаря их поддержке, как-то: благополучно вернулись из поездки, сын окончил школу и т.п.), 5) изложение просьбы, 6) очищение от скверны, 7) обряды душе (погребальные).

   Здесь же скажем, что погребальная обрядность в синто относится к группе новых обрядов. С принятием буддизма в Японии был принят и обычай кремации, погребальные ритуалы и представления были всегда связаны с различными школами буддизма. Мир богов ками воспринимал смерть как скверну и избегал ее. Однако для выравнивания статуса религий этот обряд также был допущен и видоизменен в синтоистском поле новой культуры, хотя к услугам синтоистских святилищ все же в таких случаях прибегают реже, чем к буддийским священникам. После Мэйдзи вообще возникло несколько новых тематических типов норито – приведем в качестве примера особую разновидность, возникшую уже в ХХ веке, так называемые «норито,исполняемые во время военных ритуалов». Сборник таких норито вышел, в частности, в 1938 году.5

  В постулатах Канэко, как представляется, ряд элементов возник в результате «пристального чтения» древнеяпонских памятников, то есть он в некотором смысле повторяет путь Мотоори Норинага, с другой стороны, ряд элементов свидетельствует о влиянии других религий. Такова, как представляется, идея о присутствии богов ками во всех человеческих событиях, заимствованная из христианства, или рассказ-отчет о семейных событиях, принятый в рамках культа предков перед домашним буддийским алтарем и т.д. Отдельно от верований в богов ками, видимо, существует и постулат, высказанный автором в афористичной форме и утверждающий генеалогические ценности: «мы существуем в этом мире для того, чтобы связывать прошлое (предков) и будущее (потомков). Когда мы хороним усопшего и посвящаем его душу богам ками, то это есть доказательство и ручательство того, что мы – это мы. Будучи потомками, мы восхваляем предков и благодарим их, что представляет собой естественное выражение человеческих чувств»6.

   Более всего места в этом руководстве, адресованном современным служителям синтоистских святилищ, отведено непосредственно искусству слагания норито, анализу выразительных средств, инвентарю постоянных эпитетов, правилам риторических фигур, строению и стилю древних образцов и т.д.

  Говоря о пригодных источниках лексики современных норито, автор прежде всего называет слой старинной лексики, зафиксированной в старых норито «Энгисики» и указах древних  императоров сэммё:7, представленных в летописях «Сёку нихонги» и нескольких последующих. Лексика и стилистические клише, заложенные в норито и сэммё:, должны стать привычными и естественными для священнослужителей, сочиняющих норито, и поэтому эти тексты желательно постоянно читать  и перечитывать8.

    Ниже м ыприводим переводы нескольких норито нового времени, дающие, как мы надеемся, представление об основных разновидностях и технике этого типа современных ритуальных текстов.

                  Церемония очищения и изгнания скверны в связи с ремонтом подмостков для исполнения танцев Но9

   Настоятель святилища Ясака10 возносит слова хвалебные и усмиряющие перед богами – начиная с царственной великой богини Ясака, а также перед богом Ифунэ-но кукуноти, Ифунэ Тоёукэхимэ, Хикосати-химэ, Тэотихофу и другими.

   С тех пор, как в 31-ом году Мэйдзи11 эти подмостки для танцев Но12 были возведены на земле святилища Ясака, сто лет миновало, и немало уж таких мест, где они стали совсем ветхи.  И вот TM13, глава акционерной компании SKT, издавна великую добродетель нашего божества великого чтущий и славящий, исполнившись благого намерения начать ремонтные работы, возложил их на строительную фирму T-кэнсэцу.

   И вот сегодня, в день полнолуния 8-го месяца, в день живой, день обильный14 работы начиная, такой-то, заместитель председателя комитета финансовой поддержки при святилище Ясака, он же глава строительной комиссии, и все, кто служит при святилище, а также SK, глава строительной фирмы T-кэнсэцу со спутниками, - все здесь почтительно собрались и проводят обряд очищения и изгнания скверны.

   А ведь начало свое танцы Но берут с богини Ама-но удзумэ15, установившей танцы саругаку, а как дошло до средних веков, то четыре школы саругаку в Ямато были, и вот отец и сын Канами и Дзэнами16 в столицу пришли, узнал о них Ёсимицу, сёгун Асикага, и началось тогда исполнение танцев в храме Гион.

  «Горные копья» ямабоко17 прочная нить связует с представлениями Но и Кёгэн, и так вот, не прерываясь, дошли они до нынешних дней, донеся истинный облик утонченно-прекрасного (мияби) в японской культуре.

   Потому-то, чтобы и впредь первое представление Нового года, похожего на новую яшму18, на этих подмостках еще лучше провести, чтобы на каждом празднестве мацури представления Но и Кёгэн, перед богами великими исполняемые, несли утонченность, изящество и благородство, чтобы утешать сердца высокие богов посредством священных увеселений «Ивами кагура» и представлениями о богах, а также песнями и танцами, чтобы празднествам мацури священным еще больше люди радовались,  – для того ныне ремонт предпринимаем, со дня сегодняшнего работы открываем.

