Конференция: конвекция, конвергенция, конфирмация и конъюнкция

16-18 февраля 2001 года на Отделении славянской филологии Таллинского педагогического университета проходила конференция молодых филологов-русистов. Эта конференция проводилась уже в четвертый раз. В этом году - под названием "Семантика и образ мира". Столь громкое название не было призвано объединить доклады определенной тематики, а, как мне объяснили организаторы, было использовано в тактических целях. Таким образом, мне кажется не вполне оправданным предлагать иной принцип группирования докладов, кроме хронологического, уже отраженного в программе.

На конференции было две секции: "Литературоведение и культура" и "Лингвистика". Мне удалось послушать лишь доклады литературоведов, поскольку работа секций происходила параллельно в разных аудиториях. Соответственно, о них я и буду рассказывать. Весьма гуманно составленная программа (отчасти и за счет неприехавших докладчиков) - два, максимум три двадцатиминутных выступления, затем получасовой перерыв на кофе - позволила мне присутствовать на всех без исключения докладах.

В Таллин приехали литературоведы - студенты, аспиранты, магистранты и докторанты из университетов Даугавпилса, Москвы, Риги, Санкт-Петербурга, Тарту и Ярославля. Местных участников было совсем немного. Были и гости конференции из Москвы, Тарту и Таллина, не выступавшие с докладами или снявшие свои доклады, но тем не менее активно задававшие вопросы и участвовавшие в общих и локальных дискуссиях. Со многими из приезжих я был знаком лично по тартуским конференциям молодых филологов-русистов, некоторых знал заочно по присылаемым в Тарту тезисам и заявкам на участие в конференциях, с некоторыми с удовольствием познакомился только в этот раз.

Конференция открылась краткой напутственной речью декана филологического факультета Таллинского педагогического университета -Хели Матисен, которая пожелала собравшимся коллегам "плодотворной академической тишины", тишины "достаточно шумной и достаточно веселой". Вслед за деканом выступила с приветственным словом заведующая отделением славянской филологии, профессор Ирина Захаровна Белобровцева, использовав остроумный риторический ход. Ирина Захаровна выписала из словаря слова, ближе всего распложенные к слову конференция и показала близость их семантики. Таковыми оказались слова: конвекция, конфирмация, конвергенция и конъюнкция. После всех ритуальных "слов" литературоведы и лингвисты разошлись по секциям, и началась работа конференции.

Первый день работы литературоведческой секции проходил под председательством Кирилла Осповата (РГГУ). Первых три доклада сделали фольклористы из Санкт-Петербургского государственного университета, основываясь на материале этнографических экспедиций и записях, хранящихся в фольклористическом архиве СПбГУ. Так, Мария Муратова рассказала о структуре и содержании колыбельных песен, пестушек и потешек - жанрах, входящих в так называемый материнский фольклор ("комплекс действий, производимых с ребенком") и их соотношении с волшебной сказкой. Легкое недоумение вызвала апелляции докладчика к трудности записи "материнского" фольклора, связанного с импровизационным характером колыбельных песен.

Марина Пономарева проанализировала место "предков" (родителей) в представлениях жителей Белозерья о роде. Речь шла о самых разнообразных вещах: о влиянии родителей на судьбу младшего поколения, о представлениях о нечистоте покойника, об именах, о существовании идеи, что род - это нечто живое и непрерывное и проч.

Третий доклад - Иннокентия Людевига - мне посчастливилось прослушать в Тарту (в Таллине отсутствовал сопровождавший тартуское выступление аудиоряд, иллюстрировавший некоторые положения докладчика). Бой (драка) в былине "Василий Буслаев" в очередной раз трактовался как "рудимент обряда мужской инициации".

"Милитаристскую" тематику продолжил доклад Марии Сморжевских из Тарту, с подробным анализом риторики проповедей Феофана Прокоповича, в которых впервые в русской традиции появляется уподобление петровских военных побед событиям Священной истории.

Доклад Тимура Гузаирова (Тарту) содержал ряд тонких наблюдений над текстом "Записки о Н.И. Тургеневе" В.А. Жуковского. Было показано, каким образом Жуковский трансформирует факты и записи из дневников Николая Тургенева в "Записке" для того, чтобы оправдать перед императором своего друга. Автор доклада убедительно доказал, что "Записка" не может никоим образом служить биографическим источником.

