<< На главную страницу сайта

Весенняя школа - 2005

Мифология как система

Работы

Р.Л. Равве

ТЕХНОЛОГИЧЕСКАЯ ТЕМА КАК МИФ О  БЛИЗНЕЦАХ В ДЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

                         За стеклянной дверцей

                         Бьется чье-то сердце -

                         Тихо так,

                         Тихо так

                        «Загадки»   С. Маршак

Технологическая тема в детской литературе (ДЛ) проявляется, в первую очередь, участием в сюжете искусственно созданных, рукотворных персонажей. Анализируя их роли, можно проследить характерные мотивы, отсылающие к общей мифологеме близнецов[1], являющейся, как показал Золотарев[2], порождением дуальный организации и играющей поэтому важную роль в архаических коллективах.

Всякий парный образ, как двойников, так и братьев-близнецов, строится по одному из двух принципов соотнесения; члены пары могут отождествляться между собой или, наоборот, противопоставляться[3].

Мы проследим основные русла преломления близнечного мифа, проходящего сквозь призму актуальных достижений технологии. На каждом историческом этапе миф о близнецах переосмысливается и приобретает звучание, которое отражает настроения современности.

Первая четверть двадцатого века выделяется широким развитием индустриализации. Культура этого периода отражает тему технологии в исключительно широком спектре, вплоть до ярко мессианских оттенков[4].

После русской революции 1917 года, в начальный период становления советского государства, когда утопические проекты получают большую популярность, конструктивизм становится официально канонизированным направлением искусства в этой стране[5], а ДЛ, как средство воспитания «Нового Человека»[6], получает активное развитие.

Мотив гармонии, Сердце:

Знаковым героем советской ДЛ становится механическая кукла, которая ищет способ восполнить свою неполноценность перед настоящим человеком - неспособность испытывать любовь. Чтобы разрешить эту ситуацию, автор использует прием вкладывания в грудь персонажа предмета, символизирующего сердце, что обеспечивает ему способность любить. Причем в ряде случаев, автор указывает на условность этого действия для самих же персонажей.

Так, в повести Юрия Олеши «Три толстяка» манипуляции с сердцем принимают форму внушения. В одном из эпизодов героиня повести Суок интересуется источником странного звука:

«Суок … услышала непонятный, равномерно повторяющийся звук, подобный тиканью часов, спрятанных в вату. … «Это часы? У тебя есть часы?» … «Это не часы, - сказал он (Тутти – Р.Р.) тихо. - Это бьется мое железное сердце…»

Настоящие же обстоятельства истории с сердцем Тутти далее раскрываются устами посвященного в нее персонажа:

«…и с тех пор мальчику начали внушать, что сердце у него железное. Он должен был верить этому и быть жестоким и суровым».

Железный Дровосек, герой сказочной повести А. Волкова «Волшебник изумрудного города», идет с другими героями к волшебнику Гудвину за исполнением своих заветных желаний. Гудвин оказывается простым человеком, неспособным совершать чудеса, однако исполняет желания путников явно условным действием - он награждает каждого вещью, которая символизирует желаемое. В частности, Железному Дровосеку, мечтавшему о любящем сердце, вставляет в грудь «красивое шелковое сердце, набитое опилками», после чего Дровосек начинает чувствовать себя счастливым.

Мотив поиска героем своей самости, своего «Я», являются архетипическим для фольклорной традиции.

Здесь мы можем видеть, что только объединив в себе человеческое и машинное, искусственные персонажи становятся гармоничными существами. Исходя из этого, можно рассматривать мотив поиска куклой сердца в контексте характерной для близнечных мифов символизации - объединения двух мифологических противоположностей[7].

Мотив угрозы, Волка:

Согласно ряду авторов[8], важной чертой, определяющей персонажа-близнеца, выступает неестественность его рождения. Как указывает Иванов, у большинства народов мира близнецы и их родители считались страшными и опасными.

Английский исследователь Р. Харрис выдвинул гипотезу о «великом страхе», который внушают близнецы, что также согласуется с данными приматологии, о поведении в стаде обезьян по отношению к родившейся двойне.[9]

Философ В. Подорога приводит работу Р. Жирара «Насилие и священное», в которой дается “наиболее полное развертывание идеи «близнечного мифа» как мифа о первоначальном учреждающем насилии”.[10]

По мере трансформации близнечных представлений, мотив неестественного рождения принимает форму искусственного создания человеком другого мыслящего существа.