   Если же в столбах, балках и перекладинах, или же в полах, уцуситама, душа явленная, начнет свое дело, вы, [боги], скверну изгоните, очищение проведите, помогите, чтобы без бедствий и урона нам ремонт произвести.

    Чтобы вскорости на этих подмостках, где заново начнутся Но и Кёгэн, на отполированных, как зеркало,  досках, среди старых сосен19 только облик богов был бы виден, чтобы мост, подвешенный-привешенный, Небо-Землю соединяющий, величиной в три квадратные меры, воду не пропускал, чтобы столбы не дрожали, чтобы расцвет длился как век долгий, великий, - для того мы хвалы возносим. Помогите нам, допустите «действа богов» [на подмостках] явить, – такое славословие усмирительное творю посредством слова небесного, чудесного, охраняющего, - так говорю смиренно.

                      Норито о сокрытии тела20

   С почтением и трепетом я, священник святилища Яэгаки-дзиндзя, говорю перед великим [божеством].

   В давние времена, во времена богов, когда души пребывали в счастье, Великий бог Сусаноо ради девы Куси-инада-химэ-но микото спустился в страну Идзумо, в верховья реки Хи-но кава. Заставил он отступить противника, Большого Восьмиголового змея, в соответствии с божественной волей помог деве и спас ее.

 И тогда он поместил ее в ее дальней обители в лесу Сакусамэ21, на ложе восьми облаков, а сам покинул обитель из облаков и отправился в Идзумо, а там сложил песню:

   Где восьмислойные облака встают –

   В Идзумо – восьмислойную изгородь [строю],

   Чтобы поселить жену,

   Восьмислойную изгородь строю!

   Эту восьмислойную изгородь!22

    И, как в песне этого бога говорится,  в той обители великой поселились навеки и обрели покой двое любящих богов-столпов.

  И вот, глядя почтительно на деяния тех богов, каждый год, по обыкновению, в третий день пятой луны, когда благоухают молодые травы, выбрав день живой, день обильный, празднуем мы божественное действо, радость богов, – обряд сокрытия тела; совершаем обряд перед супругами-криптомериями у святилища Яэгаки, где дева сокрыться соизволила.

  Подносим еду священную, и особо – рисовое питие священное, которое вкушала дева, сваренное на священной воде из зеркального пруда Кагами-но икэ, – верхи бутылей вверх подняв, чрева бутылей наполнив23. К этому прибавим угощение разнообразное, [добытое] в морях, реках, на горах и в полях, восставим копья священные, знамена священные, в барабаны ударим, на флейтах сыграем, лад подберем, пусть радуются все – от священных чинов до простых прихожан удзико. Пусть мирно, ровно движутся все и впереди, и позади паланкина24.

   И если на сегодняшнее празднество что-то [дурное] просочится, вы, божества, выпрямлением великим услышьте и исправьте, заметьте и исправьте25.

   Пусть на сегодняшнем празднике божества-супруги, две криптомерии, на этот священный участок пожалуют, дороги вдаль далеко осматривают,  пусть великий век государя26 будет долгим веком, счастливым веком, пусть всему Великому сокровищу Поднебесной в четырех направлениях27 будет даровано процветание, и особо – прихожанам удзико, здесь находящимся и всем, кто [в богов ками] верит, чтоб не было им бедствий и урона.

  Пусть будет соизволение богов, чтобы был дарован покой и процветание траве-народу28 Симанэ, что в Ямато, чтобы оберегали его [боги] ночным оберегом, дневным оберегом29, милость и счастие даровали.

  Для того с трепетом и трепетом хвалы возношу – так говорю смиренно.

       Норито испрашивания безопасности автомобилю30

  С трепетом священным и почтением говорю смиренно перед [божествами] храма Вакамия-Хатиман.

   Вратам божеств поклонение творя, [человек] по имени **, из такой-то деревни, сюда прибыл и почтительно возносит моление о безопасности его движения. Прошение возношу о великой защите, чтобы дано ему было впредь жить спокойно и ровно, чтобы и он, и машина его были под защитой божеств, чтобы всегда о нем были забота и радение.

   Чтобы на восьми перекрестках дороги, где яшмовые копья31, не было ему урона, чтобы дороги его дальние шли спокойно и ровно.

   Пусть божества оберегут его благоденствие ночным оберегом, дневным оберегом, широким, крепким оберегом,  - о том почтительно и с благоговением говорю.

                Норито ритуального очищения автомобиля32

   Я, распорядитель обряда такой-то, возношу хвалы богам-охранителям «врат демонов»33 и с трепетом говорю перед божеством Сусу-дзиндзя.