Первый день завершился докладом Дарьи Хитровой из Санкт-Петербургского государственного университета, в котором, после некоторых рассуждений о категории жанра и жанре элегии была сделана попытка решить вопрос о жанровом своеобразии творчества Евгения Баратынского. Как правило, подобные попытки заканчиваются утверждением совершенной оригинальности рассматриваемого автора и уникальности его жанровой системы.

Вечером состоялась презентация сборника "Studia Slavica 2"

В субботу на утреннем заседании первой выступила Мария Артемчук (Тартуский университет) на тему "Тютчев и Державин". Тема, надо сказать, далеко не новая, но и не заезженная. Автор показал неплохое знание исследовательской традиции и владение материалом. Аудитории были продемонстрированы интересные переклички между тютчевскими и державинскими текстами ("Всесилен я и вместе слаб..." - "Бог"; "Видение" и "Олегов щит" - "Ода на взятие Измаила" и проч.) Несмотря на демонстративный отказ докладчика от предварительных выводов, выступление смотрелось весьма симпатично.

Доклад Анны Немзер из Российского государственного гуманитарного университета, на мой взгляд, методологически и тематически сближался с докладом Тимура Гузаирова, несмотря на то, что объектами исследования служили тексты разной жанровой природы. И там, и здесь речь шла о трансформации фактов. В случае с "Запиской о Н.И. Тургеневе" цель такой транформации была благородная - помочь оправдаться другу-декабристу. Задача же умышленных искажений фактов, вносимых в свой дневник Нестором Кукольником, - другая. Этот дневник, по сути, является более поздним мемуаром, лишь выдаваемым автором за дневник. Цель его - двоякая: оправдаться перед потомством и представить взаимоотношения с композитором Глинкой несколько иными, чем они были на самом деле. Для этого Кукольник проецирует свои отношения с Глинкой на различные литературные схемы, реализованные в произведениях европейской авторов: от "Божественной комедии" (Кукольник=Вергилий, Глинка=Данте) и "Серапионовых братьев" Гофмана до "Утраченных иллюзий" Бальзака.

Композиция и персонажная структура поэмы "Мертвые души" стали объектом рассмотрения в докладе кандитата филологических наук Николая Гуськова (С.-Петербург). Большинство исследователей творчества Гоголя, основываясь как на личных читательских впечатлениях, так и на высказывании Гоголя в "Выбранных местах..." ("один за другим следуют у меня герои один пошлее другого"), сходятся в одном: в поэме существует некоторая градация персонажей-помещиков. Однако в чем это градация - каждый видит по-своему. Анализируя "предметный мир", "вещи", которые окружают гоголевских помещиков, докладчик обнаружил сходство между полярными персонажами. А структура поэмы представляет собой "нисходяще-восходящую композицию" с явными проекциями на дантовскую комедию.

Доклад Ольги Бурмакиной (Тарту) был посвящен интертекстуальным связям между текстами Достоевского и Кузмина (в частности, романов "Братья Карамазовы" и "Тихий страж"), интертекстуальности, распространяемой на персонажную структуру (в том числе, и имена) и на важнейшие сюжетные компоненты.

Вопреки славянской привычке послеобеденного сна, дискуссии, возникавшие на вечернем заседании, были особенно оживленными и даже шумными и продолжались в комнате для чаепития. Такую дискуссию вызвал доклад молодой петербургской исследовательницы творчества Чехова Полины Шакулиной, имевший в значительной степени характер обзора исследовательских точек зрения на проблему иронии в рассказе "Душечка". Как мне представляется, вопрос о том, есть ли ирония в этом рассказе или ее нет, не является существенным для поэтики Чехова. Тем более, если утверждается тезис "сколько рассказов у Чехова - столько видов иронии".

Из двух последующих выступлений коллег из Московского педагогического государственного университета - Оксаны Шипиловой и Анны Воронцовой-Маралиной - мне больше запомнился второй доклад о жанровой специфике творчества Сергея Довлатова. В нем, в частности, утверждалось, что творчество Довлатова относится к философско-юмористическому направлению русской литературы XX века, и что цикл является основным элементом авторской жанровой системы. В прениях Кирилл Осповат заметил, что такое понимание жанра противоречит самой сущности категории.