Олеша представления об опасных и страшных близнецах в образе наследника Тутти – мальчика с «железным» сердцем, которого называют «железным волчонком»:

"Три свиньи воспитывают железного волчонка. Наследник Тутти, -

спрашивали они, - с какой стороны у тебя сердце?.. У него вынули сердце.

Он должен расти злым, черствым, жестоким, с ненавистью к людям...".

Согласно общеиндоевропейскому представлению, волком становится человек, совершивший тяжкое преступление, это образ преступника-изгоя [11], который воплощает, с одной стороны агрессию и асоциальность, но в то же время и силу и напор.

Показательно, что С. Маршак, в загадке об автомобиле, наделяет мощную, быструю, но и одновременно страшную машину волчьим голосом:

                         Я - лошадь твоя и карета.

                         Глаза мои - два огня.

                         Сердце, бензином согретое,

                         Стучит в груди у меня.

                         Я жду терпеливо и молча

                         На улице, у ворот,

                         И снова мой голос волчий

                         Пугает в пути народ.

Нэнси Фармер, обращаясь к теме клонирования, так же выделяет тему отверженности. Герой повести, склонированный человек по имени Мэт, узнает в одной из бесед, что он

является"alone in a way real humans can't understand. Even orphans can look at pictures and say, "That's me ma and that's me da'" [12].

Приведенная цитата еще более показательна тем, что раскрывает глубинную суть этой отверженности, а именно: «разлученность».

Так, в финале повести Олеши, читатель узнает, что Тутти означает «разлученный». Это сообщает Туб[12.5] – бывший ученый, создавший «живую» куклу.

Мы уже рассмотрели сюжет обретения куклой сердца, как путь к гармонии через объединение машинного и человеческого.

В рассказе А. Грина «Серый автомобиль», возникшем на той же волне раннесоветского футуризма, хотя и предназначенном для более взрослой аудитории, мы также видим механическую куклу, столкнувшуюся с проблемой очеловечивания, однако здесь не любящее сердце выступает гарантом человечности, а наоборот, только для того, кто стал человеком, допускается возможность любить.

«Ее сердце могло перейти от простых маленьких рычагов к полному, лесистому пульсу,

оно могло полюбить меня…»,

что, однако, по мнению главного героя, Сиднея, может произойти только в процессе самоуничтожения:

«Но стать женщиной, поймите это, стать истинно живым существом вы можете только после уничтожения».

Сидней видит путь к спасению через самосвержение и воскрешение:

«…но есть сила в самосвержении». Полюбив, как он был уверен, восковую куклу, Сидней готов был бороться за ее любовь, которая могла возникнуть только в новом, обновленном, сердце:

«Я знаю, что тогда ваше сердце дрогнет моей любовью».

Полюбив куклу, постоянно находясь в развивающемся индустриальном обществе, он сам начинает ощущать механистичность как заразную болезнь:

«Я полумертв сам, движусь и живу, как машина; механизм уже растет, скрежещет внутри меня; его железо я слышу».

Чувствуя себя зараженным, теряющим истинный, неторопливый ритм жизни, Сидней ищет путь к спасению и для себя, а выход один: броситься вместе с ней, с этой женщиной-куклой с высокого обрыва, дабы возродиться обновленными и полными любви.

«…воскреснув мгновенно, мы оглушим пением сердец наших весь мир».

Логика такого «самосвержения», видимо, опирается на осознании власти «другого» в своем «я». Традиционные представления о природе отношений между двойником-близницом-отражением и героем допускают воздействие между ними в обоих направлениях: как через героя на двойника, так и через двойника на героя. [13]

Однако, в данном случае, гармоничное воссоединение оказывается недоступным:

самосвержение здесь подразумевает обязательное отверженние одной из сторон близнечной пары человек-машина. Состояние разлученности неизбежно.