   [Человек], такого-то имени, живущий по такому-то адресу, великому божеству всегда с трепетом служащий, новый автомобиль приобрел, и ныне, в день живой, день обильный, сюда почтительно прибыл. Дары пышные торжественно поднося, службу перед божеством благоговейно служим, машины очищение, скверны изгнание проводим, безопасность движения испрашиваем, и пусть прошение это примет божество спокойно и ровно. Пусть расцветает душа грозного божества от подносимой яшмы, и пусть все чтущие его будут нести долг благодарности ему за чудесные, удивительные деяния.

   Пусть не будет отклонений от правил движения, пусть все будет в согласии с ответственностью и долгом. И до предела суши, когда эта машина в сторону северо-востока поедет, чтобы не допустил бог бедствий от восьми десятков богов злокозненных, чтобы все шире распространялось безопасное движение, о чем просят все люди на свете. И чтобы домашние его дела шли светло и радостно, тело было в здравии, жизнь – долгой; и чтобы в дело его, как равнина морская в Сусу, долго и далеко простиралось, чтобы процветало всегда – для того обереги его ночным оберегом, дневным оберегом, счастливым, истинно счастливым оберегом обереги и милостью обласкай – так я говорю с благоговением.

           Норито испрашивания непременной победы на выборах34

   С трепетом говорю смиренно перед божеством святилища Ояма. На этот раз, такой то, приняв доблестное решение, на выборы себя выдвинул, коня своего на поле битвы направил.

    И вот сейчас лежит он ниц перед великим божеством с молением: и да будет он спокойно, мирно услышан.

    На нынешних выборах, что будут нелегкой ожесточенной схваткой, своей великой силой его защитите, широкой глубокой милостью его обласкайте, даруйте ему избрание непременное, поведите и укрепите, чтобы во время выборов тело оставалось здоровым, а душа – стойкой. Рассвет успешного дня выборов даруйте, дайте ему служить в полную меру сил ради людей, что живут на свете, ради родных мест, - о том говорю смиренно.

     Итак, из приведенных примеров мы видим, что среди современных норито можно встретить тексты с самой разной тематикой. В самом деле, в настоящее время приняты норито, читаемые над впервые принесенным в святилище младенцем, еще один чрезвычайно распространенный тип – норито усмирения земли, исполнение которого предшествует всякому строительству, часто также заказываются норито, испрашивающие удачу в конкретных делах и предприятиях – например, в добыче рыбы, при поступлении в институт или на новую работу и многое другое. Выше приведено норито, явно составленное и исполненное по заказу человека, выставившего свою кандидатуру на выборах.

   Встречаются и другие, не менее специфические тексты, например, испрашивающие для группы иностранцев-японоведов, приехавших в Японию для изучения разных аспектов японской культуры, успехов в исследованиях, а также быстрой адаптации и усвоения японских обыкновений во всех сферах жизни, от одежды и еды до верований35.

   Любопытен также текст, испрашивающий благополучную поездку на учебу за границу: «... желая в чужедальних странах путь к медицине широкий найти, покинув родное селенье, оставив близкую родню, перебравшись через отдаленное огромное небо, дальнюю равнину морскую...».

   Очевиден огромный диапазон тем и поводов, и даже агентов обряда, неудивительно также, что норито, оставаясь ритуальными текстами, все более приобретают и характер одного из жанров поэтического искусства. В этом жанре подвизаются священнослужители разной степени литературной одаренности, однако, ввиду того, что литературные занятия вменяются им в профессиональную обязанность (как записано, например, в руководстве Канэко), выразительность и поэтичность свойственны многим из порождаемых ныне норито.

   Еще один любопытный аспект этого процесса – практика сочинения литературных текстов на уже не существующем древнеяпонском, или старояпонском языке (вернее сказать, с активным привлечением его элементов). В буддийской рецитации все же преобладают сутры, который буддийские священнослужители читают наизусть, и верующие обычно вторят ему, тоже наизусть или читая по сборнику соответствующих сутр. Новое здесь возможно только в указании фамилии семьи или отдельных имен ее членов. Остальное должно повторяться в одном и том же виде, и как раз различия в виде вариативности показались бы странными.

     Напротив, как уже говорилось, в норито довольно часто мы встречаемся с уникальным текстом, звучащим в определенном виде только раз. При этом, по свидетельству самих современных синтоистских священников, они не чувствуют себя ни оракулами воли божества ни людьми, наделенными сверхобыденными качествами. Свое назначение некоторые из них формулируют просто как посредничество. В ритуале они получают функцию, а тем самым и способность сообщить богам, донести до них то, что о чем хотят просить их конкретные люди. Эта функция и воплощается в тексте норито, которое произносит священник, как бы замещая просителя.

(Синто – путь японских богов. В 2 тт. СПб.., Гиперион, 2002, т.1, с.689-702)