<< На главную страницу

С.Ю. Неклюдов

Человек в чужом доме

Неклюдов С.Ю. Человек в чужом доме // XVIII Лотмановские Чтения: Тезисы докладов. М.: ИВГИ–ЦТСФ РГГУ; Ун-т Сорбонна (Париж–IV); Посольство Франции в Москве; Франко-российский центр гуманитарных и общественных наук. 2010, с. 109–112

В волшебных сказках (на разные сюжеты) встречается эпизод, в котором герой / героиня попадают в чужое, неизвестно кому принадлежащее жилище (дом, дворец, избу, пещеру). Практически всегда оно находится в отдаленном и диком месте — в глубине леса, в горах, на острове, в подземном царстве. Хотя иногда это жилище бывает труднодоступным, огороженным и даже охраняемым (животными, «живыми» растениями или предметами), посетитель / посетительница беспрепятственно проникает туда, однако никого не застает — помещение оказывается совершенно пустым, по крайней мере, на первый взгляд. В других случаях там обнаруживается гроб с мертвой девушкой, либо выясняется, что обители таинственного жилища «все окаменелые», т.е. там буквально «нет ни одной живой души».

Дальнейший ход событий может быть различным.

(1) Появляются хозяева (братья, разбойники, богатыри, лесные духи), которые находят спрятавшуюся гостью и принимают ее в свое сообщество в качестве «сестрицы», хозяйки дома (AaTh709, MotN831.1 [Белоснежка]; AaTh883А [Оклеветанная девушка]).

(2) Эпизод «гроб с мертвой девушкой» обычно следует во втором сюжетном ходе тех же сказок, однако роль нечаянного посетителя теперь играет мужской персонаж, после чего следует освобождение героини от смертного сна. Таким же избавителем от чар является герой в заклятом замке (AaTh 401) или в «окаменелом царстве» (AaTh 410*), где, однако, брак с околдованной хозяйкой является не средством преодоления наваждения, а следствием этого преодоления.

(3) Обитатель жилища (Шмат-разум, Урза-мурза, Губрей, Саура, Никто и т.д.) присутствует, но всегда незримо, представляя собой «неведомо что», «черт знает что», «то, не знаю что»; во плоти он, как правило, так и не появляется. Это чудесный слуга, который исполняет все желания, прежде всего, кормит до отвала (его первая и, вероятно, основная функция), причем еда и напитки появляются как бы «из ничего». Герой находит его, отправившись «туда, не знаю куда», «неведомо куда», «на край света», «в город Ничто» — в соответствии с губительным приказом антагониста. Он достигает означенного места, неизвестно где находящегося (или вовсе отсутствующего в нашей реальности), и забирает с собой невидимого помощника(«то, не знаю что»), тем самым выполнив заведомо безнадежное поручение, которое и формулируется-то как «формула невозможного» (AaTh 465A).

(4) Наконец, хозяин таинственного жилища, появившийся перед нечаянными гостями, это демон, великан-людоед, часто одноглазый, от которого герой спасается хитростью, ослепив его (AaTh 1137); имеется сюжетная разработка в стиле детской сказки, где с одноглазым великаном Верлиокой человек расправляется с помощью обиженных им одушевленных вещей (желудь, веревочка, колотушка), которые устраивают засаду в пустующем жилище демона (AaTh 210*).

У этих эпизодов есть ряд архаических параллелей. Так, мотив самопроизвольно появляющейся и исчезающей пищи в пустом доме может быть деталью эпического описания изначального изобилия земли, вообще еще не заселенной людьми:

В юрте, словно поле, стол-лабаз, на нем, словно озера, — драгоценного серебра тарелки, а на тарел­ках— восьми отгулявшихся кобылиц отборного сала наложено и доброго жиру, и все это само собою сва­рилось. Он вверх режет и жует, он вниз режет и глотает. Крепким кумысом горло поправляет, свежим кумысом глотку прочищает. Вот еда. Глянул на красный угол — домочадцев нет. Глянул на левую сторону — работников нет. На правую сто­рону глянул — служителей нет¹.

Близкая параллель к мотиву заклятого замка или окаменелого царства — изображение пустой запредельной земли с ее неподвижными ночными обитателями»; там расположено жилище демонических противников героя:

Как только солнце зайдет, / Опустится ночь — / Кто сидел — / Где сидел, там и замирает — [такая] земля. / Кто стоял — / Где стоял, там и замирает <…> В ставке-дворце / Не шевельнется никто: / Кто сидел — / Где сидел, / Там и замер; / Кто стоял — / Где стоял, / Там и замер; / Кто лежал — / Где лежал, / Там и замер. / После того как ночь наступила, / После того как солнце зашло, / Лишь позвякивали острия-наконечники [стрел] — / [Такая] земля оказалась. <…> Какая пустая земля! — / Думал Хунан-Кара, / Проводя ночь без сна, / Блуждая до рассвета / По опустевшей / Ставке-дворцу, / Где лишь позвякивали / Острия-наконечники [стрел]…².

Довольно точным соответствием сказки о Верлиоке является мотив пустого дома с агрессивными вещами— одна из реализаций более широкой темы: дом, где не видно хозяев (персонаж приходит в некое место, покинутое или кажущееся покинутым обитателями; пытается брать или трогать вещи, но невидимые хозяева мешают ему это делать, либо сами вещи ранят его):

Ворон приходит к дому Эхо, слышит голоса, приглашен в дом, ест подаваемые явства, но никого не видит… он пытается прихватить мясо и жир с собой, но молоток бьет его по ноге; Таквахприходит в покинутое жилище; спрашивает ступку, кучу дерьма, иглу, пест, где хозяева; те молчат; Таквахбьет их или наступает на них; в результате ступка защемляет ему тестикулы, брызги дерьма отлетают в лицо, игла впивается в ногу, обломок песта дробит ногу³.

Итак, архаические параллели свидетельствуют о том, что сказочный образ пустого дома имеет синтетический характер, а его признаки обусловлены разными ритуально-мифологическими корнями (в том числе связанными с фигурами демонических духов-хозяев, а также с обрядом инициации)⁴.

В целом, однако, сказочный образ пустого дома может быть истолкован прежде всего через его сопоставление с повествованием о посещении живым человеком потустороннего мира. Хотя реализуется подобный сюжет в разных жанровых формах (мифологические предания и былички, шаманские легенды, сказка, эпос), устойчивым остается один и тот же момент: посетитель иного мира невидим для его обитателей, а в ряде случаев и сам поначалу не видит их⁵. Это объясняет мотив пустоты чужого дома: сказка как бы предлагает «рационально-логическое» объяснение данному феномену — гость (гостья) поначалу не видит хозяев, так как они еще отсутствуют, а хозяева не видят его, так как он спрятался.

Наиболее общей и устойчивой («архетипической») моделью пустого дома является представление о стране мертвых с ее характерными некротическими признаками (расположение в подземном мире; «мертвый сон» героини; недвижные ~ окаменелые тела тамошних обитателей). При этом главные маркеры опознания (отторжения — преодоления — адаптирования) «чуждости» подобного дома связаны с кодами визуальным (изначальная неустановленность коммуникации данного типа) и пищевым (трапеза обитателей и кормление посетителя; сюда же встраиваются и каннибалистические склонности хозяина жилища).