Черный и Белый

Роль близнечного мифа в повести «Три толстяка» становится еще более выразительной, если рассмотреть другую неразлучную пару героев революционеров - оружейника Просперо и канатоходца Тибула. Первый представлен ярко выраженным героем-воином, эпическим богатырем, второй же, проявляется образом, характерным для трикстера , что уже частично следует из его профессии. Канатоходец Тибул одет в «трико, сшитое из желтых и черных треугольников», кроме этого, в одном из сюжетов, он перекрашивает свое тело под цвет чернокожего.

Как указывает Иванов, «в африканских обрядах, связанных с близнечными мифами и культом близнецов, распространено раскрашивание разной стороны тела в разные цвета». Автор статьи также приводит африканский миф ньоро о близнеце, который с одной стороны был белым, а с другой – черным. Тут же приводится миф североамериканского индейского племени кахуилла, где черный цвет связан с одним близнецом, а белый - с другим.

Штейнер, анализируя детскую поэзию двадцатых, подчеркивает немотивированную контекстом черноту одного из героев, комментируя это связью с базовыми мифологемами тех лет, в русле которых сознание детей и «негров и прочих туземных детей природы» было в равной степени мифологичным.

Можно заключить, что здесь разноцветные персонажи придают дополнительный объем мотивам близнеца, двойника, тени, отражения:

«А в зеркалах, как две капли похожие шли чернокожие, шли чернокожие…»

Особенностью многих близнечных мифов является совмещение двух рядов мифологических противоположностей в образе одного двуполого существа либо кровосмесительном браке близнецов – брата и сестры.[14]

Очень показательно, что мнимая кукла Суок и Тутти из «Трех толстяков» в финале оказываются близнецами:

"Вас было двое: сестра и брат - Суок и Тутти. Когда вам исполнилось по четыре года, вас похитили из родного дома гвардейцы Трех Толстяков» – сообщает ученый Туб.

Элементы постчеловеческого проекта, Мойдодыр.

Если трактовку слияния человека с машиной как дегуманистического явления мы можем встретить в литературе любого времени, то противоположные настроения – утопического счастья в механизированном мире - вспыхивают лишь в особых случаях.

«Мы должны научиться относиться к машине не как к чему-то мертвому, чему-то механическому, но как к чему-то одушевленному, органическому, живому… Более того, машины нашего времени в большей степени живы, чем люди, построившие их» - писал Топорков[15], предвосхищая появление в литературе мотива, который по логике нашего исследования можно назвать мотивом «отверженности наоборот», когда в положении неполноценного оказывается не машина, а сам человек.

Штейнер, анализируя героев нового типа, прослеживает, как изображение машины, в крайних своих формах, лишается всех антропоморфных признаков.

Героями становятся Примус, Рубанок, Паровоз, Аэроплан. Словом, неживые предметы, которые получают совершенно новую трактовку своего образа.

Так, Богданович, в работе, посвященной агитации в ДЛ, пишет:

«Фабрики, заводы, железные дороги строились и раньше, но никогда в создании материальных ценностей не вкладывалось волнующего ощущения созидания новой жизни». [16]

Не столько человеческие черты приближают неживую, механическую материю к совершенности, сколько, наоборот, человек становится совершенным по мере приобретения черт механизма.

Как характерные сюжеты можно привести сказку о «Мойдодыре», и во многом сходную с ней «Топотун и книжка», в которых искусственные персонажи сами выполняют окультуривающую функцию по отношению к человеку, который представлен «гадким и грязным», первобытным дитем природы. Лишь заняв свое место у конвейера, человек достигает статуса венца природы, что еще более явственно чем в тексте, звучит в иллюстрациях, где машины изображаются более индивидуализированными чем люди, которые либо просто застыли в одинаковых позах у станков, либо, как в «Пионерском уставе», показаны марширующими рядами бестелесных костюмов с розовыми овалами вместо лиц.

Подчеркну, что для нас важно увидеть в приведенных примерах именно то, что вкладывали в них сами художники и поэты.

Богданович указывает на особый смысл, который открылся человеку в самих вещах и в процессе их производства: «они окрасились тем эмоциональным тоном, который внес в них подходящий к ним по-новому человек» [17].

Также следует отметить, что сам Штейнер – без всякой намеренной связи с близнечным мотивом – объясняет самовосприятие человека того времени через образ «несовершенно рожденного». И более того, стремящегося достичь гармонии своего существа через уподобление его телу, в котором «сердце бьется как часы»[17.5].