В воскресенье заседание началось с доклада Андриса Казюкевича (Даугавпилс). Первая и большая часть доклада была посвящена рассуждениям об основных категориях польской национальной культуры на протяжении ее существования. Ее ядром назывались семья, дом, общность, религиозность. Костел же в польской культуре был назван "одним из краеугольных камней польской ментальности". Отсюда - "важность семантики топоса костела" в разные периоды развития польской литературы. В исторических же романах вполне следующего за литературной традицией Генриха Сенкевича, о которых речь шла во второй части доклада, "топос костела" приобретает различную семантику: костел как "внешнее пространство" (улица, город), костел как "специально организованное внутреннее пространство", костел в "сугубо реалистическом плане" и проч.

Под системой топосов лирики И. Анненского Екатерина Петриченко из Даугавпилса подразумевала то, как решается в лирике Анненского тема пути, дороги, с какими коннотациями она связывается и как эта тема эволюционирует в двух сборниках поэта. Как правило, она представлена мотивами одиночества, страха, противопоставлением "топосов" телеги/тройки и железной дороги/поезда. Особое значение приобретает "топос" вокзала, что было показано на примере стихотворения "Тоска вокзала", в тексте которого обилие фонем у должно, по мнению докладчика, создавать иллюзию гула, шума. Резонный вопрос Марии Артемчук о том, насколько Анненский оригинально трактует тему пути и в какой мере он опирается на предшествующую литературную традицию, был переадресован докладчиком аудитории. На этом дискуссия счастливо завершилась.

Магистрант Таллинского педагогического университета, Денис Поляков в контексте рассуждений о разных типах линейного и нелинейного письма, сверх- и гипертекстов показал на материале поэмы "Зангези" значимость для Хлебникова оккультных текстов и традиции, связанной с толкованием карт Таро. Композиция поэмы и ее сюжетные элементы находят некоторое соответствие в структуре колоды Таро и названиях карт.

Наталия Кожухова из Латвийского университета высказала в своем докладе ряд соображений о структуре открытого и закрытого художественного пространства в "Театральном романе" и "Белой гвардии" Булгакова, во многом опираясь на статью Ю.М. Лотмана "Дом в "Мастере и Маргарите"".

Важность славянского аграрного мифа в организации жизненного уклада персонажей платоновской повести "Чевенгур" показала Янина Солдаткина (Московский педагогический государственный университет). Применение мифопоэтического подхода к анализу текста нередко вызывает вопрос о знакомстве автора текста с теми или иными мифологическими схемами, об актуальности этих схем для творческого сознания автора. И здесь, что тоже бывает нередко, докладчик не нашел полного понимания у аудитории.

Аида Хачатурян-Кисиленко (Таллин) обратилась к сложнейшему творчеству малоизученного писателя - Сигизмунда Кржижановского. Объектом исследования послужила такая значимая философская, эстетическая и художественная категория, как время. Согласно выводам докладчика, время в представлении Кржижановского - непознаваемая сущность, но одновременно и объект познания.

В докладе Олеси Лагашиной из Тартуского университета речь шла не о восприятии личности Алданова современиками и не об автобиографическом мифе, но о "демонических" персонажах и о мотиве искушения - одном из важнейших мотивов для тетралогии "Мыслитель".

Совместный доклад Филиппа Дзядко (РГГУ) и Григория Утгофа (Таллин), озвученный московским коллегой, был посвящен проблеме "Набоков и Мандельштам" - проблеме, недавно привлекшей внимание набоковедов. Между Набоковым и Мандельштамом были обнаружены определенные точки схождения: например, в мифологизации Тенишевского училища, в котором оба учились в разное время. Аудиторию ознакомили с недавно найденной проф. А.А. Долининым рецензией Набокова на Льва Гордона, "буквально сотканной из мандельштамовских подтекстов" и во многом "ориентированной на рецензию на сборник "Камень"". Испытывал ли Набоков - неудавшийся поэт - творческую зависть к вполне состоявшемуся поэту? И каково было отношение Мандельштама к Набокову? Эти вопросы были поставлены, а ответы на них должны дать дальнейшие историко-литературные штудии.

Конференция завершилась докладом Ларисы Нестеровой из Ярославского государственного университета, с постструктуралистских позиций рассказавшей о том, какие болезненные операции с элементами художественного текста производят представители русского литературного концептуализма.

За три дня работы конференции участники имели возможность плотно пообщаться в кулуарах и обсудить насущные проблемы филологии и, видимо, потому запланированный круглый стол "Будущее молодой науки" фактически не состоялся, а плавно перетек в банкет.

И.Ф.