Так, мы видим, что наша трактовка авангардной «стратегии выхода за рамки человеческого» [18], как близнечной «отверженности наоборот», оказывается вполне адекватной и даже совпадает символически.

Выводы

Мы проследили три основные пути по которым развивается технологическая тема в ДЛ:

• идеализация, граничащей с сакрализацией машинного, идея деантропоморфизации.

• трактовка деантропоморфизации как дегуманизации бытия.

• использование технологической символики для прочтения традиционных в фольклорной традиции сюжетов о поисках человеком своей самости, своего «Я».

Символика сюжетной игры раскрывается именно в контексте близнечной мифолгии, что, по нашему мнению, объясняется живой и динамичной связью достижений технологии с социальной структурой. Как указывает Мелетинский, культурный герой и его комический дублер – трикстер (представления о которых совпадают с представлениями о близнецах) – являются центральными образами не только архаической мифологии как таковой, но и первобытного фольклора в целом, что объясняется, во первых, «архаически-синкретическим» характером указанных образов, и, во-вторых, тем, что культурный герой (в отличии, например, от духов- хозяев) персонифицирует (моделирует) не стихийные силы природы, а саму родоплеменную общину.[19]

Можно сделать вывод, что известная «мифологичность детского мышления»[20] позволяет мифологеме близнеца, проявляясь в ДЛ, раскрывать самые актуальные процессы в обществе, используя технологическую символику.

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] Иванов В. Близнечные мифы // Мифы народов мира. Энциклопедия. Том I: А-К. М., 1994. С. 175

[2] Золотарев А.М. Родовой строй и первобытная мифология. М., 1964.

[3] Абрамян Л. Об идее близничества по некоторым этнографическим и фольклорным данным, «Историко-филологический журнал», 1977 №2

[4] Штейнер Е. Авангард и построение нового человека. Искусство советской детской книги 1920-х годов. - М.: Новое литературное обозрение, 2002.

[5] Наков А. Русский авангард. М., Искусство, 1991. С. 91

[6] Штейнер Е. Авангард и построение нового человека.

[7] Иванов В. Близнечные мифы // Мифы народов мира. Том I: C.175

[8] Там же.

[9] Там же.

[10] Подорога В. Гибель TWINPEAKS(заметки по поводу события).(http://www.strana-oz.ru/?numid=1&article=114)

[11] Иванов В. Волк // Мифы народов мира. ТомI: C.242

[12] Farmer, Nancy. The House of the Scorpion. New York: Atheneum, 2002;

Сдесь же следует упомянуть о распространенном у многих народов мира обряде отделения близнецов и их родителей от всего племени.(Иванов В.. Близнечные мифы)

[12.5] Очень показательно - как мы уже видели – что Туб сам превращается в волка.

[13] Персонаж Оскара Уальда Дориан Грей уничтожая свой портрет-двойник, наносит вред самому себе. Этот же мотив отражает японская сказка о кувшинном человечке, который растет, когда его хозяин бездельничает и уменьшается, когда хозяин работает

(http://www.oriental.ru/tales/67.shtml).

[14] Иванов В. Близнечные мифы // Мифы народов мира. Том I: C.175

[15] Топорков А. Технологическая и художественная форма. //Искусство в производстве. М. 1921

[16] Богданович Т. Агитация в детской литературе.//Детская Литература: Критический очерк. М., 1931 С.43

[17] Там же.

[17.5] “Спортивная телесность 1920-х была слегка закамуфлированной манифестацией антителесности, предпологалось приблизить несовершенно рожденное к правильно созданному, биологический механизм к механической машине и добиться того, чтобы «в этом теле сердце б билось как часы”. (Штейнер Е. Авангард и построение нового человека. С.122)

[18] Штейнер Е. Авангард и построение нового человека. С.213

[19] Мелетенский Е.Культурный герой // Мифы народов мира. Том II: C.27

[20] Лойтер С. Русская детская литература ХХ века и детский фольклор: проблемы взаимодействия. Петрозаводск. 2002

ИСПОЛЬЗОВАННАЯ ЛИТЕРАТУРА:

1. Farmer, Nancy. The House of the Scorpion. New York: Atheneum, 2002.

2. Жирар Р. «Насилие и священное» (М., 2000).